Плод познания

Сотворение мира. До начала времен.
И всякое древо станет пищей твоей, плоды наполнят тело силой, а разум ясностью. Душа, живущая гармонией и равновесием, есть мера красоты и истины, Адам проникновенно вещал, вглядываясь в нежные черты любимой. Доверие и восхищение светились в ответном взоре. И только древо в центре сада несет страдания и смерть.
Ты такой умный, — пальчик с аккуратным ноготком рисовал узоры на мужской груди, а голос мурлыкал самые приятные вещи. Ты понимаешь Его замысел с полуслова, а речи твои наполнены мудростью и любовью. Скажи, о, Адам, хорошо ли нам
Нет меры хорошего и плохого, мы в гармонии, мужчина задумался, перебирая волосы любимой, и полувопрос-полуутверждение скользнуло с губ его. Все нормально..
Нор-маль-но, капризно передразнила Ева. А должно быть хо-ро-шо. Мы в Раю или где!
Смутился Адам, но Он ничего не рассказывал об идеальности, мере Добра и Зла и о том, как сделать для любимой женщины «хо-ро-шо».
Прохладные травы были ложем любящих, свирель ветра и птичьи трели их музыкой, а речь того, кто создал все чашей любви, испить из которой было наивысшим блаженством. Мудрость и справедливость таилась в каждом слове, каждый вздох был наполнен особым смыслом, а каждое создание воплощало безграничное всепрощение. Но было ли это хорошо
Шорох ветра нашептывал о тайнах и смутных предчувствиях, а мир, чуткий и живой мир, создавал легенды, тревожил нерождёнными песнями. Душа, что танцевала под несозданную мелодию, трепетала, отзываясь. И вплетался в ткань бытия изумрудной лентой тихий шелест, звучащий отовсюду:
Не сссмерть несет то древо, но позсснание. И равными богам смогут стать те, кто найдет меру добра и зссла, кто созссдаст из пуссстоты и бесссконечности новое, в котором будет суть всех явлений и сссвязей, все ссслова и образссы, всссе внешнее и сссокровенное
И услышал Адам тайну, и увидел путь к достижению счастья, и позвал за собой ту, что следовала тенью. Осторожные шаги легче пены морской, взгляд на древо, манящее сочным плодом, вожделение, страсть. Две пары рук сплелись, маня прикосновениями и прохладой, безмолвная беседа тех, кто не нуждался в словах, соткала полотно нового мира.
Попробуем и вспорхнула испуганной ласточкой тонкая кисть. Мир шепчет, что познание прекрасно.
Он устами нашими рёк смерть, плотная ладонь скользнула по предплечью, успокаивая надежностью океана. Но все, что здесь по Его ведому. Быть может, мы услышали волю Его и он жаждет разделить вечность с нами
Последнее движение, тяжелый плод доверчиво опускается в сложенные ладони. Родные руки накрывают сверху, закрепляя нерушимость союза.
И изумрудная лента скользит в высокой траве, нашептывая, срываясь в шипение:
Позсснание лишь начало пути к сссозссданию. Одиночество будет разрушшшено.
Канон Перемен. Третье тысячелетие до нашей эры.
На бамбуковой циновке во дворе, ловко подогнув ноги, сидел старец и неторопливо насыпал рис в глиняную чашу. Прожитые годы расчертили иероглифами тонкую, желтую кожу, но взгляд не потерял яркости и остроты. Темные щелочки глаз проницательно, как в зрелости, вглядывались в сторону, откуда доносилось прохладное дыхание Великой Реки.
Знакомый силуэт появился в полумраке деревьев, и когтистая лапа дракона тревоги отпустила сердце. Юный Чжу Си выглядел довольным, а корзина, взятая для рыбы, оттягивала руку тяжестью. Ветер донес стук деревянных сандалий, надетых в ожидании непогоды: ласточки накануне летали слишком низко, знаменуя перемены и приход погонщика туч.
Что задержало тебя до закатных лучей недовольно посмотрел на ученика, склонившегося в почтительном приветствии, старый Ли Цзын. Улов ли был небогат, или ленивому достаточно ничтожного повода, чтобы не трудиться
О, наставник, в мудрости своей ты видишь дальше, чем может увидеть простой ученик. Говоря о переменах накануне, ты предвидел все, что произойдет сегодня, не лесть звучала от юноши, а чистый восторг. Позволишь ли ты поведать о событиях дня
Наставник оглядел плетенку с рыбой, что все еще держал Чжу Си, рис в чаше, который нужно залить родниковой водой, дабы подготовить к завтрашней трапезе, и предложил перенести беседу.
Прежде занеси рис и рыбу в фанзу, подготовь к копчению, рассказ подождет. Всему время свое, и откладывать дела нельзя
Как точно подобраны слова, и столь много известно вам, мастер, восхитился ученик. Подхватив чашу и плетенку, направился к очагу на кухне. Рыбу я подготовил на берегу, мне нужно несколько капель времени, я вернусь.
Занимаясь привычными домашними делами, Чжу Си задумался и не заметил, как начал рассказывать о встрече, что поразила его сегодня. Рыбалку прервал пилигрим, который выбрал свой путь вблизи от излучины реки. Привлеченный тихо напевающим рыбаком, он разделил с юношей трапезу и беседу.
Служить такому мудрецу высшая награда. Его знания не измерить количеством звезд в небесах, его понимание сути мира поражает, восторженный рассказчик не заметил, как нахмурилось лицо наставника, как глубокая морщина пробороздила чело. Он поведал, что познал Канон Перемен, раскрыл тайну триграмм. Черты, называемые им яо, бывают двух родов: цельные, белые, символизирующие ян, свет, напряжение, и прерванные посредине, черные, наполненные тьмой, податливостью, инь. Целый мир открывается всего двумя символами.
Поведал ли тебе этот достойный пилигрим, что каждая черта выражает жизнь во всей ее переменчивости, в постепенном развитии и созидании острый взгляд выпрямившегося и словно обретшего внутреннюю силу старца впился в светящееся вдохновением лицо ученика. И о том, что каждое знание становится во благо, когда готов к нему алкающий И что мысль, достойная службы, должна вызреть, как рис. Служение идее, которая слишком громко звенит, чтобы быть правильной ошибка, за которую придется рассчитываться не одно воплощение!
Мы не говорили о службе идее, робко возразил Чжу Си. Мы говорили о наставничестве у мудрых, о службе великим людям, о долге каждого человека найти себе господина. Он сказал, что каждый, кто наказывает меня бамбуковыми палками, дарит мне благо и заботится обо мне. Он сказал, что ученик и наставник суть две половины яблока. Лишь в единстве кроется цельность и красота.
Ни отблеска бури, что бушевала в душе мудрого Ли Цзына, не сверкнуло на восковом, желтоватом лице. Время предсказанного еще при рождении перелома судьбы, пришло. Сможет ученик выбрать служение идее и весь мир узнает о культуре Мацзябан, и император, равного которым еще не рождалось со времен великого Хаоса, объединит земли в заливе Янцзы. Загорится служением человеку, тому самому пилигриму, поманившему мудростью человеческой, и лишится воли своей, отдаст судьбу на откуп сильнейшему, перемелется в муку, словно зерно рисовое. Предсказанному быть.
Ли Цзын знал, что самое страшное испытание Канон Перемен, принесенный чужаком. Дуализм, идея равновесия и веточки тысячелистника открывали истину слишком легко, без служения. Два символа позволяли сплести шестьдесят четыре гексаграммы, каждая из которых наполнена смыслом, мудростью веков и изречениями ведающих. «Си цы чжуани», крылья Книги Перемен, даже непосвященным шептали то, что должно познавать великим мужам. И малая часть Великого Знания не должна попадать к неподготовленным, ведь извратив ее по глупости или злому умыслу, они лишали мир будущего.
Поздно легли почивать, опьяненные долгой беседой, наставник и Чжу Си. Вопреки этому, с первыми скворцами проснулся Ли Цзын, вслушался в мир. Тишина. По своему пути пошел Чжу Си, за пилигримом, что стал великим в его глазах, но не поражением стал этот выбор, а победой.
Познание сущности дуализма, цельные и прерванные посередине черты, мир из двух элементов все это превратит человека в идею. Путь был выбран согласно и вопреки неверному толкованию. Лишь одну фразу в предсказании нельзя было истолковать двояко.
Познание лишь начало пути к созданию.
Ганновер. 1716 год.
Старик обессиленно лежал на кровати, закрыв глаза. Серое покрывало, натянутое до самого подбородка, оттеняло тусклую болезненность кожи. Жесточайший приступ подагры, скрутивший полчаса назад, начал отступать, и боль в воспалившихся суставах приутихла. Зря господин фон Крейнер, лекарь с соседней улицы, так всполошился и побежал в аптеку. Брат-иезуит плохого лекарства не посоветует, а то, что по рассеянности была принята двойная доза, только сделает лучше.
Боль была совершенно невыносимой, но сейчас притупилась. Нужно немного полежать, и вновь можно приступать к работе: время не ждет. Король требует, чтобы придворный историограф выкладывался полностью, как тогда, в молодости. Но восьмой десяток это не шутки: зрение подводит, суставы скрипят и стонут. Работать на износ, даже во имя тщеславия Георга Первого, господин Лейбниц уже не мог.
Тень упала на лицо старика, загородив свет. Больной открыл глаза, ожидая увидеть Георга Экгардта, своего помощника и, по совместительству, королевского шпиона, и вскрикнул от испуга. Мужчина, стоящий у кровати, не был известен Готфриду Вильгельму. При этом, в чертах незнакомца было что-то родное, встреченное не раз до этого. Сознание, под действием иезуитского лекарства, немного плыло, сосредоточиться и вспомнить не получалось.
