Студенческие воспоминания.
Надо заметить, что оригиналов в институте и без Треногина хватало. Попробую отрывочно вспомнить некоторых.
Профессор Костин. Кафедра Истории КПСС. Для позжеродившихся сложно объяснить, что это за предмет такой. Мы его называли «В гостях у сказки» — но полушепотом. В общем сплошная чушь, но язык надо держать за зубами, ибо попробуй что вякнуть, тут же из института вылетишь. И это еще в лайт-версии. Стандартно сию дисциплину вели какие-то унылые уроды, бубнящие про любовь к Партии (с заглавной буквы) под мерное похрапывание зала. Но не у нас.
Костин собирал аншлаги. Я думаю, он был ярый антисоветчик, но боролся с властью своеобразно, доводя до полного абсурда изложение, и так не блещущего логикой предмета. Подача материала страстная до невозможности — все первые ряды бывали заплеваны мелкой взвесью слюней. Плюс каждую лекцию он заканчивал хулой мировому сионизму. Доводя себя при этом до полной ажитации. Прям Марк Порций Катон-старший, что заканчивал все свои речи (вне зависимости от их тематики) в сенате фразой: «Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен» (Ceterum censeo Carthaginem esse delendam).
С учетом аудитории (а МИСИС это традиционно-еврейская лавочка) — это был сильный ход.
В конце концов я подговорил народ устроить ему овацию.
Картина получилась достойная. На кафедре беснуется препод, поливая матом мировую жидову, в зале 70% ярких представителей выводимого на чистую воду носатого племени стоя аплодируют и орут «Браво!!!», «Бис!»
Впоследствии это стало доброй традицией. Костин млел. Жидомасоны же устроили настоящий фан-клуб профессора-антисемита. Причем мы его действительно любили. Было за что.
Чего проф терпеть не мог, так это опозданий. Еще бы. Он только в раж вошел, пеногон вывел на проектную мощность, а тут какая то сук@ в дверь скребется. Все вдохновение псу под хвост.
Доставалось засоням по полной.
Пример.
Костин только перешел к любимой теме, уже навалил потный вал вдохновения, уже труднопроизносимые евреи и сионисты в речи заменены привычными жидами-и, а Что Стучатся
— Какая там бл@дь ломится!
Угадал. Факультетская проститутка Мешалкина, несчастное сверхпроводимое существо (полное отсутствие сопротивления) мелко трясется у двери с очередного групповика, видать, не отпускали. Костин раздувает ноздри. Вращает налитыми кровью глазами. Мешалкина затравленно блеет, мол проспала: не выспалась, легла после трех… Костин (неожиданно сочувствующе):
— Да что ж вы так не бережете-то себя, милочка Легли б после одного-и на лекцию б вовремя поспели!
Зал воет под столами. Ну как такого не любить
* * *
Химик проф. Голутвин напоминал внешне певца Аркадия Северного. Отличало его знание химии, роднило с шансонье запойное пьянство и пристрастие к бабам.
Как-то решили тяпнуть у него на лекции. На самой верхотуре. Только разлили по стаканам коньяк (папа «подарил» коллекционный «Арарат») — Голутвин сделал стойку. Пошевелил ноздрями, и как легавая пошел по следу «верхним чутьем». Мы обмерли. Сидим, пишем, прижимая стаканы к парте снизу.
Сзади бродит принюхивающийся профессор. Безошибочно находит источник.
Сквозь зубы.
— Херасе студенчество гуляет… Арарат четверть века… Купцы первой гильдии, &ля…
Потом уходит вниз. Мы выдыхаем. Ждем когда отвернется, и… аааам! Голутвин неожиданно оборачивается и на весь зал:
— Хоррррошо пошла!!!
Мы оседаем.
На выходе ловит меня за пуговицу.
— Такой коньяк, что вы как калдыри под партой глушили, смаковать надо, идиоты. Аааа, что б вы понимали! Короче-ко мне на экзамен без такого же не приходи. Пришлось тырить дома вторую бутылку.
Не дай Б-же было попасть к нему на экзамен под разболевшуюся печень. Всем мужикам бананы.
Бабам он благоволил и двойки не ставил принципиально. На сдачу к нему наше бабье выряжалось как уличные шалавы: юбки по-пупок, сетчатые чулки, помада на полрожи — проф любил все яркое.
Переплюнула всех Мешалкина-демонстративно сняв трусы перед аудиторией. От юбки там тоже было-одно название.
Пока Мешалкина пыталась что-то озвучить, профессор сосредоточенно разглядывал ее промежность. Не отрываясь. Сурово. Молча. С прищуром.
Наконец, Мешалка пошла красными пятнами смущения и затихла. В полной тишине, так ничего и не спросивший Голутвин начертал ей в зачетке свой параф.
Трясущаяся шалава вываливает в коридор.
— Что у тебя там
— Нннне знаю. . .
— Покажь!
-Ща. Погодь. Отдышусь и сама гляну. Ой! Урааа! Четверка!!!! «Хорошо» то есть!
— Быть того не может. Он же «за п@зду» только трояки раздает! Дай сюда!
— На, смотри!
Повисает пауза. Наконец кто-то замечает.
— Не, Натах, это не четверка.
— А что
— Сама читай!
В зачетке крупно и четко начертано — «ХОРОША!!!»
* * *
Самой выдающейся личностью института был преподаватель теорфизики академик Алексей-Алексеевич. Великий ученый, без всяких шуток. Но лекции у него… Это кошмар.
АА искренне считал, что теорфизиков из нас максимум один на поток. Вот этому одному он и читал лекции. Остальные морщили мозг в попытках понять хоть что-то в этих бесконечных уравнениях, что он писал на доске.
Мало того-у академика тихий голос и невнятная дикция. Полный аут.
Сидим как то медитируем. Тоска полная. Внизу тихий бубнеж на китайском, ни черта не слышно, да и если слышно — не понятно. Впереди меня Юра Болтинский пытается хоть законспектировать написанное светочем. Потом разберусь, мол.
Бегемот решает подбодрить друга. И тихонько тычет ему под ребра циркулем. Я зачем-то подбиваю опорную бегемочью ногу и Бегин всей тушей летит вперед. Сантиметр иглы входит Юрику в спину. Дикий рев на всю аудиторию:
— ДА ЧТО Ж ТЫ ТВОРИШЬ, СУК@!!!!!
Алексей Алексеевич испуганно разворачивается, успокаивающе поднимает ручки перед собой и:
— ЩАЗ, ЩАЗ Я ВСЕ ОБЪЯСНЮ!!!
Народ кроет. Люди ползали в проходах не в силах подняться.
vinauto777