Истории из жизни реальных людей
Ночную тишину опять прорезали эти страшные шаги. Они всегда появляются в одно и то же время, четко по расписанию, спустя несколько минут после полуночи. Их слышно издалека. Тяжелая поступь разрывает тишину в клочья. Чем они ближе, тем страшнее. Ближе, еще ближе. Если бы он только мог отличить шаги пожилого смотрителя от шагов надзирателя, ему бы не было так страшно. Но он не чувствует страха. Он всего лишь вещь
***
Если бы он мог испытывать радость, то, несомненно, обрадовался бы, впервые почувствовав тепло маленьких пухлых ножек. Как звали его хозяина Янек Ваня Йозеф Разве это имеет какое-то значение Главное тепло человеческого тела. Теперь можно без страха бежать по утренней росе, прыгать по лужам, загребать придорожную пыль и с каждым днем все уверенней шагать в большой мир. Но он не умеет радоваться. Ведь он всего лишь предмет обихода
Если бы он умел смеяться, то хохотал бы от души, унося своего маленького хозяина все дальше и дальше от сильных папиных рук и ласковых маминых объятий. Но что это Земля внезапно пропала, все повисло в пустоте, и видно небо! Это папа их догнал и подбросил вверх! Еще! И еще! Он слышит заливистый смех своего малыша и хохочет вместе с ним. Счастье! Но как может радоваться неодушевленный предмет
Если бы он мог испытывать страх, то ужаснулся бы, бредя по склизкой жиже осенней распутицы в неизвестность. Его кровь застыла бы в жилах, если бы понял, куда их везут в промерзшей теплушке, забитой до отказа людьми без воды и еды. Но неведом ему страх. Ведь он всего лишь изделие мастера
Если бы он мог думать, то в его голове вихрем бы проносились мысли: «Куда нас везут Что будет со мной дальше Останусь ли я жив Почему мы остановились Неужели это — конец» По счастью, и способность мыслить ему была не дана.
Если бы у него были уши, то, наверняка, он услышал бы лязг открывающихся засовов, чужую отрывистую речь и свирепый лай собак. А еще тихий, испуганный голос матери, шепчущей в маленькое, розовое ушко: «Не плачь, сынок, я с тобой, все будет хорошо» Но он не мог этого слышать.
Если бы у него было обоняние, то он почувствовал бы запах пролитой крови и тлена. Обреченности и смерти. Запах утраченных надежд. А еще проникающий под кожу, отвратительный, тошнотворный смрад горелых костей. Но, в отличие от людей, ему было не дано это чувствовать.
Если бы у него был разум, то он потерял бы рассудок в тот самый момент, когда ручки его маленького хозяина с силой оторвали от мамы. Если бы он мог испытывать боль, то его бы скрутило в судорогах при одной только мысли, что их ждет дальше. Если бы он только мог плакать, то выплакал бы все слезы мира, видя, как под покровом ночи сотни людей покорно спускаются под землю, навстречу своей гибели. Если бы он мог говорить, то у него бы не хватило слов описать весь ужас последних минут жизни своего маленького, беззащитного малыша, которому уже никто не мог помочь. Ибо люди придумали нечеловеческие пытки и страдания, но так и не нашли в себе смелости придумать описание ада на Земле.
Если бы у него было сердце, то оно бы разорвалось на тысячу мелких кровавых ошметков…
Если бы только он помнил Но он не мог. Даже если бы захотел. Он не знал самого главного. Он сам стал глазами и ушами, разумом и чувствами, словами и делами. Он сам Память.
***
Музей с самого утра наполнился шумом и гомоном людских голосов. Веселые стайки школьников толпились около стендов с экспонатами и вполуха слушали экскурсовода. Пожилые пары степенно переходили из зала в зал, подолгу останавливались возле артефактов, тяжело вздыхали и шли дальше. Вечно спешащие иностранные туристы, крутя головами во все стороны, не поспевали за гидом и громко перешептывались между собой на непонятном языке. Бабушки смотрительницы со строгими лицами охраняли вход каждая в свой зал и сурово поглядывали на посетителей. Среди всей этой разношерстной толпы выделялась одна пара совершенно седая пожилая женщина с мальчиком, лет пяти, не больше. На первый взгляд ничего необычного: бабушка привела на экскурсию внука. Но, вглядевшись пристальней в лицо старушки, можно было увидеть стоявшие в ее глазах слезы. Медленно переходя от одного экспоната к другому, мальчик о чем-то тихо спрашивал ее, она так же тихо отвечала. Наконец, они дошли и до него.
«Дет-ский баш-ма-чок из Ос-вен-ци-ма» — прочитал мальчик по слогам надпись на табличке. «Бабушка, а что такое Освенцим» — с любопытством посмотрев на бабушку, спросил мальчуган. Та долго молчала, а потом чуть слышно ответила: «Это было самое страшное место на земле, малыш. Даже небо там плакало пеплом»
Посвящается 75-ой годовщине освобождения концентрационного лагеря «Аушвиц-Биркенау» (Освенцим) 27-го января 1945-го года.
Автор: Чаглуш