Валька

Валька любил сладкое до потери пульса. Его хлебом не корми — только дай урвать какую-нибудь конфету.
В поисках «Метелицы» или «Белочки» Валька обшаривал каждый уголок в квартире. Он знал, что Марья всегда меняет «место дислокации» сладостей в надежде, что Валька их все-таки не найдёт в ее отсутствие. Но не тут-то было: Валька был опытным следопытом и конфеты чуял за версту!
Вот и в этот раз Валька был уверен, что если в комоде, в третьем ящике сверху, конфет не окажется, то они точно будут лежать в шкафу на самой верхней полке, прикрытые старым Марьиным тряпьем.
Марья никогда ничего не выбрасывала из одежды. Сначала берегла для детей, потом для внуков, что-то берегла для себя, так сказать «на выход», но ни разу не выгуляла свои наряды. Потом стала беречь для сестры, для подруги со второго этажа («А то ходит не пойми в чём!»), но в какой-то момент перестала беречь все вещи для кого-то и стала хранить их просто из жалости («Столько денгОв уплОчено! Ну как же их выкинуть!»).
Валька не любил старое. Его раздражал запах скопившейся затхлости, запах непроходящего уныния. Несколько раз Валька пытался выкинуть хоть что-то из этого «набора древностей», но Марья его ловила и с нескрываемой обидой отчитывала.
Вот и сейчас, заглянув в комод и не обнаружив там конфет, Валька понял, что встреча с неприятным старухиным тряпьем неизбежна. Валька взял на кухне табурет и, поставив его перед шкафом и взгромоздившись поверх, открыл дверцу антресоли.
Запах сырости обдал Вальку с головы до ног, пробрался в каждый уголок сознания и, что было самое ужасное, навсегда, казалось, застрял в носу. Забыв про конфеты, Валька метнулся в ванную и принялся с остервенением умываться. Холодная вода обжигала лицо и ладони, но для Вальки это не имело значения, необходимо было вытеснить из себя затхлость и старость.
«Ну же! Ну!» — думал Валька, окатывая лицо очередной порцией ледяной воды. Но запах не проходил. Казалось, он ощетинился и всеми иголками впился в Валькино нутро.
«Нет! Я не хочу! Не хочу быть старым! Не хочу!» — Валька почти плакал, понимая, что от запаха ему уже вряд ли удастся избавиться.
— Обидно, да, Валечка — в ванную заглянула Марья. Её глаза грустно улыбались, а из-под цветного платка, повязанного вокруг головы на манер Солохи, выбились седые пряди волос.
— Пришла, — буркнул, не поворачивая головы, Валька, продолжая умываться.
— Пришла, — вздохнула Марья, — вот, купила тебе к чаю «Буревестник» да «Мак красный»…
Валька перестал дышать: чтобы Марья, его старая Марья, его строгая Марья, вдруг сама купила ему конфеты — да быть того не может! Валька обернулся. С его лица мелким дождиком стекала вода, почти полностью замочив ворот клетчатой фланелевой рубахи, а волосы блестели как будто в них застыли капельки росы.
— Мне… Конфеты…
— Тебе. Всё равно же тебя не переделать. Столько лет с тобой борюсь, ведь диабет же! Берегу тебя, дурака, а ты всё конфеты по квартире так и ищешь…
Валька смотрел на Марью, пока та говорила, и думал, что она совсем не изменилась — как была девчонкой из соседней школы, так и осталась: те же красивые серо-зелёные глаза, те же длинные русые волосы (ну припорошило их сединой, так что с того), тот же тёплый голос, сейчас звучащий с небольшим упреком.
— Знаешь, Маш, ну их эти конфеты. Они ведь всё равно меня не спасли — постарел, как ни увиливал…Пойдём лучше погуляем. Весна на улице, а мы всё дома и дома. И ты это, достань то своё синее платье в мелкий цветочек, должно же оно в конце концов свет белый увидеть, — Валька подмигнул Марье и хитро, практически по-детски, улыбнулся.

Источник