Истории из жизни реальных людей
Мэри сидела на камне. Тихо журчала речка, умиротворяя окружающий мир и обостряя слух. Мозоли на пальцах левой руки давно уже были наработаны. Старательно зажимая аккорды, она тихонько бренчала по струнам, то и дело заглядывая в песенник. АЭм. Эф. Джи, Би, Е. АЭм. Эф. Сгущался вечерний туман, но девушка настолько сосредоточилась на игре, что уже не видела окружающего мира. АЭм. Эф.
***
Толпа на площади Согласия ликовала. Наконец-то сменился президент и в стране снова повеяло духом перемен.
Высокий сухощавый мужчина в очках говорил с трибуны много правильных слов. Он рубил воздух длинными музыкальными пальцами и уверенно рассказывал об упадке культуры, производства, инфраструктуры. А также о том, что все проблемы можно решить, объединив усилия власти и народа.
Лица людей были озарены надеждой. Горожане были готовы аплодировать каждой фразе нового руководителя и просто верили, что счастье не за горами. Площадь будто наполнилась всеобщим ликованием.
Старые стены с колоннами молча впитывали шум толпы. Гранитная стелла, окруженная фонтанами, стремилась в небо.
***
— Ты бездарность, Трэвис Ло. — низенькая пожилая дама в белой блузе ударила меня по затылку. — Только идиоты берут педаль в прелюдиях Баха.
Миссис Крещински похожа на злобного индюка в такие моменты. А её второй подбородок, кажется, живет отдельной жизнью. Уперев руки в бока, эта женщина может перекричать корабельную сирену. Она болеет музыкой, а за ошибки готова убить. Однако её постоянные истерики только забавляли. Я таскаюсь в проклятую музыкальную школу с пяти лет. А что делать, когда под соусом возрождения культуры, музыкальное образование сделали обязательным Выбора не было.
И я бы с радостью выкинул все эти нотные тетради в окно. Зажигалкой поджёг бы перелаченную шевелюру мисс Крещински. Ибо не жалко. Всё равно эта прическа больше похожа на кокон шелкопряда. А пока старуха охала и кричала — выпрыгнул бы на улицу и дал деру. Ведь на дворе весна и повсюду расцвела сирень. Как тут усидишь
Я хлопнул по карману, проверив на месте ли источник огня. А затем снова прикоснулся пальцами к клавишам фортепиано.
— Ты повергаешь меня в когнитивный диссонанс и экзистенциальный катарсис, негодяй! Вот дождетесь, парламент наконец-то примет закон о защите чувств музыкантов и такие бездари как ты будут гнить в рудниках. Да высчитывай ты паузу в конце-то концов!
И вот, в очередной раз начаю играть произведение заново.
Недавно построенное здание школы утопало в цветущей сирени и тополином пухе. Из открытых окон классов звучали ноты и рикошетом от стен улетали на улицы города.
***
Площадь Согласия ревела тысячами недовольных голосов. Казалось всё население города вышло к дому парламента. Люди несли плакаты и скандировали лозунги. «Нет закону о защите чувств музыкантов!». «Хватит музыки, дайте еды!». «Свобода или смерть!». «Долой музыкальные школы на каждом шагу!».
Мужчина бомжеватого вида катился в инвалидной коляске и кричал, что музыка не вернет ему ног. Что всё руководство металлургического комбината нужно сослать на рудники. И о том, что пора бы заняться делами инвалидов, а не музыкантов.
У подножия Ступеней Триумфа — мраморной лестницы к зданию парламента, цепью выстроились бойцы Народной Гвардии. Облаченные в пластиковые доспехи они сдерживали натиск толпы, стоя плечом к плечу. Плексиглассовые щиты трещали от пинков и ударов. За спинами гвардейцев высился огромный угловатый бронетранспортер с репродукторами на крыше. Тысячами киловатт звука по площади разносился «ноктюрн до диез минор» Фредерика Шопена.
Синтия и Чан что-то кричали в глубине толпы.
Они долго собирали деньги на свадьбу, но стоило им обвенчаться, как через месяц Чана сократили. Химический концерн испытывал проблемы со сбытом продукции и оптимизировал расходы. Выходного пособия конечно никто не обеспечил.
Молодожены крепко держались за руки и скандировали лозунги. Про правительство, про Совет Музыки, про корпорации. Ярость и недовольство витали в воздухе.
В общем шуме демонстранты не сразу заметили, как со стороны проспекта Скрипачей в толпу клином ворвалась группа короткостриженных парней явно спортивного вида. На рукавах их курток были черные повязки с ярко-белым скрипичным ключом. Вооруженные арматурой и обрезками труб, боевики начали слаженно избивать горожан.
— Белый ключ! — зычно крикнул лысый мужчина, лицо которого было располосовано старыми шрамами. Он возвышался над строем белоключников, как шахматный король на фоне пешек.
— Си бемоль! — единым ревом ответили парни с повязками на руках и рассыпались по боевым двойкам. Растворяясь в пошатнувшейся толпе демонстрантов, они завязывали короткие кровавые драки превращая общий беспорядок в полный хаос.
Командир полка Народной Гвардии склонился к рации на плече своего бронежилета. Выслушав приказ он на секунду прикрыл лицо рукой, затем резко её отдернул. Переключился на другую частоту. Коротко рявкнул.
— Раз! — крикнул ротный, ходивший за спинами гвардейцев.
— Раз! — повторили взводные.
— Раз! — повторили командиры отделений.
— Раз. — прошептал каждый гвардеец.
Цепь солдат двинулась вперёд, медленно оттесняя обезумевших горожан.
Ревя дизелями, из переулка к Ступеням Триумфа выскочили два гробоподобных броневика. Коротко повели стволами пулемётов в низких башенках. Через секунду началась стрельба. Огненные плети заплясали по бушующему морю людей. Огромная толпа замерла на мгновение. И рассыпалась на одиночек, в панике бегущих в разные стороны. Митинг подавлен. Брусчатка залита кровью.
Над разбитой площадью летал ноктюрн Шопена.
***
Синтия еле дотащила Чана до какого-то подъезда. Мужчина хрипло дышал. Жена пыталась зажать скомканной футболкой дыру в его груди, но кровь лилась равнодушным ручейком и собиралась в лужицу на каменных ступеньках.
Когда оскалившийся белоключник кинулся на Синтию, Чан успел среагировать и защитить жену, отделавшись парой сломанных пальцев. Благо помог какой-то мужчина в старой спецовке, который весь митинг стоял рядом и кричал матерные песни. Молодожены начали пробиваться сквозь толпу, чтобы убраться с площади. Но началась стрельба.
Чану становилось всё хуже. Синтия плакала и просила хоть немного потерпеть.
— Бббереги себя, Синти, — бормотал муж — Синти, Синти, Синтия Джо. Ты ведь Синтия Джо теперь, Синти. — попытался улыбнуться. — Сбереги, сбереги Мэри, сбереги Мэри, Синти…
***
Раз, два. Кирка со звоном ударяет каменный монолит, откалывая куски породы. Раз, два. Чиркает по земле лопата. Раз, два. Гремит пустая тележка.
Меня всё ещё зовут Трэвис Ло. Сегодня я забойщик и весь день машу киркой. Будни в трудовом лагере тянутся долго, но проходят быстро. Завтра буду лопатчиком, послезавтра тележечником. Жизнь размерена.
По закону о защите чувств музыкантов меня закрыли на десять лет. Благодаря характеристике от миссис Крещински и неудачному отчетному концерту.
В тот день я хотел отмечать совершеннолетие, но должен был играть, чтобы получить аттестат зрелости. Сбился с ритма. Психанул. Ударил три раза по клавишам как попало. Вскочил, хлопнул крышкой фортепиано, развернулся в зрительный зал и высоко поднял средний палец. На выходе ждали гвардейцы.
Раз, два. Кирка со звоном ударяет каменный монолит. Нас тут много таких. Кто долбал Дебюсси. Кто не там менял смычок. Кто вступал раньше взмаха дерижёра. Полным-полно тех, кто тайком слушал андерграундную музыку. Государству ведь нужно кого-то ненавидеть. Нужно находить виноватых в своих неудачах.
Там, в жилом лагере. За забором из колючей проволоки шумит лес. Иногда кажется, что шаг шагнуть — и на свободе. Но куда там. Гвардейцы. Собаки. Прожектора.
Раз, два. Кирка со звоном ударяет каменный монолит, откалывая куски породы. Раз, два. Чиркает по земле лопата. Раз, два. Гремит пустая тележка. Из репродукторов рабочей зоны — «Полет Валькирий» Вагнера.
***
К аудиоцентру подъехали днём. Каждые два часа с вершины башни на весь город включали очередную симфонию. Они говорили, что это очищает разум людей от дурных мыслей и позволяет качественнее делать свою работу. Ну что же, проверим.
В центре сейчас пересменка, люди суетятся. Всё здесь подотчетно Совету Музыки, а у нас с ними старые счеты. С тех пор как мы ушли в леса за Синтией Джо, эти старые хряки клеймят нас по радио, газетам и телевизорам, не особо стесняясь в выражениях. Как будто нам мало постоянных пряток от Народной Гвардии. Из двух меньших зол мы выбрали три и создали движение Сопротивления. Мы не особо верим в успех сегодняшней акции, но просто не можем по-другому.
Двое молодых гвардейцев на входе не ожидали проблем от четырех мужчин в дорогих костюмах. Знак скрепичного ключа в петлице сейчас стал практически универсальным пропуском.
Первая фаза прошла по плану. Двери забаррикадированы. Персонал собран в одну кучу и заперт в столовой. Охрана само собой обезврежена. Все эти увальни настолько привыкли к рабскому терпению людей, что не ожидали ничего подобного.
Итак, продолжаем шоу.
Бернард Сток наклонился к микрофону. Зажглись зеленые лампы эфира. Джек контролировал аппаратуру. Ещё двое парней наблюдали за периметром центра.
— Горожане! Граждане! — мягкий баритон звучал на весь город. — Вас обманывают. Под маской культуры подают дикость. За красивой музыкой прячут оскал. Оглянитесь. Разве такого мира вы хотели Все эти советники по музыке, что учат вас благочестию — грязны. За закрытыми дверями, во время пьянок с проститутками они слушают ганста-рэп и группу RASA. Это факт. И вы им верите Очнитесь. Пора просыпаться. Сопротивление ждёт вас. И мы будем бороться до конца. Знайте об этом, когда гвардейцы увезут вашего сына в лагеря, за то, что прогуливал музыкальную школу. Знайте об этом, когда вашу дочь лишат будущего за слабый музыкальный слух. Знайте об этом, когда вас выкинут с работы без пособия и предложат послушать Баха. Мы будем бороться! Мы победим!
— Они едут, Берни! — взволнованный Ник стоял у окна, и наблюдал за колонной черных броневиков, летящих к аудиоцентру.
Тысячи людей стояли на улицах, повернувшись в сторону башни. Но почти никто не верил словам.
— Джекки, дай им просраться! — крикнул Сток, повелительно взмахнув рукой. Затем снял очки и широко улыбнулся.
Все эти музыканты так любят русских композиторов — Чайковский, Рахманинов. Мы же зашли от обратного и в знак протеста, в лесах, слушали и играли на гитарах древний русский рок. Слов не понимали, однако сами не заметили, как из протеста это превратилось в любовь.
Джек улыбнулся в ответ и нажал кнопку воспроизведения.
Из репродукторов аудиоцентра загремел гитарный бой. Хрипловатый солист вдохновенно и отрывисто пел песню об утекающих, незаконно хранимых секретах. Но понять её могли лишь те немногие, кто знал русский.
***
Мэри сидела на камне. Тихо журчала речка, умиротворяя окружающий мир и обостряя слух. Мозоли на пальцах левой руки давно уже были наработаны. Старательно зажимая аккорды, она тихонько бренчала по струнам, то и дело заглядывая в песенник. АЭм. Эф. Джи, Би, Е. АЭм. Эф. Сгущался вечерний туман, но девушка настолько сосредоточилась на игре, что уже не видела окружающего мира. АЭм. Эф.
После той акции с аудиоцентром, где погиб Трэвис, правительство окончательно свихнулось. Все силы были брошены на уничтожение очагов Сопротивления. Гвардейцы не жалели никого и выжигали движение под корень. Калёным железом. Они обнаружили все базы. Они убили всех. Они убили маму.
Трэвис очень любил эту песню. Мэри помнила, какими дикими глазами он посмотрел на них, когда его нашли в лесу. Голодный, оборванный. С клеймом Пятого исправительного лагеря на плече.
Мэри помнила, какими грустными глазами он смотрел на неё, когда уходил с Бернардом.
Мэри помнила всё. Первые скромные слова. Первые прикосновения.
Мэри. Помнила. Всё.
За спиной уже захрустели ветки. Вот и за ней пришли.
Мэри замерла. С силой ударила по струнам и запела песню, которую так любил Трэвис.
-Пластьмасьовий мир побьедиль
Макьет окьазальса сильнией
Посльедний корьаблик остьиль
Посльедний фоньарик устааль…