Моряки бывают…

 

Про матросов хочу пару слов рассказать сегодня. Ну что матросы, — как и любые люди в определённо взятой группе, они бывают разными. Бывают с неоконченными высшими образованиями, бывают вообще без среднего, бывают башкиры, дагестанцы и гондоны. А ещё, пару раз правда всего, у нас попадались даже матросы из Москвы.
Один из них помню был каким-то чемпионом по пауэрлифтингу парному (не помню как это точно называется) и как попал на флот, даже сам толком объяснить не мог. При довольно среднем росте, имел пятьдесят четвёртый размер ноги и какой-то там семидесятый — шапки. Девяностые годы, вы же понимаете, тогда на срочную службу, к нам, во всяком случае, попадали только те, кого удавалось отлавливать в глухих российских селениях, горах и лесах, которые не знали, что нынче демократия и от армии (а уж тем более флота) давно и модно стало косить. А тут — москвич. Чуть не всем экипажем собрались на него посмотреть, когда его к нам привели в первый раз. Да не, шучу, конечно, привёл его я, так как его назначили к нам в дивизион, а на пирсе нас встречали командир дивизиона Антоныч и командир трюмной группы Борисыч.
— Это ты кого нам привёл — спрашивает Антоныч
— Матрос Кузнецов, — говорю, — назначен к нам трюмным!
— А чего он в лыжах Лето же
— Это ботинки, — бурчит Кузнецов, а сам улыбается и краснеет (он всё время улыбался и краснел)
— А где ты взял такие ботинки У Олега Попова отобрал
— Не, мне на заказ в Североморске сшили, у меня нога большая.
— Не, нога большая вон у Эдуарда — сорок четвёртый размер, а у тебя она какая-то аномальная!
— Я знаю, — бурчит Кузнецов, — всю жизнь смеются надо мной.
— Ну мы не в цирке, поэтому не ссы, — смеятся не будем. Специальность у тебя какая
— Никакой.
— А чего тебя к нам прислали
— Не знаю.
— А сам откуда
— Из Москвы.
На минуту повисла неловкая пауза. Повисела и села с нами рядом покурить потому, что что висеть, как дуре в одиночестве
— Из какой Москвы- уточнил, на всякий случай, Борисыч, — из той самой
-Ну да, а из какой ещё
— Ну мало ли там…кто вас знает.
А у нас до этого тоже был матрос из МГУ говорил, только оказалось потом, что это Мордовский госуниверситет, а не тот самый. Поговорили мы с Кузнецовым минут десять-пятнадцать, рассказали ему про тяготы и лишения, посочувствовали его нелёгкой долюшке, а в конце Антоныч резюмировал:
— Ты, конечно, не обижайся, Кузнецов, но в трюмные мы тебя не возьмём. Уж больно ты мягкий какой-то, медленный, а трюмные, понимаешь, они же как Брюс Ли должны быть — резкие и чёткие. Вон, смотри наши орлы какие чёткие!
Два наших «чётких орла» (два с половиной метра роста на двоих поровну) в грязных ватниках боролись в это время со шлангом приёма пресной воды, ругали его матом и били ногами. Со стороны на орлов они были не очень-то похожи, но Антоныч с Борисычем смотрели на них с такой отеческой гордостью, что сразу было понятно — орлы и точка!
— Жалкооо, — бубнит Кузнецов, — я на берег не хочу, раз уж залетел в армию, то на корабль бы.
— Да не ссы, мы тебя интенданту сейчас продадим за банку тушёнки! Ему люди всегда нужны!
— Две, — говорит Борисыч.
— Что две
— Две банки тушёнки!
— Каждому! — уточняю я, оценивая вес Кузнецова на глаз.
Продали мы Кузнецова интенданту, все этим вопиющим пережиточным актом рабовладельческого строя остались довольны, включая Кузнецова. А на первом выходе в море, Кузнецова приказали снять с борта. Дивизийный замполит сказал, что какие-то там тесты пришли психологические и, вроде как, всё нормально, но как-то не совсем. Впрочем, как всегда у замполитов. Ну, командир дивизии особо разбираться не стал, снять так снять.
А Кузнецова-то и нет. И вызывали и искали — нет его и всё тут. Штаб дивизии сидит в центральном и вспоминает историю про двух башкиров, которые решили сбежать со службы домой, в связи с тем, что демократия наступила, они служить заебались и от губы Нерпичьей до Уфы всего-то полторы ладони по карте. А заодно решает выпускать нас теперь в море, раз мы матроса проебали или вовсе в тюрьму всех посадить. Ну Борисыч его нашёл, конечно, — Кузнецов так хотел выйти с нами в море, что спрятался в пятом отсеке за цистернами мытьевой воды, решив, что его поищут, да и пойдут в море — а тут он такой, один из ларца, одинаковый с лица.
— Замполит, — говорит командир дивизии, глядя на красного от стыда Кузнецова, — а вы там точно у себя ничего не попутали Как может человек, который так хочет в море, быть к морю непригоден
