Истории из жизни реальных людей
Как у кота Шрёдингера.
То есть
Никак. Пятьдесят на пятьдесят.
Кухня. Сумерки. Радио, работающее с помехами. Два человека. Две бутылки. Две рюмки.
Я все же не понял. Что за Шрёдингер Что за кот
Учёный.
Который вдоль дуба
Не вдоль, а кругом, и не кот ученый, а Шрёдингер учёный. Важно не это. Важен эксперимент…
Вася разлил по рюмкам ещё коньяка. Взглянул на меня.
Рассказывай, не отвлекайся.
Эксперимент заключается в том, что в стальном ящике сидит кот. В ящике ещё есть механизм. Там сложная ядерная алгебра, ты не поймешь. Гуманитарий фигов.
Как и ты. В одной группе учились, умник.
Ну да. Ладно, не суть. Так вот. Механизм этот устроен так, что он либо разобьет колбу с ядом, либо не разобьет. То есть кот либо мёртв, либо жив. И лежит он в этом стальном ящике, да не просто лежит, а лежит в суперпозиции то есть жив и мёртв одновременно. Мы-то не знаем. Мы-то не видим, как у кота дела. Ну, я так понимаю.
Хочешь сказать, что ты мёртв и жив одновременно
Он улыбается. Вася. Мой самый лучший, единственный друг. Не сказать, что хороший человек. Но и не плохой. В одном ему нет равных он меня не бросал и не предавал. Никогда. В отличие от остальных. Да, я сам во всем виноват. Но раз вот этот вот худощавый весельчак меня не покинул, то, значит, я не худший человек на земле.
Я ответил:
Выходит, так. Разве у тебя такого не бывало Когда всё вроде бы плохо, а вроде и замечательно Когда душа орет от боли, но орет весело
Да хватит уже заливать, поэт-неудачник. Конечно, бывало.
Я поёжился, и Вася тоже. Холодно. Осень, осень, тоскливая ты сука. В такие вечера надо бы сесть у камина, у жаркого огня и греть ноги, пока не сгорят. Но в хрущёвках не бывает каминов. Поэтому мы согреваемся алкоголем.
Вася вздохнул.
Да, бывало. Помнишь, я с Катей расстался, и в из-за расставания нашел Её
Я кивнул. Я, конечно, помнил.
А помнишь, как я заболел и целый месяц ходил усталый, но зато вдохновение поймал, и наконец-то дописал тот роман И в издательстве его приняли. Сейчас вот не абы кто, а писатель.
Да, я помню тебя тогда. С безумными глазами, растрёпанный, весь помятый, сморкающийся и кашляющий через слово. Но счастливый… Ты горел тогда, круто горел.
И не говори. Хорошо ещё, что Она уговорила меня пойти к врачу. Возможно, мёртвый бы сейчас лежал. Тяжко мне простуда далась…
Не поспоришь.
Она. Вася называл Её только так, да и я мы оба понимали, о ком идет речь. Она была лучше Кати, Ольги, Веры и прочих всех вместе взятых. Она была всем, и ушла так же неожиданно, как и пришла.
Мы оба считали Её едва ли не богиней. Но богиня умерла, а тут уже никакая любовь не спасёт. Только врачи и некроманты. Но у них не получилось.
Я посмотрел на Василия. Распахнутая синяя рубашка с мягким воротником. Длинные вороные волосы. Глаза, большие и грустные, чёрные в свете сумерек. И доброе, уставшее, уже неделю небритое лицо.
Усталость тебе к лицу. Это лучше, чем лживая улыбка с фотостоков. Лучше, чем абсолютное равнодушие. Вечерняя, добрая, святая усталость. Боже. Как же я люблю вечер и ночь.
Усталость… Знать бы, отчего мы устали. Неделю пьём, и всё. Поэт-неудачник и гений-писатель.
Ох как ты здорово расписал роли.
Да ладно тебе. Невозможно во всём быть лучшим, а ведь ты пытался в школьные годы. Быть лучше Леночки, которая по шесть часов в день учит уроки и ходит на балет. Быть лучше Славика, у которого футбол и бокс. Быть лучше… Меня.
Единственнное, что мне удавалось.
Не всегда. Выше головы не прыгнешь.
Ну да. Не прыгнешь.
Вася довольно откинулся на спинку стула и отпил ещё коньяка. Я глянул на часы.
Надо почаще вот так вот разговаривать. Это полезно. Пытаться разобраться… В себе и друг друге.
В нашем случае только в себе. Это чистое самокопание.
Мы молчали. А затем я посмотрел в его глаза. Свои глаза.
Мы сказали:
Человек Шрёдингера. Забавно.
Я кивнул, и мое отражение кивнуло в ответ.
Суперпозиция. Он есть…
Я наклонился и исчез из зеркала.
И его нет.
Затем снова смотрел в зеркало и думал. Вася тоже думал. Думал о том, не допились ли мы до безумия.
Наверное, все же допились.
Я положил зеркало на стол, и алкоголя стало вдвое меньше. На кухне теперь было только работающее с помехами радио. И один человек. Одна бутылка. Одна рюмка.
Я встал со стула и медленно прошел по коридору в гостиную. Уже было совсем темно.
Привет.
На стене висела Её фотография. И там она была вполне живой, вполне настоящей… Черной ленты в нижнем правом углу не было для меня не существовало Её смерти. Она жила в моем сердце. И будет жить. Суперпозиция, не иначе.
Все мы люди Шрёдингера.
Живые или мёртвые.
Большой Проигрыватель