Вахтанг, ты прав!

 

Недавно произошло вот что. Иду я в магазин, в «Пятерочку». Мокрый ноябрьский снег. Что-то вроде вялотекущей метели. Иду прямо метель в лицо, поворачиваю направо она опять в лицо. Налево туда же. У нас в России куда ни иди метель всегда в морду. Загадочная страна.
Мимо проезжает машина. Из окна раздается песня «Мои года мое богатство» в исполнении, разумеется, Вахтанга Константиновича Кикабидзе.
Встречная прохожая женщина лет шестидесяти останавливает меня:
— Молодой человек, а где здесь седьмой подъезд
Я объясняю. Потом думаю: надо же, молодым человеком называют, значит, не так уж я плох в свой полтос с гаком. Обычно я иду под рубрикой «мужчина», а тут Настроение слегка улучшается.
Иду дальше. Стоит бабушка, держит за руку внучку лет пяти. Внучка вдруг резко тыкает в меня пальцем и спрашивает:
— Бабушка, а чей это дедушка
Вот тебе и на; Дожил Настроение резко ухудшается.
В «Пятерочке» угрюмо копаюсь в картошке, потом в моркови, потом в огурцах. Овощи все, так сказать, пенсионного возраста. Покупатели преимущественно тоже.
Беру кефир. У кефира сегодня заканчивается срок годности. Кисломолочный продукт в коме. Беру другой срок годности кончился вчера. Царство ему небесное. Третий еще три дня годный. Кефир-пенсионер. Ладно, сойдет.
Летаргически зевая, подхожу к кассе. Кассирша тоже летаргически зевает. Пробивает моих пенсионеров. Картошку, морковь, огурцы Слово-то какое «Пенсионер». Убогое какое-то. Как будто весь смысл старости в пенсии. Знаете, как, к примеру, сказать пенсионер по-словенски «Упокоенец». По-моему, лучше, чем «пенсионер». Успокоился человек. Типа «препокойника». Хотя тоже, конечно, невесело
В общем, мысли в голове еще те. Кассирша пропикивает последним мой кефир. Зевает. Смотрит на меня, как индус на говядину, и вдруг спрашивает:
— Молодой человек, у вас есть пенсионное удостоверение
Я вздрагиваю, автоматически отвечаю:
— Нет
И просыпаюсь. Бывает же такое. Как в артиллерии: недолет, перелет, точное попадание.
Расплачиваюсь, иду домой. Ветер, который фатально дует в морду, уже не замечаю. Вдруг сразу и неожиданно вспоминаю историю из юности.
Я ее раньше никогда не вспоминал. Она просто выпала из памяти. А тут вдруг раз! и во всех деталях, с запахами, звуками, четко расписанными диалогами. Нет никакой логической связи. В жизни так оно и бывает. Чем меньше логики тем больше жизни.
История эта произошла больше тридцати лет назад, в начале восьмидесятых. Я учился на первом курсе. Были зимние каникулы. Сессия сдана. Впереди десять дней отдыха.
Мы с моим школьным другом Колькой Б. поехали на неделю в дом отдыха. Колька был сыном замминистра не скажу чего. И дом отдыха, в который мы поехали, был министерский.
Вообще, у нас в классе кого только не было.
Сын потомственного карманника, дочь чемпиона мира не скажу по какому виду спорта.
Колька.
Я, сын густопсового крестьянина, ставшего интеллигентом в первом поколении.
На класс старше учился на минуточку Ходорковский. Можете проверить, школа 277.
На класс младше дочь очень известного вора в законе.
Колька был большой, рыжий, вообще-то очень добрый номенклатурный мажор. Говорил «у» вместо «л» и «в». Все время хвалился, что он родом из Сибири (он действительно приехал из Якутии, где его папа был большой шишкой, когда ему было пятадцать), не то, что я, «москоуская боуонка». Кличка у него была «уыжник и пуовец». Потому что Колька всегда, опять же, хвастался, что он «ходиу на уыжах по настоящей тайге» и «перепуыуау Аудан», т.е. реку Алдан.
Словом, поехали мы в дом отдыха. Днем лыжи, коньки, вечером дискотеки. Или цинандали, которого Колькин папа прислал нам целый ящик.
В соседнем номере жил мужик лет пятидесяти, Антон Семенович Строгачев. Зав каким-то складом. Лысый, бородавчатый, угрюмый дядька, который говорил, что он экстрасенс, и предлагал всем «продиагностировать ауру».
Накануне нашего отъезда, вечером, мы с Колькой и с Антоном Семеновичем сидели в его номере, пили цинандали и закусывали финским сервелатом, тремя батонами которого снабдил нас папа Кольки.
— Вовка, давай я тебя все-таки продиагностирую, — не унимался Антон Семенович.
— Да ладно, Семеныч, чего ты докопался — отмахивался я. Не верю я в экстрасенсов.
— Зря, — качал головой Семеныч. Давай продиагностирую, а Давай проверим. А Интересно же
— Да неинтересно мне
— Уадно тебе, Уоу, дауай
— Ладно, — вздохнул я. Валяй, камлай, ведун. Только не переволхвуй, шаманка.
— Не бэ, все будет в ажуре, чакру даю
Семеныч выпил стакан цинандали и стал диагностировать мою ауру, то есть водить руками, пахнущими сервелатом, вокруг моей головы и шеи.
— Так астрал нормальный.
— Типа не дырявый
— Типа того Ментал мутноватый. Но сойдет.
— То есть
— Наверное, в сессию книжек перечитал.
— Не без этого.
— Меньше читать надо. И больше медитировать.
— А как экзамены-то сдавать
— Не бзди, сдашь Кармический план в порядке А вот буддхический так себе Но тоже сойдет.
— Какой план
— Буддхический.
— А что это
— Ну душевный, чтоб ты понял.
— А-а-а. То есть я душевно здоровый.
— Относительно. Та-а-ак Идем в нирванический план
— Это где нируана встрял Колька.
— Она, родная Ладно, нирванический план сойдет для сельской местности. Та-а-к. Идем в паринирвану.
— Какое слово
— Паринирвана. Это, Вовка, сложно объяснить. В общем, не запаривайся. Доверься опытному экстресенсу.
— Тебе доверься Не успеешь моргнуть ты всю ауру сопрёшь.
— Да на фиг мне твоя аура. У меня своя есть.. Получше твоей будет Вот, я же говорю дырка!.. Ага!.. Дырища.
Семеныч торжествующе щелкнул меня по шее справа:
— Размером с полтинник. Сейчас мы тебе ее заделаем.
— А может, не надо
— Надо, надо Это я умею. А то будешь с дырявой паринирваной всю жизнь мыкаться. Сиди тихо. Повезло тебе, что ты такого опытного экстрасенса встретил. А то бы страшно представить.
Я притих. Семеныч выпил еще один стакан цинандали, закусил сервелатом и стал водить руками справа от моей шеи.
— Задеуыуается — волновался Колька.
Заделывается Уже с копейку размером стала Та-а-ак Та-а-ак Всё! Готова дочь попова. Нету дырки.
— Точно
— Точно.
— Ну тогда спасибо, Семеныч.
— Не за что. Махапаринирвану диагностировать не будем. Это дело сложное.
— Нет, эту маху-парнамаху не будем, — встревожился я.
Мы выпили по стакану цинандали за «здоровье наших аур» и пошли спать.
На следующий день утром мы с Колькой уехали в Москву. А еще через день у меня на месте заделанной Семенычем паринирванной дыры вспухла большая шишка. Шишка с каждым днем увеличивалась. Что делать..
Мои родители позвонили нашему знакомому доктору. Доктор этот был маммолог, но поднял свои связи, и через три дня я сидел у врача, которого звали Василием Васильевичем Мурлыкиным.
Василий Васильевич был удивительным человеком. Невысокий, толстый, но крепкий, с круглым розовым лицом и совершенно кошачьими усами. Он постоянно улыбался, на все реагировал с восторгом и изъяснялся самым ласковым образом.
Есть такое очень булгаковское словечко «задушевно». Так вот Мурлыкин было максимально задушевен.
— Приветик! встретил меня Мурлыкин. Как ваше имечко, молодой человек
— Володя.
— О, Володенька- по лицу Мурлыкина расплылось неподдельное умиление. А он такой молоденький, и зовут его Тэк-с Смотрим шейку, смотри шейку Ага!.. Ой, какая милая шишечка!.. Загляденье, а не шишечка! Кругленькая, пухленькая! И как вы ее, Володенька, заполучили
Я, как смог, рассказал ему историю с экстрасенсом Строгачевым.
