Долг Артура

Где-то между мартом и апрелем начинаются дожди, смывающие последний снег. В эти дни Артур запирает свою кофейню и не выходит из дома по многу дней: лишь смотрит в окно, почесывая за ухом лохматого кота Пирата.
Внуки Артура пишут ему, зазывают к себе в гости, в страны не столько отдаленные, сколько для него мифические. Артур обещает приехать в июне, когда ночи будут достаточно светлы, чтобы не заблудиться.
Кому не заблудиться, он не уточняет.
По правде говоря, Артуру совсем-совсем не сдался этот тоскливый, дождливый март-апрель, однако он остается на своем посту, чутко прислушиваясь к перестуку капель.
Потому что в одну из ночей, не то равных дню, не то все-таки бесконечно долгих дробный их стук превращается в звук тяжелых шагов. Артур слышит их сквозь сон и вскакивает с постели совсем как мальчишка, спускается вниз по лестнице и отпирает дверь черного хода прежде, чем постучат.
Лида стоит за порогом, вымокшая до нитки, шатается; плащ висит на ней тяжелым покровом, и Артуру каждый раз кажется, будто это и не плащ вовсе, а тень волочится, цепляясь за ее плечи.
Лида смотрит на него невидящими глазами и шагает вперед, но почти сразу падает прямо на руки Артуру.
Ну-ну, говорит он ласково, помогая ей устоять на ногах. Где же ты бродила, бедолага моя глупая
Лоб у Лиды горячий, а вот губы совершенно синие и не слушаются: она пытается что-то ему ответить, но вместо этого всхлипывает судорожно. Артур ведет ее на кухню и сажает на табурет, подменив отяжелевший от воды плащ на махровое полотенце.
Спрашивать ее Артуру не нужно не в первый раз все же однако он все равно спрашивает, заваривая ей в кружке чай с медом, лимоном и имбирем.
Что случилось-то
Она мотает головой и вздрагивает, будто пытается откашляться от воды, не то в легких, не то все-таки пропитавшей ее насквозь.
Не спасла, хрипит Лида, натягивая полотенце на плечи. Не спасла опять, Артур, говорит она, буравя взглядом столешницу.
Артур ставит перед ней единственную кружку остальные там, в кофейне и гладит ее по плечу. Лида тянет к ней свои озябшие руки, но те дрожат, и она сжимает пальцы до побелевших костяшек.
Это же совсем мальчишка был, Артур. Смешной такой и, она снова хрипит, пряча лицо в ладонях.
Артур сидит напротив и внимательно слушает ее несвязные речи, подперев голову кулаком. Когда Лида, выплакавшись, засыпает прямо за столом, он берет ее на руки и несет наверх, укладывает в постель: стаскивает с ног замызганные сапоги, укутывает в одеяло и гасит ночник.
Стрелка переваливает за три часа ночи и дождь все еще идет; Артур достает из шкафа рубашку, брюки, галстук и жилет, снимает с подставки карманные часы и, прижав все это к груди, вновь спускается вниз.
Переодевается, тщательно расчесывает седые волосы, заплетает их в косу. Проснувшийся от этой суматохи Пират вертится под ногами, с удивлением поглядывая на хозяина: куда это ты, большой человек, собрался
Артур со строгостью смотрит на себя в зеркале не оплошай, мол и щелкает крышкой часов.
Полчетвертого. До рассвета еще есть время.
Артур отпирает дверь, ведущую в кофейню, и, переступив высокий порог, оказывается в сером полумраке, за стойкой. Пират торопливо выскакивает за ним, прежде чем мужчина запирает за собой. Дверь тотчас растворяется в полумраке и Артур считает это за добрый знак отступать, значит, некуда.
Он зажигает одну-единственную лампу над стойкой, протирает тщательно лакированную поверхность, на которую тут же запрыгивает обеспокоенный Пират.
Артур достает джезву из шкафчика, отсчитывает шестьдесят четыре кофейных зерна из банки темного стекла, засыпает их в мельницу, долго, с остервенением крутит ручку.
Дождевую воду набирает, высунувшись из кофейни в темную, беспросветную ночь на их улице нет фонарей, и лампа над стойкой единственный маяк. Наполненную до краев чашку Артур бережно несет обратно, стараясь не расплескать; дверь оставляет незапертой.
Вместо плиты у него стоит маленькая конфорка, которая медленно греет медную джезву, пока Артур режет и мельчит кардамон.
Пират беспокойно озирается на комнату за стойкой: кажется, будто в неверном полумраке сгущаются, ходят тени, проникнувшие через открытую дверь, но Артур совсем не обращает на это внимания, в ступке смалывая гвоздику, ею же и задабривает пламя, бросая малую щепоть в огонь конфорки.
Кофе на дне джезвы он присыпает специями и заливает водой.
Скрипят половицы под тяжелыми шагами, но Артур не оборачивается, хоть Пират и шипит, вскакивая на стойку единственную преграду между живыми и мертвыми сейчас.
Вода поднимается, и он снимает джезву с огня в первый раз, дает ей немного остыть и возвращает на место; в зале кто-то двигает стулья и раскачивает погашенные светильники. Пират царапает когтями столешницу, воинственно размахивая хвостом: только попробуйте сунутся, мол.
Вода поднимается во второй раз и Артур опускает в почти кипящий кофе палочку корицы.
Тени за стойкой беснуются, шепчут и хлопают дверью кофейни так, что дребезжат стекла. Что-то грохает на пол, но он неотрывно следит за кофе, открывая маленькую бутыль, с тягучим, темным-темным имбирным сиропом, который варил прошлой осенью, практически целую жизнь назад. Конечно, почти весь пришлось раздарить друзьям и родным, но кое-что Артур оставил про запас.
И не зря.
Когда кофе поднимается в третий раз, он кладет туда целую ложку сиропа и снимает джезву с огня. Смотрит на время осталось совсем чуть-чуть и тонкой струйкой вливает напиток в сухую подогретую чашку с черными стенками, испещренными золотыми трещинами.
Артур не помнит у себя такой, но пусть будет.
Тени от шепота переходят к заунывным стенаниям, дышат в затылок ледяным холодом, даже Пират осип и только носится по стойке, щелкая зубами.
Артур ставит чашку на блюдце, вдыхает и, прикрыв глаза, разворачивается, отточенным движением ставя напиток на стойку.
Все смолкает и даже дождь, ливший последнюю неделю, кажется, перестает: слышен лишь гулкий перестук капель, срывающихся с карниза.
Артур не смотрит, даже не думает с сторону стойки, возвращаясь обратно к джезве, пока чьи-то прозрачные руки неуверенно берут чашку, подносят ее к губам, и кто-то делает первый, самый жадный глоток, а за ним, не сразу, второй, опешив на секунду от вкуса кофе, сладкого, как смерть и горького, как рождение.
И шумно вздыхает от удовольствия.
«Боже мой, думает Артур. Спасибо».
Боже мой, вторит ему растерянный голос, совершенно мальчишеский, Лида, стало быть, не ошиблась, а то за ней водится привычка взрослых мужчин «мальчиками» называть. Где это я
Артур захлопывает крышку часов, на которых едва пять утра, и оборачивается, хмуря седые брови. Мальчишке перед ним лет пятнадцать на вид, не больше, он растрепан и непростительно смугл для их широт. Пират обнюхивает пришельца и довольно урчит, бодая его головой.
Это ты меня еще спрашиваешь ворчливо отзывается он с таким видом, будто лохматые, непонятно откуда взявшиеся юнцы для него главная головная боль. Сто раз тебе говорил, что кофейня открывается в восемь, глупый ты мальчишка.
Глупый, смешной, живой мальчишка допивает кофе крупными глотками и щурит янтарные глаза, большие и яркие.
Ну да, он прячет улыбку в чашке. Но ты наконец-то снова ее открыл, как тут удержаться.

Источник