Царевна Несмеяна

 

Царевна Несмеяна Ну ничем её не рассмешишь! Что за царевна угрюмишна у нас царь склонился над дочерью, как и когда-то в детстве, яро щипая ее щеки. Эх, Марья в которых раз тяжело вздохнула.

Ну ничем её не рассмешишь! Что за царевна угрюмишна у нас царь склонился над дочерью, как и когда-то в детстве, яро щипая ее щеки.
Эх, Марья в которых раз тяжело вздохнула. Может, остановимся на том, что уже все королевство меня Несмеяной называет Да будет тебе известно, царь-батюшка, сам ты это прозвище и придумал.
Ути-пути, как мы щечки дуем. Ну улыбнись, Марьюшка, порадуй старика!
Царевна искренне попыталась растянуть губы шире, но, вышел оскал что даже собаки дворовые приветливее рычат. Пусть, зато глаза закатывать так мастерски никто не умеет.
* * *
Тридевятое царство тривосьмое государство уже давно никто не называл процветающим. С тех пор, как мать царевны скончалась от лихорадки, государь впал в отчаяние. Марье тогда и шести зим не было. Зеркала в замке оставались завешенными черным шелком до самой осени. А потом, будто по волшебству, царь-батюшка закатил пир в честь славного урожая, затем еще один в честь его верных подданных, в честь хорошей охоты, и еще, и еще И чем ближе подступала годовщина кончины, тем больше появлялось вокруг замка шатров цирковых, театров кукольных да актеров разукрашенных.
Годы шли, размахи пиров оставались прежними, а казна пустела. Вместе с этим нищали и люди. Города преображались только к праздникам, коих становилось все больше. Войско царь распустил, по дворцу все чаще скоморохи разгуливали, нежели послы туземные. Лекари знатные, да алхимики все по королевствам соседним разбежались. Замки с землями нынче выдавались лучшим потешникам. Поговаривали, что золота в ларцах царских осталось курам на смех. Благо, вся столица хохотала неустанно, так что даже несушкино кудахтанье можно было принять за гогот.
Лишь Марья лоб хмурила пуще прежнего:
Корону вам в крону, мне одной кажется это безумием
* * *
Тем временем, на другом конце королевства честный работник трудился на своего хозяина. Когда год подошёл к концу, перед Елисеем поставил барин мешок с золотом и сказал брать сколько тот пожелает. Только по простоте душевной взял молодец монету одну, да и ту потерял в колодце. Год второй старится, мешок со златом ставится. Чеканку Елисей за пазуху кладёт, к колодцу водицы напиться идёт. Под рукой кот ластится, вниз деньга уж катится. И в третий раз работяга не покусился на богатство, взял пятак. Да не потерял его в водице темной, а наоборот, как по волшебству, вернулись молодцу все его скромные богатства. Не держал ранее Елисей такой роскоши, почувствовал, что волен жизнь свою изменить, и отправился в странствие на свет белый поглядеть.
Шел он через реки бурлящие, дома диковинные, друг на друге стоящие, поля безмерные, моря скалам верные. Долго ли коротко ли вела Елисея дорога, да оказался он у врат златого Царь-Града. Вот ведь диво: не в шелках и сатине народ здесь ходит, как в родной деревушке девки щебетали, а в лохмотьях да платьях простецких, что больно уж мешки напоминают. Даже зверь и тот милостыню просит. Увидал парень мышонка, что пищал о крошке хлеба, и оставил ему червонец. Только завернул за угол, как уже жук о помощи заклинает, о немощи своей сокрушается. Жалко стало молодцу усача, дал и ему монетку. Пошел по мосту над рекой городской, а там уже сом взмолился: Дай денежку, я тебе пригожусь!. Он и тому не отказал, последнюю отдал.
Как шатров цирковых стало больше, чем домов каменных, вышел Елисей на площадь дворцовую. От гомону шутов-скоморохов голова кругом зашлась.
Сорока-ворона кашку варила, на порог скакала, гостей призывала: этому дала, тому дала, а этому не досталось, и вот уже ряженный на весь люд шиш показывает.
И не совестно им, дети же тутма гуляют, проворчал работяга.
Эти дети чаще на казнях улюлюкают, чем ты портки стираешь, отвесил красноносый завсегдатай местных таверн.
Народу вокруг было немерено. Коль захотел бы проказник какой яблоко бросить, так попало бы оно в темечко кому, а на землю так и не свалилось. Сложно сказать, кто первым в толпе начал тумаки отвешивать, да из-за чего весь сыр-бор загорелся, только вот не успел и глазом моргнуть Елисей, как выпихнули его посередь площади прямо напротив дворца. Грохнулся в лужу будто хряк неряшливый, да и зарделся весь, как заметил, что сама царевна из палат роскошных на него смотрит. Горделивая, статная и уж больно смурная.
Почуял вдруг молодец плеск в своей купальне, дождем сделанной. Это сом его лапти чистить взялся. Раз и мышка пуговки застегивает. Да и жук свое обещание не забыл: тут как тут, кафтан протирает. Горько стало Елисею, что мужика взрослого зверье умывает. Глаз на Несмеяну поднять боялся, так и сидел голову повесив. Как услыхал хохот девичий из башни мраморной, что эхом от стен отскакивал. И притихли все кругом на диво дивное глядючи.
* * *
Тридевятое царство тривосьмое государство земля для грустных. В этом Марья была убеждена. И пусть батюшка ее бы с этим не согласился, народ за стенами столицы, или вернее то, что от него осталось, поднял бы чарку горькой за сие изречение, да так и не чокнулся.
Площадь опять заполнилась охотниками до представлений. Сегодня у них особый праздник. К привычным прибауткам-плоским шуткам добавятся кровавые казни. Негоже главной девице королевства с кислой миной сидеть, так и замуж никто не возьмет, и решение тотчас нашлось. Королевну в жены и полцарства в придачу тому, кто смех заветный иль улыбку вызовет, остальным головы с плеч.
Всю ночь Марья бродила по замку, а как сомкнула глаза к рассвету то снилось: вся брусчатка городская побагровела, а на домах вместо флюгеров колпаки шутовские болтаются.
За окном уже толпа горлопанит, жаждет зрелищ. А хлеба Что же все о хлебе забыли
Чудно как-то. Этим утром всегда назойливо счастливые придворные с Несмеяной по духу равные. По углам дворцовым жмутся, да лихорадочно кумекают, как веселить каменнолицую будут. Кто смеху звериному подражает, кто в стены со всего размаха врезается да на шкурке картофельной поскальзывается, а кто богам забытым молится.
Солнце красное уже из веток березовых выпуталось, слезы ночные с земли вытирает. Жители внизу расступаются. Место храбрецам уступают. Здесь же и секира точится, сослужить службу готовится.
Вот и первого смельчака глашатай объявляет. Только больно он странный: в луже сел и не шевелится. Котомка рядом валяется, да лапти еще и дня неношеные все в грязи. Не городской, смуглый крепко, да в плечах широкий. Звери еще ученые с ним, подсобить пытаются, одеяние вычищают. Да и сам он, как зверь загнанный, головы поднять боится.
Загляделась Марья и на миг позабыла, что перед ней судьба человека решается. Вот уж царь рукой палачу машет, королевского шута на испытание подзывает.
Нелепо и досадно, что честный работяга за царя полоумного жизнь потеряет. Смех и горе. И так по всему королевству изо дня в день.
Царевна засмеялась. Всей накопившейся болью от нелепости мира. Навзрыд. Хоть так и не смеются.
Этим же вечером в честь ее перемены характера на пир потратится последний кошель золота из казны.
Почему же не разделить всеобщий восторг
Вместо царевича из королевства богатого, с коим можно пути торговые налаживать, мужем станет ей бедняк честный. Не ведающий, что полцарства завещанных, стоить скоро будут не больше его кафтана.
Несмеяна хохотала не в силах остановиться.
Веселье и радость людей при виде этакого чуда.
Слезы счастья отца.
Ослабленные границы, отсутствие войска и сгустившиеся тучи войны.
Пронзительный смех Марьи.
Звенящее в ушах слово смута.
Ликование целого королевства.
Автор: Маджара
Группа автора: притон Авторские рассказы

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *