«Панк»

Колоритный это был мужичок. Я частенько видел его летом сидящим на лавочке в парке, с непременной бутылочкой холодного пива и папироской, зажатой в зубах. Казалось бы, сколько таких мужичков сидит в парках, попивают пиво и задумчиво смотрят на прохожих, выпуская в воздух горький табачный дым. Но этот был другим.
На вид ему было лет сорок, может чуть больше. Лицо усталое, под глазами мешки, а в уголках губ морщинки. Только глаза живые, внимательные, с редкой искоркой настоящего веселья. Одет он был в потрепанные рваные джинсы черного цвета, черную майку с логотипом Ramones и потертую, видавшую лучшие времена косуху с шипами на плечах. Голову мужичка украшал небольшой ирокез из редких, седых волос, а в ухе поблескивало простенькое кольцо из дешевого сплава.
На него странно косились прохожие, а редкие старушки неодобрительно качали головами и, осенив себя крестом, шли дальше, бурча что-то себе под нос. Но мужичок с улыбкой провожал их веселым взглядом и, сделав глоток пива, затягивался папироской и смотрел в небо, думая о чем-то своем. Он всегда сидел один и уходил, когда на небе появлялись первые звезды.
Однажды, выгуливая собаку поздним вечером, я снова увидел его. Он, как и прежде, сидел на любимой лавочке, держа в руке бутылку пива, а рядом с ним стояли два молодых паренька в спортивных костюмах и что-то выговаривали ему на повышенных тонах. Мужичок улыбался, глядя на них, и изредка качал головой, словно что-то отрицая. Подойдя ближе, я услышал лишь обрывок их беседы.
— Слышь! Ты чё лыбишься, дед первый парень, одетый в синий спортивный костюм, исподлобья посмотрел на мужичка и колко усмехнулся. Чё тебе не понятно
— Все понятно, — улыбнулся мужичок и, чиркнув зажигалкой, вновь зажег потухшую папироску.
— Раз понятно, то чеши отсюда. На возраст не посмотрим, ясно спросил его второй. Вздохнув, я приблизился и намотал на руку поводок, держа собаку накоротке.
— Проблемы, парни спросил я, заставив их повернуться в мою сторону.
— А тебе чё, не хватает своих воинственно спросил первый, но осекся, увидев у моих ног собаку, немецкую овчарку по кличке Руди. Собакой прикрылся
— Прикрылся. Отстаньте от человека.
— Тебе какое дело тихо спросил второй, опасливо косясь на собаку, которая протяжно заворчала и показала внушительные клыки.
— Двое на одного улыбнулся я. Давай тогда уравновесим шансы.
— Пошел ты! ругнулся первый и, сделав в мою сторону шаг, тут же отскочил обратно, когда Руди разразился яростным лаем. С собакой смелый.
— Как и ты с дружком.
— Ладно. Ты нас услышал, дед. Второй раз предупреждать не будем, — второй, будучи благоразумнее, похлопал своего друга по плечу и оба хулигана медленно ушли вдаль, изредка оглядываясь на меня.
— Спасибо, — сказал мужичок, когда мы остались одни, если не считать редких прохожих, и протянул мне руку. Не стоило тебе ввязываться.
— Стоило, — кивнул я, пожимая его ладонь. На удивление, рукопожатие вышло крепким. Мужичок улыбнулся еще раз и кивнул в сторону Руди, который послушно замер возле меня.
— Можно погладить
— Руди. Свой, — ответил я и подошел ближе. Мужичок осторожно протянул руку собаке и, когда пес обнюхал его пальцы и лизнул их, вздохнул и почесал его за ухом.
— У меня тоже был немец. В армии, — ответил мужичок. Сучка. Эльбой звали. Ох, где мои манеры. Позволь представиться. Ваня.
— Сергей, — улыбнулся я и присел рядом, когда мужичок похлопал ладонью по лавочке. Что тем уродам было надо
— Что и обычно, — отмахнулся он, делая глоток пива и почесывая Руди за ухом. Пес разомлел и от удовольствия вытащил язык. Любят они цепляться к тем, кто выглядит иначе.
— Ясно. Обычное быдло. Таких везде полно, — кивнул я.
— Да и я таких много повидал. В юности, в армии, да и сейчас их много. Меняются эпохи, а отдельные виды живее всех живых. Как тараканы, — рассмеялся он. Сочувствие сейчас редко найдешь. Так что, спасибо, Сергей.
— Не за что, — улыбнулся я и серьезно добавил. Я часто вас тут вижу. Почти каждый день. Наверное, лучше будет завтра дома остаться.
— Чему суждено случиться, то обязательно случится, Сереж. Запомни, — Иван внимательно на меня посмотрел и усмехнулся. Но за заботу спасибо. Да и не первый раз кто-то цепляется. Привык уже. Ладно, пойду я. Поздно уже.
— Рад знакомству, — я еще раз пожал его руку и встал со скамьи. Руди. Домой.
— Беги, дружище. Ты сегодня был крут, — улыбнулся мужичок, почесав пса за ухом напоследок, и повернулся ко мне. Взаимно рад, Сережа. Ты уж извини за фривольность. «Все люди братья». Сложно от этого вот так избавиться.
— Все в порядке. Хорошего вечера, Иван.
— И вам.
Следующим вечером я, как обычно, вывел Руди на прогулку. Пес радостно носился меж кустов, иногда впивался клыками в молоденькие деревца и радостно лаял, после чего возвращался ко мне с блестящими от восторга глазами. Я всегда гулял с ним не меньше часа, а иногда и больше. После жаркого и душного дня, живительная прохлада зеленого парка освежала и настраивала на позитивный лад. Да и Руди был рад побегать подольше, проведя весь день дома.
Когда пес вдоволь набегался, я кликнул его и, прицепив к ошейнику поводок, повел его к дорожке, ведущей из парка. Но увидев, что возле знакомой лавочки снова стоят вчерашние хулиганы, скрежетнул зубами и быстрым шагом направился к ним. Как раз вовремя.
Тот из них, что был в синем спортивном костюме, замахнулся на улыбающегося Ивана кулаком. Когда удар достиг цели, голова мужичка резко дернулась, и он завалился на лавочку, выронив из рук бутылку с пивом, которая жалобно звякнула и покатилась по асфальту. Я быстро отцепил поводок от ошейника и, указав Руди пальцем на хулигана, резко прокричал «Фас». Овчарка тут же бросилась вперед, вздыбив шерсть на загривке и оскалив клыки. А еще через мгновение Руди врезался в спину хулигана в синем, сбивая его с ног. Второй растеряно замер рядом, когда увидел, что клыки Руди остановились в миллиметре от горла его друга.
— Мужик, ты чё жалобно произнес первый, боясь пошевелиться. Убери его!
— Руди, ко мне! скомандовал я, и пес послушно отскочил к моим ногам. Он глухо заворчал, когда второй помог подняться своему другу. Пошли вон!
— Да, да, — первый хулиган затряс головой и, сглотнув, бросился бежать, спотыкаясь на ровном месте. За ним помчался и второй, забыв о том, что на асфальте лежит брошенная свинчатка. Я же, сплюнув на землю, подошел к Ивану, который пришел в себя и, морщившись, держался за голову. Его пальцы были липкими и красными от крови, но в глазах по-прежнему горела искорка веселья.
— И снова ты меня спасаешь, — хрипло сказал он, когда я достал платок и протянул ему. Спасибо, Сережа.
— Что опять не поделили спросил я, надевая целлофановый пакет на руку и поднимая с асфальта свинчатку.
— Тараканы, Сереж. Не по нраву им, что кто-то выглядит не так, как они. Нарушает утопию и рушит стандарты, — ответил Иван. Только глупые тараканы-то. Улику бросили, морды засветили.
— Сидите, сидите, — буркнул я, положив руку ему на плечо, когда мужичок сделал попытку встать. Сейчас скорую вызову.
— Да ладно Сколько раз это было. Нос ломали, ребра ломали, по голове арматурой получал, — рассмеялся он, прижимая платок к голове. Я покачал головой и, набрав на мобильном телефоне короткий номер, сообщил диспетчеру о случившемся. Они быстро приедут.
— Кто не понял я.
— Скорая. Подстанция рядом.
— Уже случалось усмехнулся я, доставая из рюкзака бутылку воды и протягивая её Ивану.
— А как же. Я в этом районе родился и вырос, — он кивнул, поблагодарив меня, и сделал внушительный глоток. Спасибо, Сережа.
— Не за что.
— Есть. Эх, все меняется, но что-то остается неизменным. В юности мы на этой лавке песни под гитару орали, с девчонками обнимались, носы друг другу разбивали, пиво портвейном запивали, с местными дрались, «рок на костях» обменивали, — задумчиво произнес он. Только вот и вечера не проходило, чтобы к нам кто-нибудь да не прицепился бы. То бабки недовольные, то активисты, то милиция.
— Да, недовольных много, — согласился я, присаживаясь рядом. Иван улыбнулся и ласково потрепал Руди за ухом, который лег возле его ног.
— Ты прав, Сережа. Только недовольные эти в других изъяны искали, вместо того, чтобы в себя посмотреть. Бабки эти в очереди за синей курицей насмерть бились, работяги жен своих лупили после получки и бутылки беленькой, активисты по указке других действовали и своего «я» не имели, но злом были мы.
— А вы
— А мы свободными были, — усмехнулся Иван. Песни пели, которые нам нравились. Пили то, что нам нравилось. Дружбой дорожили, любили и смеялись. А нас за это ненавидели. Выбивались мы из серой массы, понимаешь
— Понимаю.
— А потом потом выросли все. Повзрослели. Кто-то остался верен идеалам, кто-то прогнулся под общество, а кто-то исчез в печах Перестройки. Я вот в армию попал. Отслужил, вернулся, а ничего и не поменялось. Все так же, Сережа. Чужая воля движет другими, а свое «я» забыто и водкой залито. Стадная музыка, стадное мнение, стадная жизнь. И ничего своего. Печально это. Мало кто со своим мнением живет, и свои идеалы во главу ставит, — он замолчал, когда к нашей лавочке подъехала машина скорой помощи, из которой вышел крепкий, высокий мужчина в белом халате. Он скривил лицо и колко усмехнулся, после чего закурил сигарету и присел рядом с Иваном. Тот в ответ пожал протянутую руку и слабо крякнул, когда доктор резко хлопнул его по спине. Сёма!
— Чего «Сёма» пробасил тот, выпуская в воздух сизый дым. Так и знал, что тебя здесь встречу, Ванька. Что случилось С гопьём закусился, старый
— А то ты не знаешь, — сварливо ответил Иван и, спохватившись, повернулся ко мне. Знакомьтесь.
— Семен, — представился доктор, протягивая мне руку. Я протянул в ответ свою.
— Сергей. Очень приятно.
— Взаимно. Ты, значит, нашего ветерана нашел
— Он мне помог, Сёма. Не груби, — встрял мужичок, но доктор лишь рассмеялся в ответ.
— Вот вечно ты находишь таких же, как ты, Ванька. Идейных.
— Ты сам идейный, — перебил его Иван. Сам в мед пошел, чтобы людям помогать. И плевать тебе было на деньги и все остальное.
— Это точно, старый. Старая гвардия, — доктор улыбнулся и махнул рукой молоденькой сестричке, которая стояла рядом с машиной. Тань, обработай царапину балбеса этого и поедем.
— А я домой пойду, — кивнул Иван, но Семен зашипел в ответ и погрозил товарищу пальцем.
— Со мной ты поедешь, старый. А ну как сотрясение — он повернулся ко мне и спросил. Свинчаткой его
— Да, — я протянул доктору пакет с тяжелым цилиндром.
— Мир меняется, а средства все те же, — рассмеялся он, пряча пакет в широкий карман. Надо будет к Коле заскочить. Найдем твоих героев, старый.
— Да я и не сомневаюсь, — улыбнулся Иван.
— Не сомневается он. Панк, он и в старости панк, да, Ваня
— Да, Сёма.
— Давай, дуй в машину, и поехали, — Семен дождался, когда я пожму руку Ивану, и, проводив товарища взглядом, тяжело вздохнул, после чего посмотрел мне прямо в глаза. Спасибо, Сергей.
— Не за что.
— Спасибо, что мимо не прошел. Ванька гордый. Знатно его жизнь потрепала. Афган, безработица, братки. А куча всего была, но старый крепкий, выдюжит, — сказал он, закуривая сигарету. Никогда он от своих идеалов не отказывается, за это и страдает. Седина уже в волосах, а все туда же: косуха, рванье, кольцо в ухе.
— Старая гвардия, — кивнул я, цепляя поводок к ошейнику Руди. Семен колко усмехнулся и, бросив окурок в урну, поднялся на ноги.
— Верно, Сергей. Старая гвардия. Таких, как он, ветеранов уже не осталось. А ведь мы с ним вместе на этой лавке горлопанили, девчонок лапали, да о революции мечтали. Все изменились, Сергей. Кроме него. У меня вон двое детей, жена, дача за городом, а Ванька, как и прежде, свободен. Музыка, пиво, гитара, косухи и рванье. Не по душе ему нынешние нормы.
— Он ценит свободу.
— Он всегда её ценил, — улыбнулся Семен, пожимая мою руку. Ладно, пора нам. Сейчас подлатаем его, да домой отпустим. Точно тебе говорю, башка у него чугунная. Не волнуйся. Завтра снова будет пиво тут цедить.
— Спасибо.
— Тебе спасибо, — кивнул он и, повернувшись в сторону машины, крикнул. Вась, заводи. Поехали.
Я еще немного посидел на старой лавочке, которая помнила вечера, наполненные музыкой, смехом и свободой. Сколько их было, молодых и веселых, отказавшихся от своих убеждений и направившихся тропою обычной жизни. Но только один сохранил свободу в своей душе. Как сказал доктор: «Панк, он и в старости панк».
Автор: Шульц

Источник