Последний марсианин

Три недели на Марсе были безнадежно скучными.
Астронавты, коих было двое, успели вдоволь насмотреться на руины древних городов и каналов, обыскали все, что можно было обыскать, собрали образцы породы для анализа на Земле, и теперь сидели на десятитысячелетних стульях, найденных где-то в развалинах домов, слушая треск костра.
Лишь он один нарушал абсолютную, мертвую тишину мертвой планеты.
Было страшно даже представить, сколько тысячелетий тут не было слышно ни единого звука, пока не появились они — Джон и Джим.
Их появление было похоже на явление компании пьяных гуляк на чьи-то похороны — смотрелось неуместно, глупо и крайне неприлично.
Сперва ракета разорвала своим гулом многолетнюю тишину, немного позже двигатели подняли ветер, также давно позабытый здешним воздухом, а затем незыблемые доселе песчинки взвились тучей, и оседали на совершенно других местах, где им и предстояло теперь коротать вечность.
После приземления люк ракеты открылся, и под тусклое марсианское небо вышли две фигуры в скафандрах.
Та, что была высокой, широкоплечей и блестела белоснежной улыбкой во все 32 зуба принадлежала Джону — астронавту номер 1, вечному везунчику, счастливчику и чемпиону. Он выглядел так, как должен был выглядеть человек, который вам обязательно понравится. Светлые короткие волосы, ясные голубые глаза, спортивная фигура — он словно сошел с военных агитплакатов.
Не в пример более рыхлому, узковатому в плечах и темноволосому Джиму.
Первое время они радовались, как дети. Скакали вокруг ракеты, танцевали и кричали, опьяненные чувством, что мечта сбылась — и они — первые люди, ступившие на Марс.
На волне этого опьянения они и принялись за исследования.
Быстро выяснилось, что Марс уже давно мертв, и поэтому в изящные дома и стремительно высокие иглы храмов можно врываться без стука, а если заперто, то выбивать двери ногами.
Как воры в сокровищнице Креза, они никак не могли наглядеться, натрогаться, начувствоваться, находили себе в минуту по десять увлекательных вещей, и тут же их бросали, чтобы ухватить что-то более интересное, гоготали, врывались, выбивая двери, пытались примерить поверх скафандров тончайшие одежды, рассыпавшиеся под перчатками в прах, срывали и несли к кораблю картины, статуэтки и прочие безделицы, жгли огромные костры до красных небес из мебели, за неимением деревьев…
Однако, опьянение быстро проходило.
И у Джона с Джимом оно приняло разные формы.
Джон был явно пресыщен этими играми, и не видел больше в «марсианском барахле» никакой ценности. Он уже не гонялся за сокровищами, и просто бродил со скучающим видом по улицам, пиная попадающиеся под ноги осколки выкинутых им же самим из окон, горшков и ваз. Ему ничего не стоило извести на дрова резной стол, и использовать для растопки книгу с какими-то чертежами или подвернувшуюся под руку картину.
Джим же наоборот — с каждым днем чувствовал себя все более неуютно, и старался больше сидеть в ракете, свалив всю работу на поверхности на напарника.
Все казалось ему странным и излучающим угрозу. Не ту угрозу, которой пугают кишашие дикими зверьми джунгли, нет, тут все было иначе.
Угроза исходила не от чего-то конкретного, а от самого Марса.
С каждым днем усиливалось чувство, что он на этой планете лишний, нежеланный гость, которого впустили просто потому, что из вежливости не смогли отказать, и сейчас ждут только одного — его ухода восвояси.
Из-за этого чувства он стал относиться ко всему, порожденному Марсом со смесью уважения и опаски, вел себя как можно менее заметно. Старался не выходить из ракеты, поменьше касаться собранных образцов культуры и искусства, даже марсианским воздухом не дышал, ссылаясь на то, что он слишком разрежен, и от него болит голова.
Джим боролся с этой паранойей как мог, но ничего не помогало — Марс давил все сильнее с каждой секундой, с каждым глотком воздуха и сдвинутой песчинкой — этот мир не хотел меняться и пытался всеми силами отторгнуть наглого пришельца.
Радовало только то, что их визит подходил к концу, и скоро нужно было лететь домой — подальше от планеты-склепа и ее призраков.
