Паутина

Да уж… дрянная суббота.
Я проснулся с болью в голове и без настроения. Ненавижу выходные, когда пусто в кошельке. На кой черт мне такой выходной, если позарез нужно работать.

Но, к сожалению, мир так устроен, что «работать» не всегда означает «зарабатывать».

А если говорить прямо, то по-настоящему заработать можно только на тех, кто работает.

Но и даже те несчастные крохи, что работягам удалось вырвать из клыкастой пасти работодателя, безжалостно отнимет хорошо отлаженная система налогов, штрафов и платежей.

А если ты зажрался и сумел скопить на первый взнос, чтобы не жить до старости у Алены Ивановны, то будь готов до седин отдавать всё, что у тебя имеется за бетонный ящик, впаренный тебе по бесцеремонно завышенной цене, с одной лишь целью, чтобы система не давала сбой: ты работал, они — зарабатывали.

На земле только люди и пчелы живут в ипотеку: и те, и другие отдают пасечнику весь свой мёд, и не жужжат.

Я лежал в постели, и уже по привычке всматривался в углы на потолке.
Как всегда пусто.
Ни-ко-го.

Говорят, пауки в доме водятся к деньгам. А мухи слетаются на говно. Кстати, говно, согласно соннику, снится тоже к деньгам. Вероятно, пауки, говно и мухи как-то взаимосвязаны. Скорее всего, нужно быть еще тем дерьмом, чтобы у тебя водились хорошие деньги. Но просто говнистым быть недостаточно, не менее важно владеть в совершенстве искусством паутиноплетения, чтобы благополучно пожирать прилетающих к тебе мух. Но это лишь мои догадки, откуда мне знать как там на самом деле. Пауков в моём доме отродясь не бывало.

Я посмотрел в другой угол, там тоже было пусто. Ни паутины, ни мух, ни пауков.

«Что ж, пора начинать этот гребаный день.» — решил я, нехотя поднялся с дивана, и прямо в трусах поплелся на кухню. Сын уже в школе, и можно курить не выходя на балкон.

Я намешал чашку растворимого, и глубоко затянувшись, стал рассуждать, где бы раздобыть денег, чтобы день не пропадал даром.

В действительности подобные рассуждения это просто самообман, имитация мозговой деятельности. Способы давно известны, дорожка давно протоптана.

Я принял душ, и отправился в донорский центр, что находился буквально в соседнем доме.

Сегодняшний мир устроен так, что если твой бумажник пуст, то на улицу лучше не выходить вовсе. Слишком много соблазнов, и ни один из них тебе не доступен. Прогулки с дырявым карманом бесконечно опасны! Ходишь, смотришь на всё, нагуливаешь аппетит, а потом, когда попадают в руки деньги, не имея сил совладать с собой, бежишь со всех ног обратно, и тратишь всё до последней копейки. Покупая, как выясняется после, совершенно ненужные предметы, реализовывая бестолковыми тратами несбывшиеся «хочу».

Привычка перманентно хотеть всё вокруг рождается нищетой. Больше всего хочется то, чего не можешь себе позволить. А это практически всё. Кроме дешевых безделух. Вот на них-то ты и отрываешься. Нищета — не временное состояние человека, нищета постоянна, и сидит глубоко внутри. Сегодня у тебя может быть сколько угодно денег, но ощущение их недостатка не исчезнет даже на миг. Ты не привык к деньгам вдоволь, ты привык пересчитывать, прикидывая, хватит ли на дорогу домой или парикмахера. К тому же, жизнь успела крепко убедить, что нет ничего вечного и всё, что в твоих руках сегодня, завтра может исчезнуть без следа.

Наконец-то я пришёл.

— Здравствуйте, — зачем-то улыбнулся я.

— Здравствуйте — сухо буркнула женщина в синем халате. — Руку! — скомандовала она.

Я послушно протянул запястье к сканеру, тот противно пискнул, и через мгновение на дисплее отобразилась вся необходимая информация обо мне. Женщина нажала какие-то кнопки на мониторе и всё так же сухо добавила:

— Кабинет 17Б, прямо по коридору, направо, налево и прямо — скороговоркой выпалила она.

— Я знаю, — зачем-то ответил я, и отправился в кабинет.

Конечно, можно экономить. — продолжал я рассуждать, привычно петляя по заковыристому коридору. — Но экономить на чём На спичках Один мой товарищ экономил на еде. Ни черта не жрал, чтобы купить дорогую посудомоечную машину. Купил. Теперь экономит, чтобы покупать для неё фирменные моющие средства. Отдельная благодарность супруге и грамотному маркетингу.