— Тащ контр — адмирал! — берёт слово наш корабельный зам, — разрешите взять его в море под мою личную ответственность, б!
— Разрешаю, б! — говорит командир дивизии и, заодно, подъёбывает нашего замполита с его этой буквой «б» в конце.
И матрос Кузнецов трубил у нас вестовым в офицерской кают-компании, разнося всем суп и котлеты, всё время улыбался и краснел.
А ещё одной осреднённой особенностью наших матрозавров было их перманентное желание отравить свой молодой организм каким-нибудь алкоголесодержащим веществом. За это из нещадно карали и садили в тюрьму, не ну ещё всячески морально унижали, конечно, фразами про то, что восемнадцатилетним дрищам ещё говно через тряпочку сосать положенно, а не алкоголь и всё в таком же духе.
Тюрьма у нас была прямо на борту и на ней висела бирка «Душевая». В море мы в ней мылись, конечно, но в базе из-за её кафельно-холодно-влажной сущности использовали как тюрьму.
— Ну что там, — спрашивал старпом у Антоныча, — сидит там ваш Иванченко
— Вторые сутки! — бодро докладывал Антоныч, — правда Борисыч проявил зачем-то чудеса человеколюбия и выдал ему ведро, чтобы он мог на нём сидеть, чем, я считаю, опорочил всю суровую честь военно-морского офицерского корпуса!
— Стареет! — хихикает старпом.
— Пора бы и майора уже выдать, — как бы продолжает мысль Борисыч, но старпом делает вид, что крепко уснул прямо в кресле и не слышит его.
Неуставных взаимоотношений у нас не было практически. Этому способствовало два эффективных и действенных фактора: на шестьдесят офицеров и сто мичманов приходилось всего двадцать матросов и офицеры с мичманами сами матросов били, поэтому, и поддерживали дисциплину. Поймите меня правильно, если сможете, но, исходя из принципа некоторого всеобщего равенства на подводной лодке, если тебе что-то поручают, то выполнять это должен именно ты и если твоему младшему товарищу положен такой же кусок масла, яйцо и кружок колбасы, как тебе, то и съесть это должен именно он. Кто этого, вдруг, не понимает на словах или на ментальном уровне, тому приходиться понимать после пиздюлей от старшины команды или командира группы. Морской закон такой.
В обычную военную гауптвахту матроса сдавали всего один раз — всем остальным хватило потом на годы. Гауптвахты просто своей не было и, по договорённости, возили провинившихся матросов в бригаду морской пехоты «Спутник». А там очень любили нарушителей воинской дисциплины и знали какие-то секретные методы воспитания матросов и привития им любви к дисциплине. Один у нас, особенно упёртый, в плане попыток установить годковщину в экипаже загремел-таки туда. Обычный русский паренёк из какой-то рязанской деревеньки, кстати. Отвезли туда его мы с интендантом, типа, по пути домой (километров шестьдесят всего крюк). Принимал его там суровый старший прапорщик, удивительно похожий на тюленя, только усы и клыки побольше.
— Слушай, — говорит ему наш интендант, — я быстро собирался и не успел справку о помывке ему сделать, примешь так
— А на хер мне твоя справка Вон — технику моют из шлангов, сейчас и его помоем!
— И ещё это…как бы…я не успел ему аттестат выписать, можно завтра подвезу
— А на хер мне его аттестат
— Ну…кормить же ты его будешь
— Пфффф — засмеялся старший прапорщик-тюлень, — да что я ему, ложку каши не найду Пусть там его пайку нормальные ребята едят, которые дисципоину уважают!
Читает бумаги:
— Неуставные взаимоотношения Ооооо, у нас таких любят тут! В правильное место привезли! Через скока забирать будете
— Ну…пять суток у него…написано же.
— Дык я вижу, что написано, а держать его сколько тут Хошь месяц продержу, хошь два Тут ломом плац мести — и за год можно не управиться!
Мне показалось, что уже в этот момент матроса можно было забирать назад и всё бы было нормально, но — приказ командира, есть приказ командира. Забрали его недели через две и когда вели обратно на корабль, то его дружки даже и не узнали его сначала: уводили пухлого, розовощокого паренька, а привели скелетика чёрного цвета со впалыми щеками. Но потом, прям, как к бабке всех сводили — дисциплина была просто железная.
Так что матросы у нас были всякие и служили тоже по — разному. Абсолютно независимо от своей национальности, образования, вероисповедания и чего там ещё. То есть, как я писал, если ты — гондон, то ты и в Африке — гондон. А с усиками там или с пупырышками — уже не имеет значения.
Legal Alien

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *