В путешествиях я видел много безумств

 

В путешествиях я видел много безумств Драки, вписки, кислотные рейвы и даже пару колдовских шабашей. Всё это хуйня по сравнению с русскими поминками. Август. Вечер. В доме культуры ломится стол.

Драки, вписки, кислотные рейвы и даже пару колдовских шабашей. Всё это хуйня по сравнению с русскими поминками.
Август. Вечер. В доме культуры ломится стол. Повсюду гам, рыданья и свист. Баянист рвёт душу на три минорных аккорда.
Из-за стола встаёт тучная женщина, похожая на укутанный самовар. Её глаза красные и распухшие, а волосы спрятаны под чёрным платком. Она выходит на середину зала. Бьёт каблуком по половицам. А затем присвистывает и поёт хриплым сорванным голосом:
Мой милёнок похоронен у деревни Вязово! Из могилы хуй торчит, и коза привязана!
Стол взрывается хохотом. Плач. Крики. Истерика. Баянист берёт новый заход, а женщина кружится и воет:
По закладбищу ходила, расцветает ивушка. И-их! Всех красивей расцвела ведь милова могилушка!
И снова каблуком по деревянному полу так, что посуда звенит.
На третий раз женщины не хватает. Её уводят такие же заплаканные бабы в чёрных платках, садят на скамейку и наливают полный стакан самогона.
Усатый мужик, с которым я приехал в деревню, толкает меня локтем в бок. Протягивает рюмку.
Давай, Лин. Помянем.
Я киваю и беру наливку. Выпиваю, не чокаясь. Говорю вслух что-то красивое в память об ушедшем, хотя понятия не имею, кого именно здесь сегодня похоронили. Судя по надрыву присутствующих кого-то очень хорошего. Вроде как местного водителя хлебовозки. Но точно сказать не могу, потому что рюмка эта уже десятая, а самогон бьёт по голове так, что стены пляшут в сиянии свечей.
Почему все смеются спрашиваю заплетающимся языком. Человек же умер.
И что ж Тоже теперь помирать отвечает мужик. Василь ушёл, да другие остались. Его душа здесь сегодня с роднёй гуляет. Пусть порадуется, пока Бог не забрал.
Я киваю на исполнительницу частушек.
А это его жена
Да, отвечает мужик. Святая женщина. Сорок лет вместе прожили.
Замыленным пьяным взглядом гляжу на вдову. Она похожа на одержимую то хохочет, то плачет. И пьёт стакан за стаканом. Затем затягивает песню, и сидящие рядом бабы подхватывают, а баянист берёт новый мотив.
Воздух рвётся чистыми голосами. Свечи дрожат. В тёмных закутках пляшут черти.
Слушай, толкаю я соседа. А точно ли Бог
Что
Говорю, точно ли Бог заберёт
А кто ж ещё
Ну не знаю… Может быть…
Не пори горячку. Ада нет. Всем нам после смерти в один конец.
Хотелось бы верить.
А ты и верь. Не думай о плохом, лучше выпей.
Новая рюмка наливки падает в желудок. Мир погружается в зыбкую дрожь. В этой кутерьме я вдруг вижу фотографию с чёрной лентой. Она стоит в начале стола там, где воют кликуши, но отсюда никак не разглядеть лица.
Сейчас вернусь, говорю я соседу и, качаясь, встаю со скамьи.
На ватных ногах, подхожу всё ближе. И вдруг фотография словно наплывает на меня из тумана, а на ней усатый покойник глядит улыбающимися глазами. Я узнаю водителя, с которым приехал в деревню. Соседа по столу, с которым пил секунду назад.
Какого…
Оборачиваюсь и вижу, что скамья, на которой мы сидели, пуста.
Эй, парень, окрикивает меня баянист. Чего побелел Бери стакан, помянем Василя.
А где…
Пей-пей. Не пизди лишнего. Я тоже видел.
Баянист подмигивает и опустошает свой стакан залпом.
А затем вновь гремит музыка, и всё тонет в надрывной песне. И только покойник на фотографии молчит и смотрит на всех, улыбаясь.
Он лучше других знает, что смерть это не страшно.
Смерть это просто ещё один повод выпить.
Лин Яровой
Больше рассказов автора в сообществе и Голоса

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *