Закрытие года

Майонез, большая упаковка. Какой-нибудь горошек. Консервированные опята, можно что-то из самого недорогого. Копчёной колбасы для нарезки. Двушку «Кока-колы» или сока, а лучше и того и другого.
Ну и контрольный выстрел курица-гриль, вдруг гости или не наестся кто.
Комин конспектирует на клочке бумаги последние инструкции жены. Она дома, готовит.
— В нормальных организациях укороченный день, не офигели ваши начальники возмущается она.
— Я просто сегодня офис на сигналку ставлю. Ладно. Почти выхожу.
Однако бухгалтера просидели ровно до шести закрывали финансовый год. А потом пулей вылетели машина за ними приехала.
Хорошо отметить, с наступающим напоследок и вам, и вам хорошо.
Комин дёргает ручки на окнах, загоняет в сонный режим компьютеры безалаберных сотрудниц на неделю ведь, не меньше, всё это останется без присмотра. Офис сразу остывает, даже дышать и двигаться в нём теперь легче. А то три десятка компьютеров насаженных в небольшом пространстве перемалывают весь воздух, и электрические поля ощутимо шевелят волосы на руках. Теперь офис впал в спячку, жизнь и поля отхлынули и теплятся только в самом ядре из железного шкафа со стеклянными дверцами гудит сервер. И подмигивает цветными лампочками из темноты, словно киношный аппарат жизнеобеспечения для коматозника. Ах да, ещё сигнализация подмигивает. Комин давит в неё железной таблеткой, выходит и замыкает двери.
Пару кварталов до супермаркета. Табло на специальной для этого вышке показывает минус тридцать. Хиус. Холодища. Старый снег лежит, упрессованый ветром, то тут, то там, набившись по бордюрам да по углам скудными серыми обмылками. Но радует предчувствие еды, алкоголя, выходных. Комин морщится от мороза и просто преодолевает пространство. Он хочет покончить с ним, оказаться дома. Пережить эти последние минуты перед расслаблением. Словно старый год и эти его двенадцать месяцев забрались ему на загривок, и надо доволочься, дотащить и там уж — скинуть ко всем чертям. Всё что сейчас отделяет Комина от дома шаги по тротуару, покупки, остановки автобуса одна-другая-третья — всё это выстроилось в шкалу действий, и бегунок Комина неотвратимо передвигается с одного конца шкалы на другой. Действия эти бездушны, подсчитаны и имеют для Комина однотипный характер, ну как сто отжиманий от пола, например.
Возле супермаркета хвоя, ветки, но продавцы ёлок уже исчезли вместе со своей теплушкой. У Комина ёкнуло сердце в его доме нет ёлки.
Стеклянные двери разошлись. Продолжаются отжимания. Курица покрупнее, китайские опята, да, свешайте вот эту. Комин зачеркивает ногтем в своём списке добытое и сложенное в корзину. Ну и конечно литр водки праздники длинные, две шампанского. Особой толкучки возле касс нет у большинства всё уже куплено, все уже по домам. Карта-копилка Нет, нету. Пакет Нужен. Большой. Два.
Комин сочувственно смотрит на кассиршу в бирюзовом колпаке. Кассирша тоже дожимает, доживает
Ноша получилась тяжёлой, выпятились бока бутылок, а коробка с соком проколола углом полиэтилен, грозилась вспороть его весь и вывалиться вместе с потрохами остальных продуктов. С каждым шагом пакеты неприятно шоркают и бьют по ногам, как бы чеканя, делая более явственными действия, оставшиеся до конца коминской шкалы. Но вот и автобусная остановка.
Томятся люди, зарыв в одежду лица. Суетится меж ними бичеватого вида старик старые унты, солдатский засаленный бушлат, ушанка — тоже засаленная, прокопчённая, из воротника торчит метёлкой заиндевевшая борода. Заметив Комина, сразу торопится к нему. Почему к нему На остановке куча народу тётки с такими же как у Комина продуктовыми пакетами, парни, девушки Но бичи всегда идут к Комину. Он привык. Уже думает: сигарету попросит или денег Есть и то и другое. В супермаркете насыпали мелочи на сдачу.
— Мил человек, не откажите в просьбе. Можно
— Денег, да Комин уже перехватил пакеты в одну руку, а второй в кармане ловит мелочь.
— Кошечка. Кошечка на дереве. пыхает облачками пара старик. Вон, вон там.
Машет рукой. На газоне через дорогу, на развилке ствола сидит кошка.
— Слезть не может. Жалко, мороз, ночью ещё сильней прижмёт. И праздники, кто её снимет. Пропадёт животина.
Комину становится неловко. Эти улыбающиеся просящие глаза когда вот он сказал «денег», а старик улыбается глазами, намеренно пропуская мимо ушей, мол, не то, не то.
— Беда, — вздохнул Комин, глядя через дорогу.
— Вот и просьба у меня. Поможете Дело ведь богоугодное — тварь божью спасти. Снимем кошечку, а Я сам пробовал, ну никак не дотянуться.
— Э как я помогу
— Так просто. Идёмте. Я наклонюсь, упрусь в дерево, а вы мне на спину встанете и стащите её с ветки. Вот, я и верхонку дам, чтоб не оцарапала.
— Встану на вас
Хотя да. Не такой уж он и старик, да и бич ли За жесткой бородой, за грязным бушлатом с которого свисают лоскуты порванной ткани, а из прорех торчит вата прятался кто-то крепко сбитый, неизмождённый — мужичок лет пятидесяти.
— Да вон она как высоко. Не дотянемся. И некогда ведь мне. Комин шуршит бирюзовыми пакетами. Дома жена ждёт.
Никак это невозможно. Как будто на последнем рывке дожимаешь свои сто отжиманий, и где-то на восьмидесятом, вдруг говорят: извини, брат, правила изменились надо ещё полтинничек.
— Так дотянемся. С божьей помощью. Я же потом во весь рост выпрямлюсь, а вы у меня ногами на плечах. А
— Да ну, это эквилибристика какая-то. Во мне почти центнер.
— Так в вас и росту!
Комин представил, как пересекают они дорогу под любопытными взглядами стоящих на остановке, как встаёт бичеватый мужичок раком, а Комин — с Божьей помощью — на него карабкается, срывается, опять карабкается, висит на шее, пыхтят оба комедия, вся остановка со смеху покатилась Нет, слишком тяжёл Комин, почти центнер, два пакета рвутся от тяжести в его руках, а на загривок двенадцать месяцев навалились у них там своя бухгалтерия, подбивают счета, проценты за кредиты, итоги, тоже закрывают год. Комин просто гранитный памятник, как это ему вспорхнуть на полтора метра от земли, имать в высях кошечек
— Нет, не реально. Да и тороплюсь я. Пацана бы вам какого
Глаза мужичка погасли, перестало из него клубиться, словно заглох внутри паровой двигатель. Лицо его выразило что-то, типа, э-эх, но вслух он ничего не сказал и даже кивнул понимающе.
И переключился на других несчастных. Тётки с авоськами зыркали на него дикими непонимающими глазами Парни уже успели уехать…
А маршрутки Комина нет. Назло.
Смотрит он то на мужичка, то через дорогу — на кошку, распушившуюся в развилке ствола. К счастью не слышно, плачет ли на дороге шумят машины.
Момент такой, думает Комин, хоть полгорода в огненную яму провались, оставшаяся половина отвернётся, мол, а я и не видел, показалось вам, и — домой, перепрыгивая через кипящие магмой язвы. Святое время, ничто не должно тревожить человека сейчас, ну это как на одре лежать торжественно, вокруг родственники, ты готовишься отойти, последнее напутствие даёшь. А вот уж дал, отошёл благополучно и там пожалуйста трубы прорывайтесь, бурлите унитазы, сантехники гремите газовым ключом, в дверях сталкивайтесь переписчики со свидетелями Иеговы и судебными приставами творите на здоровье ваш обыденный абсурд.
Мужичок ещё немного потыкался туда-сюда и махнул через дорогу. К кошке. Ну и хорошо, а то как заноза.
И по щучьему велению объявляется маршрутка Комина. Катит с неспешностью победителя, подмигивает, заруливая к остановке, лязгает дверьми. И морда маршрутки такая глумливая, ухмыляющаяся. Такая что у Комина перед глазами проплывает гудящий сервер, бухгалтеры, китайские опята, а потом салаты, жена, заученные не сбывающиеся пожелания Такая что Комин никуда не едет — даже не дернется ни одна мышца. А лишь провожает глазами забирающихся в салон тёток.
Сжимает крепче пакеты. Ждёт, пока уйдёт автобус, и пересекает дорогу. Мужичок меж тем нашёл длинную ветку и пытается хотя бы веткой дотянуться до кошки. Безуспешно.
— Не выходит окликает его Комин, — ну давайте попробуем
— Вот! Вот. Я в вас верил! Сострадательной души человек. Жалко ведь кошечку-то
Комин ставит пакеты на землю, смотрит вверх, на кошку. Кошка смотрит на Комина, жмёт уши на хиусе. На серой морде открылся розовый рот, неожиданно яркий как мякоть арбуза.
— Так жалко, ага А может это кот. Или вы их на расстоянии определяете
— Да я их хоть со ста метров определяю, радостно кивает борода, — ну вставайте на меня, вставайте.
И на колени. Комин помедлил выбирая место на спине куда наступить. Неловко ногами на человека. Но потом опять сервер, бухгалтеры — и решительно утвердил сапог. Держась за ствол, перенёс и левую ногу. Вышло вполне ловко. Мужичок только крякнул.
— Ох, верхонку-то, забыл совсем. Оцарапает
— Поздно. Ну я вроде устроился. Комин вцепился в дерево.
— Ясно. Поднимаюсь.
Перебирая руками по стволу мужичок медленно встаёт с колен, разгибается, и странная грузная конструкция возносится ввысь. Ствол царапает Комину куртку, звякают о кору металлические кнопки. Удача, хватило роста кошка на расстоянии вытянутой руки.
— Ну как там
— Пока всё хорошо.
Комин тянет руку. Кошка просящее мяучит навстречу. Серая, гладкая хорошая. Ухватил за толстую шкирку. Напугана, выпучилась, всеми когтями в кору.
— Ну, ну же, с-собака, сопит Комин.
Отодрал кое-как, сильно прижал к себе, опасливо отодвигая лицо.
— Ползём вниз.
Уже внизу. Мужичок вложил кошку за пазуху.
— Фуф. Говорит Комин. Ворошит кошке загривок. Комин светится, как будто вот оторвали его от земли, подняли вверх и так он там и остался, плывёт средь ветвей.
— Ай спасибо! Как всё замечательно разрешилось. Щас пойдём домой. Греться, кушать, праздник справлять. Да мужичок подмигивает кошке.
— Да… Надо идти…
— Спасибо ещё раз. Вы добрый человек, вам зачтётся.
Мужичок тянет руку для рукопожатия. Комин рассеянно пожимает. Светится и плывёт.
Звенит сотовый. Комин бьёт по карманам. Нашёл.
— Да.
— Конечно буду. Куда же я денусь.
— Всё куплено согласно списку.
— Ты заблуждаешься, времени ещё целая жизнь.
— Я не издеваюсь. Я веселюсь!
Свободную руку Комин сжимает в кулак и приветственно поднимает вверх — мужичок понимающе кивает потом Комин подхватывает этой рукой оба пакета. И через дорогу.
— Всё просто отлично, Нат.
— А вот и мой автобус. Я практически уже еду.
Комин рванулся к автобусу, один пакет не выдерживает
И сразу — летят продукты, ударяются об асфальт, образовывая модный натюрморт на дороге. Трогательно покатились опята вперемешку со стеклянным крошевом, раскрылатилась, заплясала курица. Оранжевый всплеск и яркая ослепительная лужа сок всё-таки апельсиновый. А одна бутылка с шампанским даже не разбилась, запрыгала, закрутилась таинственно-зелёная. Но другая бахнула!
А чуть после: остановился ветер ибо сошёлся дебет с кредитом — и из темноты, подсвеченные фонарём, поплыли парашютики крупных снежинок.

Источник