Истории из жизни реальных людей
— Слышала, Валька из третьей квартиры замуж собралась — бойкая на вид женщина преклонного возраста прикрыла рот сухонькой ладошкой и звонко, совсем по-девчачьи, хохотнула.
— Это за кого же — скрипнула её собеседница, в который раз поправляя на голове платок, расписанный какими-то странными листьями — не то каштана, не то клещевины. Явно бахвалилась новой вещицей, которую её внук, конечно же наркоман, привёз ей из Амстердама.
— За Валерку из десятой, — торжественно проговорила Семёновна, скалясь новыми зубными протезами.
— Брешешь! — собеседница застыла с поднятой рукой, забыв поправить платок.
— Вот тебе крест, не брешу!
— Они же судились недавно. Кошка Валеркина весь половик Вальке промочила, — удивлённо воскликнула подруга. — Скандалы целый месяц были. Орали так, что у меня в квартире окна дрожали.
— Судились, — с почти неприличным восторгом подтвердила бабушка. — А теперяча жениться собрались.
Старушки замолчали, наслаждаясь первыми тёплыми деньками мая. Начиная с апреля подружки совершали ежедневный моцион по родному району, а после, вытянув ноги, отдыхали на лавке у подъезда.
Буйно цвела сирень, распространяя тяжёлый сладкий аромат, звонко пели птицы, редкие облака не заслоняли солнце. В воздухе витало лето. Казалось, ещё чуть-чуть и — песни под гитару, громкий хохот, голые коленки. Дети кричали, переругиваясь во дворе, пиная мяч в столбы для сушки белья. Мальчишки постарше обрывали сирень и, краснея, дарили девчонкам постарше.
— Васька вон из пятнадцатой весь куст оборвал, — снова заговорила Семёновна, кивнув на сирень. — Всё Таньке из пятой таскает. Апельсины носит, мази всякие. Камень-то в неё кинул, нос сломал, а она все ему улыбается, радуется, как кошка на масленицу. А помнишь как дрались-то Ух! Полицию на них вызывали, как дрались. А теперяча ходют, за ручки держутся.
Собеседница не ответила, лишь покачала головой. Радость от слухов уже не так, как раньше, грела её душу. Но столь сильная любвеобильность соседей слегка удивляла. Конечно, можно было списать все на весеннее обострение, но март уже давно прошёл, так что любовная лихорадка в этом году слегка запоздала.
— А этот, как его… — Семёновна щёлкнула костлявым пальцем, привлекая внимание собеседницы. — Андрей, как его, а, Соколов, из седьмого подъезда, с женой-то в прошлом году развёлся, говорили, что нагуляла она Петьку. Так вернулся к ней. С цветами, говорят, пришёл, о прощении молил.
Подружка недоверчиво посмотрела на Семёновну. Она знала, кто именно распустил слух о «нагуляла».
— Так может, и не нагуляла, Петька-то вон как на Андрюшу похож. Даже родинка такая же над бровью.
Семёновна издала звук похожий на «пхе»:
— Похож. Ты его волосы рыжие видела Как чижик, ей-Богу. Андрей белый, жена его чёрная, откуда ребёнок рыжий-то Нагуляла, точно тебе говорю.
Собеседница, тихо крякнув, поднялась с лавки:
— Ладно, пойду я, Тонька, спина болит, да и Марсика кормить надо.
Старушка тихо поковыляла к подъездной двери. Семёновна смотрела подружке в спину и думала:»Ага, котяру кормить пошла. Поди с биноклем в соседний дом глядеть будет. Сплетница старая.»
Семёновна подняла морщинистое лицо к солнышку и зажмурилась.
— Ну что, корыто старое, бегалки свои варикозные греешь Всех уже обсудить успела, ворона брехливая
— А ты поди, куда шел, алкота обшарпанная, — Семёновна открыла глаза и глянула на соседа Тимофея Ильича — старая шляпа с широкими полями, ветхий пиджачок не то чёрный, не то темно-синий и домашние кальсоны. — Зарядился уже с утра пораньше
— А то, — весело ответил старичок. — Знал, что тебя, хрычовку языкастую, увижу, так рука сама к бутылке и потянулась.
Тимофей Ильич, имевший привычку играть с приятелями в нарды у последнего подъезда, люто не любил Семёновну. Знал старик, что большая часть склок и скандалов происходит благодаря ей.
— На кого сегодня возводила напраслину
— Пошёл вон, развалина, а то возьму сейчас твою же клюку да отхожу по хребту, не соберёшься потом, — старушка встала с лавки, намереваясь исполнить угрозу.
Лёгкий тёплый майский ветерок растрепал длинные седые волосы Семёновны. Подол синей юбки, расшитой красными маками, немного задрался. Семёновна поправила красную же блузу с коротким рукавом и медленно, шаркая новыми мокасинами, двинулась на Тимофея Ильича.
Старичок спокойно похлопал себя по карманам, в поисках пачки сигарет, нашёл её в нагрудном кармане древнего, когда-то свадебного, пиджака, и закурил.
Ни он, ни она не заметили сидевшего за ближайшим кустом сирени прекрасного юношу с копной солнечного цвета волос, озорной улыбкой на красивом лице, с маленькими смешинками в синих, словно океан, глазах. Мальчик тихо раздвинул особо густые ветки, закусил розовую пухлую губу и достал из колчана тонкую золотую стрелу.
Тимофей Ильич глубоко затянулся и закашлялся от лёгкой, похожей на комаринный укус, боли чуть пониже спины. На мгновение он забыл, где он, зачем и куда идёт. Откашлявшись, старичок огляделся и заметил Семёновну. Старушка забавно хлопала глазами — карими, как заметил Тимофей Ильич.
— Тоньк, — голос вдруг дрогнул. Старичок выпрямил спину, стараясь не опираться на клюку. Вдруг перестала болеть спина, захотелось подпрыгнуть, а может, даже пробежать по стадиону пару кругов. — У тебя блузка красивая.
Тимофей Ильич смутился — о блузке заговорил! Смех какой. Ещё бы спросил — где взяла Семёновна поправила чёлку, стряхнула с блузы невидимую глазу пылинку и в ожидании уставилась на старика.
«И совсем он не старый. Высокий вон какой, кружки с верхней полки без труда достанет. Говорят ещё, что на гитаре в юности играл» — подумала Семёновна.
— Я это, — старичок пожал плечами, совершенно забыв о тлеющей сигарете, зажатой в желтоватых пальцах. — Спросить хотел — цветы какие уважаешь
Семёновна зарделась, руки то и дело взметались к волосам. Запах сирени выбил из головы все мысли:
— Сирень я, Тимоша, люблю, — и в первый раз за очень много лет сухие, потрескавшиеся губы тронула настоящая улыбка.