ДОЧА

Василию Кашаеву повезло. У него была ампутирована только одна рука. Вторую руку хирург сумел спасти. Несколько часов возился с ней и спас все же. Но Василий, лежа на больничной койке, все равно плакал, закрыв лицо одной рукой.
— Прекрати, солдат! — рявкнул врач Михаил Кузьмич. — Радуйся, что вторая рука осталась. Да и комиссуют теперь. Домой вернешься, пенсию по инвалидности дадут. Не пропадешь, мужик. Мне из людей вон каких обрубков приходилось делать, а ты только с одной рукой. Счастливчик!
А у Василия слезы катились по щекам. Такой уж он по жизни был человек: чуть что, сразу в слезы. Сколько себя помнит, с детства всех всегда было жалко: отец котенка дверью как-то придавил, так он два дня рыдал, а когда свинью резали, из дома вообще убегал, около речки сидел целый день. При виде крови его, мужика, под два метра ростом, шатать сразу начинало.
В деревне Василия уважали за его силу и мастерство, хотя и посмеивались, но, правда, потихоньку. Все-таки мужик он был здоровый, кулачищи как гири. Женился Василий поздно, уже под сорок было. Мать, Анфиса Павловна, шустрая женщина, кого-только ему не сватала, даже в город писала каким-то знакомым, но как-то не складывалось у Василия с женитьбой. Мужчина-то он видный: высокий, рыжеволосый, голубоглазый. Вроде ему девушка понравится, но заметит, что не пришелся по душе и отказывается сразу, а бывало и наоборот: девица краснеет, глазки строит, а у него самого на душе пусто. Зачем тогда жениться Так и прожил до сорока лет холостяком.
А в 1935 году привез неожиданно жену из города.
— Мама, это Тоня. — Василий подвел симпатичную рыжеволосую женщину к матери. — Мы с ней вчера городе расписались.
-Когда же вы успели — всплеснула мать руками. — Ты же всего на неделю в город поехал, брата только навестить в больнице…
— Вот в больнице и познакомились, — рассмеялся Василий. — Тонечка акушеркой там работала. Смотри, мама, как мы с ней похожи!
Анфиса кивнула:
— Да, говорят, примета хорошая, если муж с женой внешне как два целковых…
Сыграли небольшую свадьбу и зажили молодые душа в душу. Мать нарадоваться не могла на них. Василий непьющий, Тоня покладистая, тихая, друг другу во всем уступают. Все ладком, мирком у них. Что еще надо в семье для счастья Детей вот только не было. Ну и ладно, по-разному бывает. Еще народятся, не старики же.
…Василий и Антонина ушли на фронт почти в один день. Провожая сына и невестку, Анфиса Павловна перекрестила их и повесила обоим крестики на шею.
— Не снимайте, — строго сказала она, — ни в коем случае.
В апреле 1944 года Василий возвращался домой. В вагоне было душно, накурено, поэтому Василий стоял в тамбуре и ждал остановки поезда. Скоро его станция. Еще часа три и дома будет. Мать писала часто, а вот от Тони письмо получила еще в декабре 1943 года и больше ни одного письма не было.
…Поезд медленно остановился.
-Что случилось — заволновались в вагоне — Почему не едем
-Граждане, не переживайте, сейчас поедем, — успокаивал проводник. Здесь нужно пропустить встречный.
Василий вышел на платформу и огляделся. Хорошо-то как! Спокойно, тихо. Благодать. Отвык он от тишины и покоя за эти четыре года. И вдруг эту благостную тишину нарушил истошный детский вопль. На скамейке сидел закутанный в платок ребенок и кричал. Около него уже собирались люди.
— Чей ребенок, граждане — из окна высунулась кассир.
Все пожимали плечами, а ребенок продолжал орать и стучать ногами по скамейке.
— Товарищ милиционер! — окликнула какая-то девушка проходящего человека в милицейской форме, — тут ребенок один, кричит, плачет. Помогите!
Но милиционер не понадобился. Через толпу уже пробиралась толстая женщина в стеганой овечьей дохе. Тяжело дыша, она упала на скамейку рядом с ребенком и рявкнула на окруживших ее людей::
— Ну чего собрались все, а Ребенок этот со мной! Расходитесь все. Любопытные все больно!
Все с ворчанием стали расходиться, а женщина шумно дыша, развязала платок себе, а потом и ребенку. Василий увидел, что это девочка лет пяти с ярко рыжими кудряшками. Она продолжала тихо похныкивать.
— Да тихо ты, зараза! Навязалась на мою голову, — баба дала сильный подзатыльник малышке.
Василий покачал головой. Он вообще не любил насилия, драк, а уж, если били детей или животных… Он присел на скамейку и первым завел разговор.
— Чего ты ребенка бьешь — укоризненно спросил он.- Маленькая дочка- то совсем.
— А тебе- то что Маленькая! — фыркнула баба. — Жрет больше чем я. — И, помолчав, добавила: — и не дочка она мне, а племянница. Своих у меня пятеро, еще эта навязалась. Сестра в городе умерла, муж ее погиб, вот бабка соседка и привезла ее ко мне. Сестра перед смертью той адрес дала.
-Да-а, — протянул Василий,- несладко тебе, конечно. Но все-равно над ребенком нечего изгаляться. Отдай лучше в детдом.
— Ты чего, сдурел Чтоб в деревне на меня пальцем тыкали Мол, родную кровь сплавила -скривилась тетка. — Нет уж, пусть как есть остается.
Они оба надолго замолчали. Девочка тоже притихла и переводила свои большие голубые глаза то на тетку, то на Василия.
-Ну, ладно, пойдем мы, -поднялась женщина. — Расторговалась я на сегодня. Пора и честь знать.- Она взяла девочку за руку.
— Подожди! -Василий тронул женщину за плечо. — Отдай мне девочку. У меня с женой нет детей, мать в деревне. Ей хорошо с нами будет.
— Да ты что, солдат, рехнулся что ли — рявкнула тетка и дернула девочку за руку. — Пойдем, Тонька!
-Тонька, -вздрогнул солдат. — Зовут как жену мою. Постой! Возьми на всякий случай адрес, — крикнул Василий вслед женщине.- Может надумаешь Напиши, я сразу же приеду за ней. Колхоз «Красный коммунар», Кленовая улица, дом 4. Тут недалеко!
Женщина ничего ему не сказала, и молча потащила племянницу к выходу.
…1 сентября 1947 года Василий с Антониной собирали дочку в школу. Тоня вертелась перед зеркалом, и мать не могла ей никак прицепить белый бант.
— Доча, стой на месте, не вертись, — отец пытался казаться строгим, но не получалось.- Без банта в школу ведь не пустят! Доча!
Тонечка сразу присмирела. Папку она всегда слушалась сразу!
Автор:

Источник