— Всё ясненько, — понимающе заулыбался Василий Васильевич. Маленький актик оккультизма. Ох уж мне эти шаманчики-шарлатанчики Это всё, Володенька, чистое совпаденьице Вам просто надуло в шейку. Ветерком. Ветерочком надуло шеечку. Шарфик носите Мурлыкин прозорливо склонил голову набок.
— Нет.
— Ну вот. Зимушкой-зимой надо носить шарфики, Володенька. Тэк-с Сделаем-ка мы с вами маленькую такую пункцию, пункциюшку, пункциенушку такую
— Ой! А что это
— Укольчик.
— Ой!..
— Это небольно. Тяп! и всё. Сделаем потом ма-а-аленькие такие анализики, а потом чик! и уберем вам вашу шишечку. И будет у вас шейка гладенькая-гладенькая. И без шишечки. А пункцию надо сделенькать. На предмет того, доброкачественненькая у вас шишечка или нет.
— Ой!..
— Вот вам и «ой». Да нормальная у вас шишечка, типичненькая, я таких сотен пять оттяпонькал
Мурлыкин сделал мне пункцию.
Через сутки я опять был в его кабинете. Скажу вам, сутки у меня состоялись экзистенциальные. На предмет «доброкачественненькой (или нет) шишечки». Прихожу.
— Приветики, Володенька. Поздравляю вас! У вас лим-фан-ги-омоч-ка!
— Ой, а что это!
— А пустячок. И ойкать тут нечего. Простенькая такая, примитивненькая лимфангиомочка. Кистозненькая такая Как у детишек бывает. Немножко лимфочка у вас там схулиганничала. От ветерка. И получилась лимфангиомочка. Даже не лимфангиомочка! он замахал на меня своими пухлыми ручками. А ми-и-кро-лимфангиомочка. Меньше пяти сантиметров. Мы ее послезавтра чик!… И всё. Сделаем вам операцию. Под общим наркозиком.
— Ой!
— Да-а-а Общую анестезийку. Понюхаете там что надо. И баиньки. А пока вы баиньки, мы вам чик!.. И нет шишечки. Можно, конечно, и так чикнуть, но у вас там рядышком сонненькая артерия. Заденешь ее, не дай бог Не хотелось бы ее, того-то, почикать невзначай
— Ой!..
— Вот именно! Вот именненько! Так что послезавтра утречком в десять приезжайте с вещичками. Мы вам сделаем клизмочку
— Ой, а зачем!.
— А чтобы трусики не замарать. Чтоб вы после анестезийки без шишечки и в чистых трусиках остались. Так ведь оно уютненько будет Правильно
— Правильно.
— Ну вот и прекрасненько.
В десять я был в больнице. После «клизмочки» меня доставили в операционную. После «анестезийки» я заснул. Проснулся в палате. Через три дня был дома. Еще через неделю на осмотре у Мурлыкина.
— Отличненько! сказал Василий Васильевич. Видите и шейка чистенькая и трусики Загляденьице!
— Василий Васильевич — сказал я.
— Что, Володенька..
— А как я
— Что
— А как я вел себя во время анестезии Я ничего там не кричал, не ругался..
— Вы не поверите, Володенька, — лицо Мурлыкина расплылось в умилении, — когда вы стали засыпать, вы пели
— Что пел..
— «Мои года мое богатство»
Прошло тридцать с лишним лет. Много произошло всего за эти годы. Даже слишком много. Перестройка. «Борис, ты не прав». «Даду внедрёж». «Великая Россия поднимается с колен». Дефолты. «Хотели, как лучше» «Мочить в сортире». «Денег нет, но вы держитесь».
Встречи-расставания. Любови-ненависти. Удачи. Неудачи.
И вот я еще «молодой человек», но уже почти с пенсионным удостоверением. Завис. Еще немного и упокоенец.
Но только сейчас понимаю: вы правы, Вахтанг Константинович. Мои года это, действительно, мое богатство. Чакру даю. И в заключении говорю с грузинским акцентом: «Вахтанг, ты прав!»
Елистратов Владимир

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *