За ушедших

 

За ушедших провозгласил Прыгун и поднял вверх жестяную кружку, наполненную коллекционным вином 1963 года все, что им удалось найти на этом складе. Они давно перестали тосковать по тем, кто

провозгласил Прыгун и поднял вверх жестяную кружку, наполненную коллекционным вином 1963 года все, что им удалось найти на этом складе. Они давно перестали тосковать по тем, кто погибал. Ни одно живое существо, обладающее сознанием, не смогло бы пережить сотен и тысяч смертей, что происходили у него на глазах, и человек нашел выход они провожали ушедших, как делали раньше это викинги: с песнями, смехом и радостью, чтобы души погибших знали жизнь продолжается.
Несмотря ни на что.
Теплится в изуродованном мире, блестит осколками стекла на сером, покореженном асфальте.
Бестия одной рукой обнял Нахалку и уткнулся ей носом в плечо. В левой ладони зажал кружку с вином, стоившим, наверное, тысячи долларов, а сейчас его распивала горстка измазанных в грязи и крови бойцов, которые оказались здесь для того, чтобы найти хоть что-то, что даст им надежду на дальнейшее существование.
Они шли сюда, как на собственную свадьбу. А может и похороны с какой стороны посмотреть. Предвкушали, что найдут здесь склад консервов и столь сейчас необходимых им вещей спальных мешков, палаток и настоящего сокровища, за которое, бывало, дрались не на жизнь, а на смерть: спички и целые коробки заправленных зажигалок. Но Восток, Шляпа, Хромой ребята погибли за то, чтобы они впервые в своей никчемной жизни попробовали вина, которое никогда не было бы им доступно, если бы мир в один день не перевернулся вверх дном.
Бестия помнил тот вечер, словно это было не два года назад, а вчера и тогда его еще не прозвали Бестией. Он носился по сцене, и гитара в руках жила своей жизнью, выдавая мощные ритмы, от которых, казалось, вибрирует все тело. Зал бился в экстазе, где-то в середине вспыхнули драки это безумие охватило всех, кто пришел тогда на концерт. Люди не видели и не слышали ничего, кроме оглушающего рокота агрессивных рифов и яркого, сильного голоса вокалиста, что призывал освободиться от стягивающих их души и тела оков.
Когда земля под ногами дрогнула в первой судороге, никто не обратил на это внимания, кроме звукорежиссеров, у которых на мгновение появились помехи в сигналах, словно кто-то, неизмеримо более сильный, просвистел только одному ему понятное на общих частотах. А когда гул пронесся второй раз обвалился верхний этаж. Вот так просто, без каких бы то ни было предупреждений. А может, они и были тяжкий скрип ломающихся опор, заглушенный ревом музыки.
Грегу так его звали сотни лет назад, тогда повезло он стоял рядом с монитором, который накренился и стоймя встал между стеной и крепкими досками пола сцены. Его всего лишь сбило с ног, и кусок арматуры раздробил кости на правой руке. После этого он уже никогда не мог брать в руки гитару. Помнится, в тот момент эта мысль была единственной, что билась в оглушенном болью мозгу: он больше не сможет играть.
Когда он попытался встать, то даже не сразу понял, что так жестоко тянет его голову вниз и не дает возможности подняться на ноги. Только через несколько мгновений он смог нащупать обломок обвалившегося потолка, который придавил ему волосы, тогда доходящие почти до пояса. Скуля от боли в раздробленной руке, он вытащил из кармана нож, которым обычно срезал шкурки с яблок, и обкорнал пряди почти под самый корень.
Звуки, словно ожидая момента, когда его голова станет неожиданно легкой и пустой, шквалом обрушились на него. Где-то совсем рядом безнадежно, на одной ноте выла женщина остекленевшие глаза, кровавое месиво на месте ног. Бестии до сих пор иногда снится ее окровавленная рука, слепо шарящая по лицу какого-то несчастного, передавленного почти пополам рухнувшими перекрытиями.
Он шел, спотыкаясь об обезображенные тела, куски мяса, скользкими ошметками расползающиеся под ногами. Несколько раз падал лицом вниз, прямо в кровавую кашу из людей. Протирал глаза и наощупь полз вперед, а проклятая рука не слушалась, подгибалась, но больше не болела. И его преследовал звук навязчивый, пусть и не очень громкий, хриплый, словно кто-то кричал, не переставая, все теряя силы. И только когда ему удалось выбраться наружу, Грег понял это выл он.
Сколько времени было потрачено на то, чтобы выбраться из-под обрушившегося здания, ему так и не суждено было узнать, но к тому моменту город был уже безнадежно мертв. Раскуроченный, изрытый гигантскими кротовьими норами, объятый последним похоронным пламенем взорванных автозаправок и искрами оголенных проводов, лежащих на земле.
Грег брел вперед, совершенно не понимая, куда. Иногда он встречал таких же, как он, грязных, окровавленных, потерянных и недоумевающих, с остекленевшим взглядом, неспособных даже говорить. Кто-то шарахался от него, словно он был исчадием ада, кто-то пытался пожать ему руку, будто этот привычный жест мог возродить умерший мир. А кто-то с рычанием бросался на Грега, пытался разорвать зубами глотку, а ножик, который так бы пригодился в такой ситуации, остался под руинами здания, рядом с обрезанными волосами, словно отсеченной и законченной частью жизни.
Бестия помнил, как он проломил голову одному такому подхваченным с земли камнем. Было жутко неудобно он никогда не был левшой, и с первого раза убить нападавшего ему не удалось. Он бил того парня до тех самых пор, пока лицо не оскалилось развороченными костями черепа. Тогда он обыскал его карманы, нашел связку ключей, один из которых был длинным и острым, и забрал ее себе.
На улице он жил долго, забиваясь по ночам в любое подходящее для этого укрытие. Ел то, что находил в разрушенных магазинах, ловил крыс и теперь уже бездомных кошек их мясо было мерзким на вкус, но теплым, дающим иллюзию жизни. Так все и было до тех пор, пока он не наткнулся на одного из них.
Это было не так, как целое тысячелетие назад показывали им в фантастических фильмах. Они не пришли из неведомых уголков космоса, не рухнули людям на головы, словно карающая длань Господа просто поднялись из глубин самой Земли. Они всегда были там спали, изредка шевелились и сплетались кольцами, порождая катаклизмы и землетрясения. И не человек разбудил их, заставил подняться наверх просто их время пришло.
Тот, первый встреченный им, был не очень большим. Длинный, как змея, с топорщившимися вокруг узкой морды гибкими щупальцами они были мягкими и склизкими, Грег почувствовал их у себя на ноге. Существо воздвиглось над ним, как кобра перед заклинателем, и тогда он понял, что оно слепое. На том месте, где полагалось быть глазам, бугрились уродливые наросты, из которых неспешно сочился желтоватый гной.
Кажется, он завопил и намочил штаны после этого вспомнить ему уже не удалось. Схватил какую-то железку и проткнул на удивление податливую плоть насквозь. Тварь замотала башкой, разбрасывая в стороны клочья зеленой пены, а потом задергалась под автоматными очередями и рухнула на землю. Наблюдая, как она содрогается в конвульсиях, а спустя пару мгновений сразу распадается серым пеплом, Грег стоял на месте, зажимая уши руками. И только потом сообразил выглянуть из своего укрытия.
Они уже уходили, когда он выскочил и вцепился руками в локоть одного из них в защитном камуфляже, с оружием, чистого и сильного. Боль от резкого и страшного удара в лицо ослепила и заставила нос с влажным хрустом свернуться набок, но пальцев он не разжал. Наверное, именно это и спасло его.
Отряд Говоруна, вышедший на поиски провизии, забрал его с собой. В подземном убежище, на старой станции метро, было много замечательного: горячая вода в бочке, куда ему позволили залезть полностью и осторожно помогли отмыться; вкусная еда шпроты в банке и кусок зачерствевшего хлеба; и самая настоящая постель с продавленной сеткой и влажным матрасом, одеялом с замытыми с одной стороны следами крови, и подушкой, коснувшись которой он сразу уснул.
Через две недели он заговорил. А еще через пять дней ужаснулся тому, во что превратился. Тогда же ему попытались дать оружие и приписать к одному из поисковых отрядов, но выяснили, что правая рука у него срослась неправильно.
И снова была боль, потому что такой роскоши, как анестетики, было катастрофически мало, и использовали их только в самых крайних случаях. Но эта боль была во спасение он сжал зубами широкий кожаный ремень и смотрел, как ему заново ломают руку и накладывают лубки.
За тот месяц, что он был небоеспособен, а значит помогал в других, не менее важных вещах: уход за ранеными, готовка и сортировка того, что приносили добытчики, Бестия узнал много. В частности, то, что Глубинники так прозвали их выжившие, появились повсюду. Во всем мире больше не было ни целых городов, ни большого количества выживших дни человечества подходили к концу, потому что существа, ныне ставшие правителями этой планетки, не терпели конкурентов. Они появлялись внезапно, словно чуяли свою добычу, и сжирали всех подчистую не оставляли даже ошметков. В том, конечно, случае, если уходили живыми.
А потом он стал Бестией. За то, что в самоубийственном рывке сумел прикончить двоих Колпаков трехметровых существ с раскрывающимися, как шляпки грибов, пастями, в которые спокойно мог поместиться взрослый мужчина. Даже с одним из них не могли справиться целые отряды, но Бестия всего лишь хотел принести раненной Нахалке, которая терпеливо выхаживала его, безъязыкого и одичавшего, так нужные антибиотики и за ценой не желал стоять.
Опять ты за свое нахмурился Говорун, глядя, как светловолосая девчушка в висевшем на ней мешком камуфляже расчехляет старую гитару, которую постоянно таскала с собой.
Оставь ее, остановил его Бестия. Единственное, что хорошего может произойти в том дерьме, в которым мы сейчас оказались это песни Певуньи. Так что умолкни.
Девушка смущенно зарделась, заметив, что бойцы, сидящие вокруг небольшого костра, одобрительно закивали. Говорун сплюнул на землю, но возмущаться дальше не стал он и в первый раз сделал замечание больше для вида. Знал, что Бестия питает слабость к музыкальным инструментам и прервет его.
Целую вечность, которой у них нет, звучала тихая мелодия; целую вечность, которой никогда и не будет, лился серебристый голосок Певуньи. Он звенел в ушах даже тогда, когда знакомая дрожь прокатилась по земле, и в воздух взлетели комья грязи. Вращатель небольшое существо, что умело прокладывало дорогу куда более страшным тварям, вынырнул из земли, как дельфин из вод моря, и вновь скрылся, ввинтившись в твердь, а за ним на поверхность вышли Колпаки.
Целую вечность автоматы визжали, словно в отдалении Бестия слышал лишь мелодию Певуньи, даже тогда, когда сама она проскребла скрюченными пальцами по камням, оставляя кровавые полосы, и замерла, уткнувшись лицом в землю. Тварь заурчала, зачавкала, и струны разлетевшейся в щепки гитары в последний раз жалобно звякнули, затихая в предсмертном стоне.
Целую вечность продлился прощальный, мимолетный поцелуй, запечатленный на его щеке Нахалкой она не успела даже вскрикнуть, когда длинное, гибкое щупальце снесло ей голову, обрызгав Бестию теплыми каплями крови.
Целую вечность пытался сбежать Прыгун, но Колпак, притаившийся за разрушенной стеной, внезапно раскрыл пасть, и беглец перестал существовать.
Целую вечность отбивались они с Говоруном, и, лишь перестав слышать его ругательства, Бестия понял, что остался один. И мелодия, звучащая в голове, закрыла все и боль, и ужас, который не успел даже вырасти из крохотного ростка, и перевернувшееся небо, все также безмятежно взиравшее на погасший костер внизу.
Людскому огню не тягаться со звездами. У них есть целая вечность, по сравнению с которой вспышка жизни человечества единый миг.

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *