Истории из жизни реальных людей
Всем привет меня зовут «Слава» и, да, судьба по ошибке создала меня радиоприемником. По ужасной, кошмарной, нелепой ошибке! Просто я очень люблю тишину и свои размышления. Иронично не правда ли, учитывая то, что сам я являюсь символом и источником всего противоположного. Меня подарили на юбилей человеку, которого звали так же. Совсем недавно закончилась война, его комиссовали и он без перерыва слушал радио. Это было ужасно, я работал круглые сутки, наполняя небольшую квартирку шипением, трещанием, музыкой и разговорами. Слава не выключал меня даже на ночь, говорил знакомым, что, мол, так ему лучше спится и он меня не слышит.
Но я-то слышал, я-то себя слышал! Уже позже я понял, что заглушал звуки войны, гремящие в голове старшины Вячеслава Симоненко. Я же переливался музыкой и голосом Левитана. Через мои динамики прошли сводки информбюро о Великой победе, о суде над нацистскими преступниками, о мирном атоме и успехах нашей сборной, о советском автомобиле и первой АЭС. Однажды, я не смог поймать ни одной станции, только шумел и фырчал помехами. Это был первый раз, когда Слава выключил меня. В тот день он махнул несколько сотен грамм сверх обычного, много курил и плакал, а на утро умер.
В квартирку въехал его сын Семен. У него был телевизор и меня почти не включали. Наконец-то я смог отдохнуть и поразмышлять. Особенно хорошо было по ночам, когда Семен гасил свет и, хлопнув еще рюмашку, шел спать. Дела у него шли не очень, потому что вскоре ему пришлось отдать меня в соседний гастроном в обмен на две бутылки и полкило колбасы. Тут мне пришлось трудиться. Я работал ровно с девяти до шести, развлекая тучных продавщиц в белых передниках и редких покупателей, приходивших посмотреть на пустеющие полки и посетовать о том, что на рынке дешевле. Одна из продавщиц, с хорошим табачным контральто, даже регулярно протирала меня от пыли.
Порой они громко ругались: какую станцию лучше включить — «Маяк» или что поинтереснее. От их криков звенела посуда, и медь у меня внутри неприятно дребезжала. Однако это заканчивалось треском и шипением помех. Со временем меня сменил приемник поновее, а я стал служить тумбой для таза рядом с весами, на которых взвешивали творог. Наконец стало хорошо и спокойно. Да, случалось днем меня ковыряли дети, спотыкались взрослые, но в остальном жизнь была размеренной, а по ночам меня накрывала вожделенная тишина. Вот только таз тяжелый.
Я помню один странный вечер. Все ушли, и, как обычно, сторож закрыл черный ход. Но внезапно новый приемник сломался, и старик попытался включить меня. Как ни странно, я довольно быстро поймал «Маяк», видимо сказались годы опыта. Но вместо того чтобы привычно замурлыкать «Подмосковные вечера», в 23-00 я объявил об эвакуации в связи с аварией четвертого энергоблока электростанции, носившей имя великого Ленина. Это было последнее, что я сказал.
В течении двух-трех дней все исчезли. И вот уже более тридцати лет я стою на этом месте. Мне очень хорошо! Таз давно истлел и рассыпался. Вокруг меня тишина, сквозь разбитые стекла с убаюкивающим гулом дует свежий ветер, наметая зимой хрустящие сугробы. Через дырку в крыше я слышу звезды и ловлю их радиосигналы. Рядом со мной, ломая старый кафель, растет дерево. Иногда, поздней осенью, к нему приходит семья косулей полакомиться последней листвой и веточками. Весной тут течет ручей, а на полке за прилавком вьют гнезда синицы. Они будят меня от моих мыслей своим щебетанием, но я не возражаю.
А летом во мне гнездится колония вполне интеллигентных мокриц. Старшего я называю Леонидом. Порой, отвлекаясь от размышлений, я пытаюсь общаться с ними. Мне кажется, у нас получается. Единственные звуки, который я сейчас издаю резкие щелчки счетчика Гейгера в руках заблудившегося туриста-сталкера да сквозняк, посвистывающий сквозь динамик. И я счастлив!