— Приветик — улыбнулась мне девушка в синем халате, почти такая же, как была на стойке регистрации — Ну ты опять что ли!

— Привет, — тихо сказал я. — Приходится.

— У тебя проблемы с деньгами Всё совсем плохо

— Н-у-у, знаешь… я бы так не говорил. Я всё-таки неисправимый оптимист. Плохо, но не совсем. В жизни так всегда бывает, что-то есть, чего-то нет. Вот и у меня так же. Проблемы — есть, денег — нет. В этом, собственно, и проблема, — вздохнул я.

— Ну, а выход какой-нибудь есть Выкарабкаешься

— А вот выхода у меня нет — выкарабкаюсь.

— Хочется верить — грустно улыбнулась она. — Раздевайся.

По правде сказать, если бы не эта девушка, я бы не принимал сегодня душ. В целом, на нее мне было всё равно, как и ей на меня. Но от меня пахло сном, а запах этот приятен только в двух случаях: когда так пахнет твой ребенок, или когда ты просыпаешься с кем-то под одним одеялом. Но в этом случае от вас обоих пахнет одинаково — сном и сексом, и если тот, с кем ты проснулся, тебе не противен, то и аромат, скорее всего, тебя не раздражит. Во всех остальных случаях запах сна густ и удушлив.

Жизнь и без того дерьмовая штука, не стоит портить ее кому-то без причин. Хотя бы поэтому по утрам следует принимать душ.

Медсестра намазала мне лоб и грудь какой-то липкой жижей, и присоединила к телу датчики.

— Какое счастье продаём сегодня

— Давай венчание, было давно, а…

— Не получится, — перебила меня девушка, — бывшие в употреблении не принимаем. Теперь только новые.

— Почему так — удивился я.

— Клиенты жалуются. Эмоции, говорят, не те. Вроде счастье, а примесь грусти портит вкус. Говорят, кислит.

— Игру с сыном в мяч давай. Как раз сегодня собирались.

— Как скажешь, — сухо согласилась девушка и нажала нужные кнопки на приборе. Голову и грудь стало неприятно пощипывать. Свет на потолке медленно погас, гул аппарата стал тише, а девушка и вовсе растворилась. Я потерял сознание.

Не знаю сколько я был в отключке, но скорее всего недолго.
— Просыпайся, соня… — приговаривала медсестра, отсоединяя липкие микросхемы. — Салфетки на тумбочке. Вытрись.

Я открыл глаза и сразу же закрыл обратно. Потолок уехал в сторону, и меня затошнило. Кое-как я принял вертикальное положение, уселся на кушетку, и вытерся.

— Что-то совсем хреново — тихо сказал я.

— Да, это тебе не то, что раньше, — вздохнула медсестра, — эта штука высасывает жизнь.

— По-моему она души кусок оторвала, — попытался пошутить я.

— Может быть и так, кто знает… — тихо сказала она, и шепотом добавила — не приходи сюда больше!

— А ты думаешь я хочу Ты думаешь хочу! Но у меня сын! И ему нужно есть, пить и одеваться. Учиться, лечиться и черт ещё знает что…

Девушка отвела взгляд. Я понял, что ей было стыдно. Стыдно за меня.

— Иди в кассу.

Я молча кивнул, и едва держась на ногах, поплелся за деньгами.

Заработать удалось больше обычного. Всё-таки за живые эмоции платили лучше. Но выжат я был до основания. Хорошо, донорский центр был совсем рядом с домом. Кое-как, отдыхая на каждой скамейке, я добрался к себе. Сил не было совершенно.

На тумбочке лежал школьный блокнот сына, я вырвал лист, криво написал «прости», и рухнул без сил.

Когда вернулся из школы сын я не знаю, проспал я до следующего утра.
Проснувшись с больной головой и неприятной тревогой внутри, рядом с собой я обнаружил свою же записку, на обороте которой был ответ, написанный мне сыном вчера:

«Ничего страшного, я всё понимаю.

Ушел на тренировку.

Взял из сумки деньги на завтрак.

Скоро вернусь. Сходим в кино или поиграем в футбол, как собирались».

На часах было девять утра, на календаре воскресенье.

— Твою мать! — я вскочил и со злостью пнул, лежащий у дивана мяч. Удар отозвался в голове неистовой болью.

Сегодня мне нужно было снова на работу.

Эрл

Источник