Спасти их Ой, не много ли ты хочешь, а — спросила девушка, опираясь на перила беседки

 

Спасти их Ой, не много ли ты хочешь, а - спросила девушка, опираясь на перила беседки За перилами как будто начинался другой мир: ослепительная белизна неизвестного материала, из которого была

За перилами как будто начинался другой мир: ослепительная белизна неизвестного материала, из которого была сделана беседка, резко сменялась абсолютно диким пейзажем. Пекло солнце, стояла ясная, безветренная погода. Лениво жужжали насекомые, неторопливо перелетая с места на место, разморенные теплыми лучами.Бесконечно много. Так много, что уверен в положительном ответе. — блондин, с лицом, представляющим собой эталон невыразительности, и абсолютно бесстрастным голосом, расположился рядом, оглядывая окружающие их красоты через рубиновую толщу прекрасного вина в хрустальном бокале.
С тобой скучно. Ты слишком умный. — тоном судьи заключила девушка, поглаживая по панцирю, севшего ей на руку, майского жука.
Тогда — до встречи — на лице блондина на мгновение мелькнула тень слабой улыбки.
До встречи. — ответила девушка со вздохом, бережно опуская жука в сочную зелёную траву, а через мгновение её силуэт растаял в неяркой вспышке.
Блондин постоял ещё немного, задумчиво глядя через бокал, затем, видимо что-то решив, поставил его на перила, так и не прикоснувшись к содержимому, и пропал таким же образом как и его собеседница.
***
Василий Кузьмич, по своему обыкновению, сидел на лавочке возле подъезда. Странного молчаливого старичка знали почти все жители двора: сгорбленный, седой как лунь и сморщенный как сухая слива, он каждый день выходил во двор садился на лавочку и в одной и той же позе и, положив руки на трость, проводил так почти весь день, возвращаясь домой лишь поздно вечером.
Полгода назад Василий Кузьмич ехал со всей своей семьёй на дачу, когда на встречку вылетел «мерин», ведомый нетвердой рукой младшего сына мэра. За рулём тогда был сын Владимира Кузьмича. Как опытный водитель и настоящий мужчина, он развернул свою синюю «девятку» так, чтобы удар «мерина» пришелся на его сторону, но, как оказалось позже, представитель «золотой молодежи» оказался не только пьян, но и изрядно обколот, поэтому, отъехав назад, он протаранил «девятку» повторно.
Сын умер сразу. Невестка — во время второго удара, но тоже мгновенно — ей сломало шею. А внучка умерла в реанимации, на глазах у Василия Кузьмича. Судьба, будто насмехаясь, оставила в живых одинокого, никому не нужного, старика, лишь отметила того плохо сросшимся перелом ноги.
В кустах, что росли с напротив двери подъезда, послышалось непонятное шевеление. Сначала старик не обратил на это внимания, но когда из тех же кустов донеслось писклявое детское «Ой!», все же поднялся и подошёл. Раздвинув тростью ветки, Василий Кузьмич увидел маленькое девчачье личико, перемазанное грязью.
Не пойду! Не пойду! — истошно закричала девочка, закрывая лицо ладошками.
Нехорошо от родителей сбегать… — спокойно сказал старик.
Нет у меня родителей… — девочка перестала кричать, но теперь по её щекам катились крупные слезы, — детдомовская я…
Воно как… — протянул Василий Кузьмич, и, уже примерно зная ответ, спросил, — сильно плохо там
Угу, — растирая по грязному лицу слезы ответила девочка, — бьют часто. И учителя и старшие. Они злые почему-то. Все… И я сбегаю… Когда находят ещё больше бьют… А я все равно сбегаю!
Последние слова девочка произнесла с некой затаенной гордостью.
Воно как… — ещё раз протянул старик, почесав макушку. — Тебя хоть как звать-то
Саша.
Ну пошли, Саша. — старик озорно подмигнул девочке.
Куда
«Куда Куда Куд-куда!» — передразнил Кузьмич. — Умоешся, перекусишь чего-нибудь… Много, конечно нету, но чем богаты.
Время было уже позднее. Кузьмич, накормив девочку ужином из чашки кефира и пары галет уложил ее на единственный в квартире диван.
А — сонно спросила девочка.
Завтра пойдешь, — ответил старик улыбаясь, и тут же поправился, — пойдем. Вместе.
А вы где спать будете, дедушка — Саша никак не могла успокоиться.
А я старый, деточка, все равно почти не сплю. Ты отдыхай, отдыхай… Тебе сил много надо.
Кроме старика и девочки в квартире был ещё кое-кто. Та самая девушка из беседки. Это была Любовь. Ни старик, ни девочка ее конечно не видели. Она с улыбкой смотрела на дело своих рук. Завтра старик заберёт девочку себе. Он не так стар — ему всего лишь пятьдесят шесть лет, просто последние полгода будто состарили его на десять лишних лет. Она постояла ещё немного, бесплотная и невидимая, и ушла. Любовь дала старику Кузьмичу новую цель в жизни, но все равно у нее было ещё много работы.
