Истории из жизни реальных людей
То ли дело раньше в самой захудалой деревне встречали с почестями, говорили уважительно, за стол зазывали наперебой, браги наливали, да коню корм давали безо всяких напоминаний. Оно и понятно: ежели напасть какая в округе заведется, тролль, там, оборотень, или водяной, к кому побегут Кого о помощи просить будут Правильно, Вольного. А сейчас слишком спокойно стало. На троллей в одиночку не ходят, ватаги собирают под началом какого-нибудь толстопузого обормота из княжеской дружины. Навалятся скопом с алебардами, половину своих погубят, а тот хмырь, что будет, сидя на коне, корчить из себя полковника и приказы отдавать, очередную деревеньку в награду получит.
Оборотни глубоко в леса ушли, даже выть боятся, кикимор, водяных и леших извели подчистую, мертвяки спокойно в могилах лежат, колдуны не колдуют. О прочей нелюди, что и раньше редкостью была, теперь и слыхом не слыхать. Забыли. Вот и народец стал больно хлипкий, да на расправу жидкий от всего утекает сломя голову, тени своей пугается. То ли дело раньше, когда в каждой деревне любой мужик ростом выше тележного колеса умел с топором и вилами обращаться, как положено
Бурый понуро месил копытами осеннюю слякоть, и время от времени прядал ушами, стряхивая капли воды. Мерзкий моросящий дождь зарядил с самого утра, превратив и без того заброшенную дорогу в реку грязи. Холодный пронизывающий ветер забирался под плащ, сколько я в него ни кутался, заставляя старые кости ныть и требовать живого тепла и чего-нибудь горячительного внутрь.
В этих краях я раньше не бывал. Северная окраина княжества, места глухие да лихие, только тут и может найтись работа для моего меча. Людей мало, кругом одни непролазные чащобы, да дикое поле, зверье так и шныряет, разве что об ноги не бьется, дороги нехоженые. Самое то для отродья, слишком трусливого, чтобы поближе к столице сунуться.
По обеим сторонам от дороги сплошной густой ельник, даже если захочешь не продерёшься. Небо уже начало темнеть, а дорога все тянется и тянется вперед, не выдавая никаких признаков того, что где-то поблизости есть люди. Ни указателей дорожных, ни верстовых столбов (хотя, какие, к лешему, верстовые столбы в такой глуши), ни полей возделанных. Сплошной лес, морось, грязь, да трава пожухлая на обочинах. Тоска
Бурый коротко ржанул, поднимая голову и принюхиваясь. А вот это хороший знак, значит, почуял жилье. Я обрадовался, предвкушая отдых в тепле и сытный ужин, а конь стал месить копытами грязь немного бодрее. За поворотом показалась небольшая деревенька домов на пять, с небольшим постоялым двором на окраине. Заброшенная. Это сразу было видно по тому, что огороды заросли сорняками, а крытые гнилой соломой крыши приземистых деревянных домишек в некоторых местах провалились. Я уже собирался, было, выругаться, как увидел, что в темном окне постоялого двора появилась и быстро исчезла человеческая фигура. Было б окно забрано не стеклом (роскошь, однако, в такой-то глуши), а слюдой или бычьим пузырем не заметил бы.
Эй, там! рявкнул я, подъезжая к распахнутым настежь воротам, А ну выходи!
Ответом мне была тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием изможденного Бурого.
Выходи давай! Вольному приют на ночь нужен! Ну! я распахнул плащ и положил ладонь на гладкую мокрую рукоять меча.
Деревянная дверь, кое-как держащаяся на петлях, едва приоткрылась, оттуда на меня испуганно воззрились чьи-то глаза. Я нахмурился, и, после того, как снова прикрикнул, на крыльцо просочился (по другому и не скажешь), хозяин постоялого двора. Он был очень низким, бледным и худым. Сил удивляться уже не осталось, хотя худой трактирщик в моём понимании был персонажем сказочным, как учтивый тролль или приказчик, не берущий мзду.
Поясница хозяина тут же приняла положение полупоклона, да и сам он как-то весь съежился, скрючился, стоя на холодном ветру, щуря большие серо-голубые глаза, и кутаясь в худую одежонку, скрытую под серым фартуком, заляпанном пятнами.
Проходите, милсдарь, проходите! Милости просим. улыбнулся он мне, старательно пряча страх под маской доброжелательности, Только коня, милсдарь, того Сами в конюшню поставить извольте, а то последняя прислуга разбежалась, один остался.
Поставлю-поставлю пробурчал я, спрыгивая в непролазную бурую грязищу, царящую во дворе. Трактирщик убежал внутрь, а я отвел коня в пустующее стойло, где даже солома прогнила насквозь. Распряг, осмотрел подковы, живот и спину (не натерло ли седло) и, отыскав в темном углу почти не отсыревший мешок овса, засыпал его в ясли, оставив Бурого аппетитно хрустеть и фыркать.
В доме царила непроглядная темень и лютый холод, а трактирщик куда-то запропал.
Эй! Ты куда делся сердито крикнул я, Что ж у тебя за трактир-то такой я был голоден, и разнес бы весь постоялый двор в пух и прах, но хозяин как будто из-под земли появился. Принес и поставил на стойку масляный фонарь, который почти не давал света, и захлопотал.
Есть что пожрать прямо сейчас спросил я, усаживаясь на лавку, стоящую рядом с длинным потемневшим от времени и разлитого пива деревянным столом.
Есть, милсдарь, есть! улыбался хозяин, Подогреть надо! Сейчас, печь растопится, теплее станет, я и погрею! Горяченького чтоб лебезил он, суетясь и бегая за стойкой туда-сюда.
Как ты тут живешь-то один я снял плащ и положил его рядом с собой на стол, меч поправил на поясе так, чтобы поудобнее уложить его на лавку. Хозяин покосился неодобрительно:
Меч бы оставил, мил человек Не пугай старика-то
Цыц! буркнул я, Меч и Вольный неразлучны. Скажи лучше, что с деревней приключилось
Да ничего хорошего, милсдарь, не случилось говорил хозяин, громыхая горшками и глиняными кружками, Бежит народ из деревни-то
Я обрадовался, почуяв наклевывающуюся работу.
От кого бежит я положил локти на столешницу и подался вперед, показывая интерес.
Да завелся тут кто-то в лесу. Не поймешь, кто. Сперва одну девку утащил, потом еще Люди все пропадали и пропадали, а поймать лиходея не смогли, вот и решили в бега податься. трактирщик растопил печь, и поставил внутрь большой глиняный горшок. Повеяло теплом, вкусно запахло чем-то мясным.
А ты чего остался
А я и сам уйду скоро Нечего мне тут терять уже, милсдарь. Трактир заглох совсем, силы уже не те, да и страшно. Уйду, милсдарь, уйду
А если избавлю я вас от напасти Что тогда
Так ты же не за так избавишь-то трактирщик напустил на себя несчастный вид.
За так не избавлю. ухмыльнулся я.
Платить нечем, милсдарь
Всё понятно. Сами мы не местные, денег нету. Ничего, бывали и такие. Как показывало время, когда разговор заходил об их собственной шкуре, деньги всегда находились, притом в количестве немалом.
Ты там давай, сказал я хозяину, Жратвы мне положи, да поближе садись, потолкуем.
Трактирщик закивал и забормотал: «Хорошо, милсдарь, хорошо, сию же минуту». Вытащил горшок из печки и, обернув серым холщовым рушником, принес ко мне за стол, добавив после еще одной ходки пиво в глиняной кружке.
Лампу захвати, неча в темноте сидеть.
Хорошо, милсдарь, хорошо. Несу. забормотал трактирщик, и, подхватив лампу, понес ее к столу. Я отвлекся от горшка, в котором плавали крупные куски мяса с жиром, взглянул на хозяина, идущего ко мне, и что-то в этой картине показалось очень странным. Поняв, что именно, я едва не вскрикнул, хоть и в разных передрягах успел побывать.
Лампа, которую нес трактирщик, давала идеально ровный круг света. «Хозяин» не отбрасывал тени.
Было трудно не подать виду, что я раскрыл вурдалачью хитрость, но все-таки мне удалось. Я сделал вид, что вылавливаю мясо из горшка (ох, как бы ни «разбежавшиеся» местные там плавали), и, как будто между делом, передвинул меч поудобнее. Под руку.
Так вот! начал я, дуя в горшок с горячим варевом, А если мы местных, что отсюда сбежали, подговорим заплатить Тут же у них и дома, вон, и хозяйство. Много не возьму, цену задирать не стану. Но и за так ловить ваше чудо-юдо не стану, сам понимаешь, жить-то надо на что.
Понимаю, милсдарь, понимаю. Вы кушайте, кушайте, господин, не беспокойтесь, это я сам себе готовил, все самое вкусное.
Конечно, сам себе готовил, нечисть проклятая.
Эй! прикрикнул я на вурдалака, нахмурился и гневно посмотрел ему куда-то за спину, Ты что же это такое творишь-то, сволочь! Хозяин ты или кто! Развел тут черт-те что!!!
А Что такое, милсдарь испуганно вскрикнул упырь, подскакивая с лавки, оглядываясь за спину и пытаясь высмотреть, что вызвало мой гнев.
Меч выпорхнул из ножен почти беззвучно. Один-единственный взмах. Движение давно заучено и отточено так же, как и лезвие с посеребренной кромкой. Свист воздуха и вурдалачья голова катится по полу, оглашая весь постоялый двор шипением и свистом, от которого вылетают стекла и закладывает уши. Тело еще стоит, и падать не собирается. Наоборот, разворачивается, и бросается на меня в атаку, выставив вперед руки с длинными и острыми черными когтями, вымазанными в какой-то гадости.
Подаюсь вперед, прыгаю, еще два взмаха, сопровождаемые двумя вскриками, и щуплое тело «хозяина» падает на пол, разрубленное по частям. Серебро действует на мертвечину так же, как горячий нож на кусок масла рубится хорошо, весело и задорно.
Я выпрямился, стоя на столе, и пинком ноги отправил горшок с варевом в куда подальше. Мерзость.
Из угла в мою сторону скалилась голова трактирщика. Наведенный вурдалаком морок спал, и теперь он выглядел так, как и должен. Клочья серой шерсти на башке, длинные уши, большие глаза, серые, выцветшие, и выдающаяся вперед пасть с острыми, как шипы, зубами.
Погань я еще раз рубанул по голове вурдалака, для верности раскроив ему череп, и покинул трактир, перед этим разлив по полу масло из светильника, и лучиной его запалив. Огнем оно ещё вернее. Пущай горит, нечисть. Жаль, только, не заплатят мне за него, ночевать по-прежнему негде, да в животе урчит, но это дело поправимое.
Может, и есть где-нибудь тут живая деревенька, в которой народ к Вольным относится с былым уважением. Накормит, напоит, спать уложит
И надо очень постараться найти ее до темноты.
Автор: Юрий Силоч