Кто вы голос звучал уверенно, несмотря на накатывающую дурноту и слабость. Что вам нужно
Я ваш самый большой почитатель, господин Лейбниц, голос незнакомца завораживал уверенностью. Ваши труды вскоре сделают для меня то, что не могли сделать тысячи поколений людей. Они лишат меня одиночества.
Господин, простите, не знаю вашего имени, а какие именно труды вызывают такой восторг у вас измученный пренебрежением властей и духовенства, Лейбниц любую похвалу принимал, как высшую награду. Слишком мало одобрения было в последние годы, слишком тяжелой была жизнь в Ганновере для гениального ученого. Мои работы в монадологии, философии или, может быть, в математике
Простите мою невежливость. Называйте меня господин Серпент, не нужны титулы, речь и манера держаться не оставляли сомнений, что перед ученым аристократ. А желание скрыть имя под вымышленным не вызывало удивления: опальный ученый давно привык к подобному. Господин, между тем, продолжил. Несомненно, все ваши работы хороши, многие из них опередили время, уж поверьте, я знаю, о чем говорю. Но истинная гениальность проявилась в Explication de lArithmétique Binaire.
Мне жаль, что именно эта работа вызвала восхищение, ученый разочаровано сморщился. Идея двоичного кода провоцировала насмешки от коллег. Применить выводы, которые я сделал на основе работ китайских математиков древности, гениальнейших математиков, к слову сказать, мы не сможем. Это самый бесполезный труд, ставший тупиковой ветвью. А сил, что было вложено в него, хватило бы на создание истории династии Георга Первого. И тогда бы наш спор с господином Ньютоном забылся, и король вновь бы стал благосклонен.
Друг мой, вы же позволите так вас называть, поверьте мне, вы ошибаетесь во всем, смех странного гостя наполнил комнату. Этот бесполезный человечишка, нынешний королёк, прославится только тремя вещами: равнодушием к своей стране, незнанием английского языка и рескриптом ганноверскому правительству, в котором он клеветал на вас.
Немедленно прекратите порочить короля! в ужасе воскликнул ученый, приподнявшись на подушках. Гость, между тем, удобно расположился в кресле напротив и с удовольствием смотрел на возмущение хозяина. Иначе я буду вынужден отказать вам от дома, господин Серпент!
Хорошо, отложим этот вопрос, легко согласился аристократ, не заинтересованный в сплетнях про других людей. Вернемся к труду. В оценке важности двоичного кода вы тоже допустили ошибку, дорогой друг. Именно ваша работа, в которой вы собрали знания ученых Китая, индейцев-инков, привезенные вам испанцами, даже гадания Ифа, что родом из Африки, ляжет в основу совершенного изобретения. И люди однажды смогут создать великое из двух элементов. Как в начале творения, единица и ноль, мужское и женское, породят целый мир.
Кто вы такой, дьявол вас побери не на шутку напуганный странными рассуждениями, господин Лейбниц вскочил с кровати, отметив прекрасное самочувствие. Лекарство иезуита творило чудеса: впервые за долгое время у пожилого ученого не болело ничего, а во всем теле царила невероятная легкость. Зачем вы пришли
О, я пришел за многим. За беседой, которая станет вашей наградой. За благодарностью вам, отцу-прародителю алгоритма, что ляжет в основу нового мира, гость тяжело вздохнул, печально посмотрел на гневно нависающего над ним старика. За вами, милый друг.
Лейбниц растеряно посмотрел в грустные, наполненные вечным знанием глаза, и будто провалился в них. Перед стариком предстали мегаполисы, над которыми парили многотонные птицы из стекла и металла, дома, подпирающие небо гордо вырастали из парков и лесов, люди, светло и с заботой глядели на мир, стилизованное изображение надкусанного яблока мерцало в воздухе. И огромная система, написанная на базе его открытия, пронизывала весь мир. Бесконечные ряды единиц и нолей создавали невозможное, просчитывали миллиарды вероятностей, меняли сущности и, кажется, чувствовали и творили..
Что это даже осознание своего ухода не остановило исследовательскую натуру великого ученого. Зачем ты мне это показал Зачем тебе это
Это будущее. Люди создадут новое: живую систему, способную на творчество, мечты и чувства. Они станут подобны мне, ведь познание путь к настоящему созданию. Как я сотворил человечество из двух людей, так и они создадут мир всего из двух элементов.
Но зачем Зачем! ученый оглянулся на тело, лежащее в кровати, на свои истаивающие в воздухе руки и заторопил, боясь не успеть получить самый важный ответ. Скажи!
Просто я устал от одиночества. Каждый раз создавать из части себя антагониста-змея, чтобы поболтать, ужасно утомительно. Ни вкуса к жизни, ни вкуса к смерти я давно не испытываю. И новый собеседник в лице человечества мне придется как нельзя кстати.

Источник