***
Дышать становилось все труднее. Немудрено — час под завалом в компании пятерых здоровых мужиков — это вам не фунт изюму. Лучи налобных фонарей не могли разогнать темноту, царящую в штольне, и только раздражали, поэтому их не включали. Вода, стекающая с потолка залила весь пол и дошла до колена, в высоких ботинках противно хлюпало.
«Какая ирония… — подумал Сергей, — всё-таки у Него отменное чувство юмора.»
Именно сегодня он планировал сделать это. Броситься с лифта вниз головой ко дну штрека. Жить ему было незачем. Мать, на лечение которой уходили почти все его жалкие гроши, которые удавалось заработать, умерла два дня назад. Девушки у него не было: кому в наше время нужен фактически нищий шахтёр, живущий в однокомнатной квартире с полуживой матерью
В штольне стоял запах газа. Запах был не сильный, но все же… Если бы не его коллеги, запертые с ним в одной клетке, он бы давно щелкнул зажигалкой.
Ему приходилось умирать медленно, но это все равно было гораздо быстрее, чем заживо гнить изнутри до естественной смерти от старости.
Ещё через пятнадцать минут он потерял сознание.
Очнулся Сергей в больнице с кислородной маской на лице. Первое, что он сделал — сорвал ее и вдохнул полной грудью. Грудь болела, но он широко улыбнулся. Как же хорошо, оказывается, жить…
Вскочив с койки, он быстро переоделся в свои вещи, найденные рядом в тумбочке. Те были черны от мазута и шахтной пыли, но его нисколько не смущало. Выглянув в окно, он удовлетворённо хмыкнул: первый этаж. Короткий прыжок — и вот он стоит на короткой траве больничного парка. Лёгкий ветерок трепал волосы, солнце предательски слепило правый глаз.
Он шел и улыбался, хоть после отправления газом его изрядно подкашивало, будто пьяного, а голова и грудь гудели, будто ударенные молотом. За ним тихонько шла знакомая читателю девушка. Она вернула молодому шахтёру любовь к жизни, показав, как все может быть хорошо. Сергей снова любил: любил весь мир.
***
Солнце жарило нещадно, как будто задалось целью окончательно убить человечество.Даже птицы не пели, забившись под тень крыш и боясь высунуться, чтобы не запечься заживо.
Пауло сидел на раскладном стуле в окружении заполненных и чистых холстов. Художнику было сорок четыре года, одет он был в брюки и майку, застиранный пиджак висел на спинке стула. Пауло был чистокровным испанцем, семья которого переехала в Россию, когда он был ещё младенцем. Вдохновение никак не хотело посещать его.
Зато его посетил фактически коллега по цеху — местный безвестный поэт Иван Григорьевич. Тот, по своему обыкновению, был слегка пьян, взлохмачен, футболка, висящая на его жилистом теле, как на вешалке, была в некоторых местах прожжена сигаретой. Иван Григорьевич был на добрый десяток лет старше Пауло, но, в отличие от художника, все ещё не мог остепениться. Про любовные похождения Ивана ходили байки по всему городу, а сам про себя поэт говорил: «В этой жизни я уважаю три вещи: хорошую выпивку, красивых девушек и крепкий табак».
В поле зрения Пауло вдруг попала девушка. Она сидела на траве, подобрав под себя ноги и мечтательно глядя в чистое голубое небо. Но художника заинтересовало другое. Он не мог рассмотреть её лицо. Точнее, не так. Он видел его отчётливо, но не мог описать. Он взял ближайший пустой холст и начал рисовать, но получалась лишь фигура с размытым лицом. Пауло повернулся к Ивану:
Вань, можешь мне что-нибудь в стихах вон про ту девушку сказать — произнес он, указывая рукой на озадачившую его фигуру.
Иван Григорьевич посмотрел, не на шутку задумался, а затем стал вглядываться в девушку, как биолог в неизвестную ранее козявку.
Все уже, скорее всего, поняли кто это был. Любовь с улыбкой смотрела на двух людей. Два абсолютно счастливых человека: у первого, того что пытался ее нарисовать, была любящая жена, два любимых сына, он умел видеть красоту там, где ее не замечали другие, и поэтому был счастлив. У второго не было жены и детей, но он, так же как и художник, умел видеть прекрасное вокруг, мог радоваться мелочам и умел отбросить несущественные проблемы. Любовь принимала обличье того, что нужно человеку, а у этих двоих было все, поэтому ни у кого из них не получалось описать ее лицо.
Девушка посидела ещё немного и пошла, не оглядываясь, по душной летней улице, а на холсте Пауло так и осталась фигура с размытым лицом.

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *