МОЯ БОЛЬ

 

МОЯ БОЛЬ Моё имя Марина Витальевна. Но чаще меня зовут «тётя Марина». Я детский врач-онколог. Сегодня самое обычное осеннее утро. На улице ещё греет солнышко, но листва уже жёлтая и ветер

Моё имя Марина Витальевна. Но чаще меня зовут «тётя Марина». Я детский врач-онколог. Сегодня самое обычное осеннее утро. На улице ещё греет солнышко, но листва уже жёлтая и ветер прохладный. Я проснулась с хорошим настроением, ведь сегодня я должна была отправить на выписку Глеба, мальчика с лейкозом (раком крови). Позади он оставил множество химиотерапий и облучений, но после пересадки костного мозга быстро пошёл на улучшение. Благо, что донор нашёлся вовремя, подходящий на 78%. Это большой процент.
Закончив утренние процедуры, я заварила себе свежий кофе. Углубившись в радостные мысли об очередном выздоравливающем ребёнке, я, не попробовав, надпила из чашки и слегка обожглась. Пришлось успокоить эмоции, расслабиться и начать собираться на работу. Через некоторое время я спокойно вышла из дома и спустилась в метро. До работы было не очень далеко две станции.
Когда я поднялась на этаж онкологического отделения детского госпиталя, то заглянула в палату к Глебу. Он спал, будить я его не стала. Медсестра сообщила, что ночью всё было в порядке, мальчик проспал всё время, жалоб не поступало. Я была рада. Шестилетний ребёнок с такой ужасной болезнью Никто не заслуживает такого. И не дай Бог никому такой беды в дом.
Мальчик провел в больнице девять месяцев. Домой мы его ни разу не отпускали. Палата была отдельная, поэтому родители могли навещать в любое время и даже оставаться на ночь. Первое время мама Глеба тоже жила здесь, а когда рецидивов не стало, она вышла на работу, но каждый день заходила навестить сына. Сегодня был важный день. Я немного волновалась, поэтому делая обход своих палат, торопилась к мальчику. Выходя из очередной палаты, я заметила, что пришли его родители. Улыбнувшись им издалека, прошла в другую палату. Слушая дыхание девочки стетоскопом, я была внимательна. Доброкачественные опухоли в её легких не давали дышать, и мы приняли решение их удалить. Вынув из ушей стетоскоп, я услышала возню в коридоре. Как только я вышла из палаты, ко мне тут же подбежала медсестра.
Марина Витальевна, там Глеб дрожащим и испуганным голосом говорила она.
Я даже не дослушала, что она говорила, просто побежала к нему в палату. Он лежал без движения. Я потрогала его лоб: горячий. Температура его тела была 39,8.
Валя, ты говорила, что ночью было все в порядке. Ты делала контрольные замеры температуры обратилась я к медсестре.
Нет Я думала, что всё в порядке, он же выздоравливает…
Я бросила на девушку грозный взгляд. Время было упущено. Очень испугавшись, я попросила выйти всех из палаты, кроме медсестры. Опыт моей работы и знания из университета говорили о том, что это отторжение пересаженного органа. Меня бросило в жар. Естественно, ни о какой выписке речи уже быть не может. Взяв кровь на анализ, я отправила Валю в лабораторию. Меня одолевала злость на время, ведь я была бесполезна: без анализа крови не имею права давать ничего, включая жаропонижающее. Сначала нужно было выяснить первопричину такой температуры. Краем взгляда я увидела, что родители смотрят в палату через большое окно. Я встала и опустила жалюзи, не смея посмотреть им в глаза. Сев рядом с мальчиком, я взяла его горячую руку.
Дорогая тётя Марина тихо заговорил он. Спасибо, что ты была рядом.
Шестилетний мальчик говорил так, будто видел в своей жизни всё. Его взвешенные фразы и правильно построенные предложения были совершенно необычны для его возраста, тем более в такой ситуации.
Во сне я видел своего дедушку. Он зовёт меня с собой. Говорил, что мне пора. Я не боюсь, тётя Марина.
Глеб, дорогой, не нужно так говорить, всё будет хорошо, я помогу тебе, я говорила, сдерживая слёзы, но вышло у меня это плохо: солоновато-горькие капли предательски потекли из глаз.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Валя принесла результат. Как я и думала, это был рецидив. Всё говорило о том, что начался воспалительный процесс, который останавливать придется мощными антибиотиками и химиотерапией. Рак вновь овладел телом мальчика. Поставив капельницу с лечением, я вышла к родителям, чтобы сообщить ужасную новость.
Мама Глеба расплакалась, уткнувшись в плечо к мужу. Мужчина же стоял неподвижно. Если честно, я редко видела его в больнице. По пальцам можно пересчитать, сколько раз он был здесь. И сейчас он выглядел так, будто ему всё равно. Я разрешила войти им в палату сына, а сама смотрела в окно из коридора, предварительно открыв жалюзи. Мама обнимала и гладила ребёнка, а отец стоял всё также неподвижно. На его лице не было никаких эмоций. Это лицо, полное безразличия, я запомню навсегда. Складывалось ощущение, что он просто не знаком ни с какими эмоциями. Я видела, как шевелись губы ребёнка, но что он говорил не знаю.
Прошло пять часов мучительного ожидания. Мальчик уснул, температура немного спала, но отторжение пересаженного костного мозга продолжалось. Я вновь подошла к окну палаты. Мама мальчишки эмоционально размахивала руками, бесшумно шевеля губами, видимо, крича на мужа. Тот продолжал стоять молча, держа руки в карманах. А потом просто развернулся и вышел из палаты, наткнувшись на меня. Женщина выбежала вслед за ним, вся в слезах. А он просто шёл вдаль.
Он оставил нас, сообщила она мне.
Следующую пару дней я провела здесь, в больнице. Мальчику становилось всё хуже, а лечение не помогало. Каждый раз он говорил нам: «Меня зовёт дедушка, так нужно, мама. Прошу не держи меня, он всё равно заберёт». Я тихо плакала каждый раз, когда он это говорил.
Через три дня Глеб попросил маму оставить нас вдвоём, чтобы серьёзно поговорить. Слово «серьёзно» из уст маленького, хрупкого мальчишки звучало страшно.
Тётя Марина, прошу тебя Не держи меня здесь, отпусти, тихо начал он. Дедушка переживает. Он говорит, что меня там ждут и заберут в любом случае. Я уже давно готов уйти с ним, но ты меня не отпускаешь. Получается, я и сам мучаюсь, и приношу боль другим, даю им ложную надежду. Я знаю, ты можешь меня понять, ты хорошая.
Глеб, милый, не нужно так говорить. С чего ты это взял
Я видел это, когда спал. Я видел, как ты обожгла язык горячим кофе утром в день моей выписки, как за день до этого ты опаздывала на работу из-за котёнка на улице, которого решила покормить своими бутербродами. Я видел, как ты заботишься о каждом из нас во время обхода. Как упорно доказываешь кому-то по телефону в своём кабинете, что детям нужны ещё лекарства. Я знаю, что ты добрая. Я знаю, как ты привязана ко мне и как ты меня любишь, но ты не спасёшь меня, тётя Марина Хватит делать нам всем больно, отпусти, прошу
Меня будто парализовало. Я не могла ничего сказать, просто не находилось слов. Я была в шоке. Откуда он это знал Конечно, прислушиваться к его словам я не стала и продолжила лечение.
Спустя ещё четыре дня, когда, казалось бы, ему становилось лучше, наступила та злосчастная ночь. Я помню всё это как в кошмарном сне.
Вечер не предвещал беды. Глеб улыбался, что-то рассказывая маме. Я наблюдала за ними в окно. Как вдруг мальчик запрокинул голову назад, его глаза закатились, он начал биться в конвульсиях. Я забежала в палату моментально. Это был приступ, после которого Глеб покинул наш мир. Когда его сердце остановилось я, в попытках его «завести», прислоняла к груди ребенка дефибриллятор, но в голове всё время звучал его голос: «Отпусти!..». К сожалению, мальчика спасти не удалось.
Прошло уже много месяцев с тех пор, а я до сих пор думаю о его словах. Неужели и правда, он видел давно умершего дедушку, который звал его с собой..
Автор:

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *