Она

Как-то Юля позвонила мне и прочитала несколько своих зарисовок. Они были скучными, затянутыми и не запоминающимися.
Беспомощные воспоминания младенца, который не может долго фокусироваться на одном предмете. Вот дерево — ага, пошли дальше. Вот колышется травинка идем дальше.
Закончив чтение, она выждала паузу, в которой очень громко требовала ответа.
— Мне не нравится, — сказал я. Даже не мог объяснить, что именно меня не устраивало в текстах. Наверное, все.
— Я читала это в театре и всем нравилось! — контратака пошла сразу на повышенных тонах.
Это потом я узнал, что это был за театр: «Алле, мы ищем таланты. Точнее деньги».
Я даже не стал спрашивать, как она туда попала. Скорее всего ее прибило туда также, как ко мне. Ранее ее носило в кругах литераторов и художников. Здесь у Юли возник долгоиграющий роман с поэтом, любившим употреблять грибы. Здешний мир его не устраивал, и он искал способы его приукрасить. Свои похождения по «грибным местам» он описывал в книгах и стал считаться литератором локального значения. Юля же стала украшением его семейной жизни.
Роман оказался серьезным Юля несколько раз приходила к поэту домой и пила чай с его женой. Жена делала вид, что ничего не замечает. Женщина она была мудрой, брак длился слишком долго. Расторгать его из-за очередного увлечения мужа, супруге было лень. Затем поэт повесился. Некролог, который я перепечатывал для редакции, пространно намекал, что литератора доконали грибы.
Жена перенесла потерю стойко, без эмоций. Для нее это стало логичной развязкой. Юля проплакала всю ночь и продолжила кружиться. Ее писатели менялись, а содержание их произведений оставалось тем же, что у их почившего коллеги. Только из осторожности литераторы воздерживались от грибов. Местами они пытались дотянуться до Пелевина, но по пути возникали разрывы логических связок, которые заменялись универсальным пассажем: «Трансцендентность глубокого смысла». С обложек книг писатели смотрели взглядом скитавшихся путников, которых мучает похмелье.
Юлю все это влекло. Она была лингвистом. Любила сказки Гофмана. Писать она не умела, фантазировать тоже. Книги, которые ей приходилось переводить, рассказывали о реальной жизни. Юля порхала как бабочка с одного писателя на другого, и держалась за них, пока те существовали как рассказчики. Потом наступало утро, ночные краски рассказов слезали со стен. Литератор превращался в заспанного тюленя, редко покидающего свой дом. Юля упархивала. Шахерезада из зазеркалья.
Когда ее прибило ко мне, я уже подумывал сменить глобус. Непонятно, что ее со мной столкнуло. Наверное, только чувство юмора Бога. Литератором я не был. Из писательского кружка сбежал в первый же день посещения и очутился в какой-то редакции с нервными, но ровными людьми. Там и остался. Профессия моя оказалась, как выражался шеф, наемно-пролетарская. Автор я был безымянный и без фотографии.
И тут появляется Юля. Затем исчезает, затем снова появляется. Мигая как лампочка в туалете. За все время нашего общения я так и не понял, что она хотела от меня.
Она попыталась продолжить со мной писательскую линию но моя фантазия с потрохами была продана журналистике. О грибах я знал только в рамках уголовного кодекса, дикция моя сопротивлялась выговорить «трансцендентность». По ночам мне хотелось больше спать, чем говорить, да и разговаривать в целом было лень. Утром я вообще не просыпался. Как-то она растолкала меня в три часа ночи:
Поговори со мной!
Отстань я отвернулся к стене.
Тогда уходи отсюда!
До моего дома было тридцать километров. За окном крепчали декабрьские морозы. Естественно я никуда не ушел. Она тоже. Я ночевал у нее дома.
От этого Юля вообразила меня интересным человеком. Со временем ее просьбы стали походить на редакционные задания (моего бывшего шефа, который не знал, какой материал он хотел получить). Мои финансы не страдали, но порядком были расшатаны нервы. Одним из таких заданий и стал этот телефонный звонок с ее нелепым сочинением. Как оказалось, это была пьеса. Она прервала замкнутый круг писателей и ее как щепку вынесло в театральный мир. Здесь она стала любовницей местного продюсера человека, побитого жизнью до степени, когда он уже не может давать четких ответов. Он находился в возрасте затухания. Попытки отсрочить собственное угасание привлекали Юлю. Ему же нужна была женщина, потому что так заведено в его возрасте.
Но все это я узнал уже позже. А пока я просто молчал. Она тем временем, крепко обидевшись, устроила сцену. Снова. Тоже скучную. В любой непонятной ситуации человек просто эгоист. Прочитав нотации, она положила трубку.
Затем я все-таки сменил глобус, точнее глобус решил сменить меня. Я оказался в Питере. У Бога в этом время оживилось чувство юмора. В Северную столицу переехала Юля. Мы оказались здесь одновременно. Театр и зарисовки полностью выветрились из ее головы.
Она отрезала от себя старый город, продюсера, и отрезала меня. Скорее бонусом.

Источник