Истории из жизни реальных людей
В соседней деревушке, что за плотиной, жила семья одна. Ну семья, и семья. Отец, мать, сыновей двое — погодки. Да так похожи были, ровно и вовсе двойняки. Сдалека так и не отличишь вовсе.
Однако характер то у каждого свой имелся. Старший то — Степан — спокойный был, добродушный. Разговоры не любил, почешет шею то, башку наклонит, да пойдёт дело делать. Скажет когда слово какое, а может и весь день промолчать.
Зато младший — тот за двоих! За двоих песни пел, языком чесал, да девок по углам щупал. Скажут ему кто — уймись, Ванька! А он своё — не остановишь — сперва узду накинь! И пошёл дальше куражиться.
Жила в этом селе девчоночка одна — Оленька. Вроде и красотой не блистала, а молодняк то возле неё вился. Бывает же — с виду ничем ничего, а люди любуются!
Вот старший то и стал на Оленьку заглядываться. То с покоса букетик принесёт, то буски какие с города, то коромысло до дому поднести поможет… Оленька тоже ничего — не отталкивает его.
Да только Ванька под ногами, как барвинок увивается. Чисто УЖ какой! И так, и этак… Степан говорил брату — уйди по-хорошему — не тронь Оленьку, да братка только зубы скалит — поглядим ещё, чья девка будет!
Вот так вился-вился, да и склонил Оленьку на свою сторонку. Никого и видеть не хочет она, как только на своего любезного Ванюшу любоваться. А Ванюша то получил, чего хотел, да и в сторону — подбирай, братка — мне теперь без надобности!
Оленька в слёзы — кому теперь нужна то Степан зубами скрипнул — не научен, мол, за братом подбирать. Тоже в сторону отошёл…
Совсем растерялась Оленька — никого рядом нету. А грех то растёт — вон уж, бабы у колодца судачат, от кого Оленька понесла — Степаныча ждать, аль Иваныча
Металась, металась девка… да и пропала! Кинулись искать то, да ровно в воздухе стаяла. Так никакого следочка и не нашли.
А через месяц шёл Ванька по темени домой, с гулянки возвращался, да кто-то и заехал со всей руки ему камнем по башке. Удар то, прям в висок пришёлся. Упал Ванюха на месте — замертво!
Уж как мать на похоронах голосила! Глухой — и тот слыхал. Ванюшка то, вишь, в любимцах у ей ходил. А уж как закапывать то Ваньку стали, так и прокляла она сына старшего:
— Ты, — говорит, — его на тот свет спровадил! Проклинаю тебя, и не будет тебе покоя нигде, и пусть сыра земля тебя не возьмёт, и вода не примет, и день и ночь тебе радости не будет! Уходи с глаз моих!
Степан то спорить и не стал. Не с того теста слепленный. Хоть мужики и говорили — не он это Ваньку прибил. С ними, мол, на току тогда был… И ещё догадочка была — не Ванюху прибить хотели — за братком охота велась. Дескать, Ванька своих дружков подначивал — мол, боюсь Степана — жизни не даст, за Олю мстить будет. Вот и подговорил дружков то на гиблое дело. А они в потьмах и обмишурились! Братья то похожи! Хотели одного убрать, а вышло — вон оно как!.Да какая мать, горем убитая слушать их будет!
Вот и пошёл Степан. Про себя так решил — пока Оленьку не найду — нету мне прощенья! Ежели и виноват перед кем — так это перед ней только.
Говорят, до сих пор Степан ходит. По лесам, по деревенькам, по хуторам. Бывает, заглянет к кому в окошко в потёмках — посмотрит так строго — не у вас ли невеста моя
Девчат то в той стороне Оленьками не зовут теперь. Непременно Степан заберёт! Изменился Степан, страшный стал — волосами зарос, на спине горб вырос, руки огромные стали, глаза в темноте как у кошки горят. Ступает неслышно, а как подойдёт ближе — так мертвяком от него за версту несёт.
И нету ему покоя нигде — рад бы умереть, да не может. Земля не принимает, вода не берёт… А иногда ранней осенью, когда Ваньку то убили — воет Степан за околицей — так страшно, что собаки до утра из конуры носа не кажут.
Не дай Бог кому услышать этот вой — худая весть это… ой худая….
Шуша