— На этот раз ты не отвертишься, приятель. — Джон ворошил костер какой-то палкой, в которой угадывалась ножка стула, заставляя нервного Джима ерзать на месте от желания его остановить.
— Я и не пытаюсь, не подумай… Просто меня это место пугает. Как будто смотрит кто-то…
Джон рассмеялся. До ужаса громко, заставив Марс нахмуриться сильнее, чем обычно.
— Кто Призраки Нееет, дружище, за то время, что прошло с тех пор, как марсиашки перемёрли, даже призраки успели бы состариться и сдохнуть. Это я тебе точно говорю.
Снова установилось молчание, нарушаемое лишь ужасно громким треском костра.
Вот и как прикажете ему объяснять свои чувства…
— Не бойся, Джимми, старина, осталось недолго. Завтра сходим в этот чертов храм, наберем напоследок ихнего барахла, и свалим к матушке-Земле. Мне тоже тут страсть как надоело. Все раздражает. Проклятая планета… — Джон открыл плитку шоколада и выкинул обертку через плечо.
Джим провожал ее взглядом, пока та не улеглась на песок, готовая пролежать так всю оставшуюся вечность.
Дурацкая яркая бумажка на тусклом красном песке смотрелась также неуместно, как, наверное, и они с Джимом с высоты птичьего полета.
— Пойдем спать. Скоро похолодает. — Джон поднялся и пинком отправил стул в костер- Чем раньше проснемся, тем быстрее улетим.
На следующий день, едва маленькое и тусклое солнце поднялось над горизонтом, они выступили в путь.
Оставив ракету позади, они углубились в Старый город и направились к видневшейся вдали исполинской изящной игле древнего храма.
Проходя по городским улицам, Джим осматривался и подмечал детали той разрухи, что учинили они с Джоном за три недели.
Деталей было много.
Осколки, следы, выбитые двери и окна…
«Неужели два человека сотворили весь этот бардак… Только двое… С ума сойти, что будет, когда начнется колонизация…»
Город остался позади, и астронавты задирали головы к самому зениту, разглядывая вершину храма.
— Хех, чертовы марсиашки… Ну и построили же… Эта хреновина высотой с два эмпайр стейт билдинга…
Джим промолчал и начал восходить по огромной лестнице, шириной с целую городскую площадь, к подножию башни.
Вход в сравнении с лестницей был непропорционально узок и высок, но это только добавляло изящества.
Изящным было все — окна и дверные проемы, колонны, резьба, лепнина, статуи неизвестных существ — тонких и хрупких.
Это изящество подавляло.
Заставляло чувствовать себя грубым и тяжеловесным.
Джим шел, склонив голову, а Джон грязно ругался, шумел и пытался опошлить все, что видел.
— Вот эта баба ничего так… Хех, только анорексичная какая-то. Небось с диет не слазила. Терепь понимаю, отчего марсиашки передохли — был бы я таким тощим — и дня бы не протянул. — и смех, снова этот дурацкий смех, преумноженный высокими сводами и длинными коридорами…
От него у Джима стучало в висках.
Неприятной новостью, вызвавшей у Джона очередную порцию ругательств стало то, что наверх вела обычная каменная лестница, увившая спиралью стены башни.
— Черт! Если бы все на этой планете не были трупами, сам бы поубивал! Тратить столько сил на всякую резьбу и не изобрести лифта! Идиоты чертовы!
Восхождение продолжалось почти три часа с перерывами на отдых.
— Ну я не знаю, что сделаю, если там ничего не будет… Три часа… Фух! — Джон и Джим столи у высокой металлической двери, отливавшей старинной бронзой.
— Ну… Молитесь, марсиашки… — Джон открыл дверь и вошел. Джим, которому любопытство придало сил, протиснулся следом и тут же оторопел.
Круглое помещение с запыленными снаружи стеклянными стенами и высоким потолком было почти пустым — если не считать тяжелого резного каменного постамента, на котором лежала какая-то книга, и каменного же сидения, с которого на них смотрели внимательные и настороженные глаза золотого цвета.
Марсианин!
Это было невероятно.
Он был очень тонок, как те статуи внизу, его кожа была смуглой и отдавала краснотой песка, а борода и волосы казались белее, чем ледяные шапки полюсов. Он был сердит и волновался, но скрывал это — только сжимал каменные подлокотники своего трона.
Но Джону, видимо, было на это наплевать.
— Привет, приятель! Давно сидишь — ухмыльнулся он.
— Уходите. — спокойно сказал марсианин по-английски.
— Откуда вы знаете наш язык — ошарашенно спросил Джим, но его не услышали.
— Вам здесь не место. Уходите.
— Эй, не смей нам приказывать, дохлятина! Перед тобой, между прочим, астронавт! Цвет нации и посланник далекого мира!
— Уходите. Вы лишние здесь.
Джим наблюдал за их диалогом отстраненно, будто смотрел кино. Джон явно начинал беситься.
— Да уйдем мы, уйдем, не бойся. Только возьмем вот эту книжицу. Она понравится нашим умникам.
— Нет. Вы уйдете просто так. Я не отдам ее вам. — старик поднялся. В сравнении с Джоном он казался тростинкой. Золотые глаза горели гневом.
— Мда… И что же мне помешает… — звероподобная фигура астронавта угрожающе надвинулась на марсианина, заставив того дрогнуть и отступить, — Вот так бы сразу дружок…
— Джон, нет, давай уйде…
— Заткнись! Чего ты все боишься Ты только посмотри на него!… Хлюпик… — он плюнул на пол башни, — И не пытайся нам мешать. Иначе мой пистолет твои мозги по всему марсу разбросает.
Только сейчас Джим вспомнил про выданные им зачем-то перед полетом пистолеты и похолодел.
«Он ведь действительно убьет его. Старик значит для него не больше, чем сожженый стул.»
Джон на глазах старика положил книгу в мешок и понес ее к выходу, толкнув туда же Джима, но марсианин проявил себя с неожиданной стороны.
С резким высоким криком он бросился на громадного астронавта и начал колотить его по скафандру и пытаться отобрать сумку с книгой.
— Эй!… Отвали, старикан!… Да… Черт… Да перестань ты!… — Джим закрывался от ударов рукой, — Прекрати ты, урод… Ах ты… Ну все. Ты напросился, придурок!!! — взбешеный Джон оттолкнул старика, выхватил пистолет, и, прежде чем Джим успел осознать что происходит, всадил в него три пули.
— Вот козел!!!
Мертвый марсианин лежал на полу, истекая пурпурной кровью, а Джона колотила дрожь.
— Нет, ну ты видел Вот же дохлятина несчастная! Урод недовымерший!
Джим, как во сне, подошел, нагнулся, и взглянул в медленно угасающие глаза старика — глубокие, почти бездонные, они с каждой секундой становились все тусклее.
Жизнь всей планеты, тысячи тайн и воспоминаний ушли безвозвратно.
«Два человека.»
Да, пожалуй, будет только хуже.
Перед глазами в один миг прошли выбитые ими двери, осколки ваз на пустых улицах и яркая обертка из-под шоколадки на песке. И — как финал — мертвый марсианин. Последний марсианин.
«Что же будет дальше»
Джим знал ответ. То же, что творили они, только в бОльшем масштабе.
Небо пронзят десятки ракет, каналы переименуют в честь корпораций, сенаторов и капитанов бизнеса, на тысячелетних пустошах построят кондоминиумы и супермаркеты, а в города будут водить толпы жующих и гадящих туристов с фотоаппаратами…
Шум, гам и топот от двуногих стад, так и не сумеющих понять этот мир.
Старый марс будет навек похоронен под грудой мусора новых хозяев.
Джим выпрямился и выхватил пистолет.
— Эй, ты что дела…
Выстрел не дал ему договорить. Кровь и мозг из пробитой головы выплеснулись на пыльный каменный пол.
В назначенный час экспедиция не вернется.
Их будут ждать, потом последует работа над ошибками, усовершенсовование конструкции ракеты, прочие мелочи — в итоге следующую экспедицию отправят только спустя годы.
Марс будет спасен хотя бы на это время, и это даст Джиму шанс исправить причиненное зло. Он положит на место книгу-святыню, похоронит Джона и старика-марсианина, и примется за работу.
Уберет осколки и мусор, забросает песком костер, наведет порядок в разгромленых жилищах, заметет следы — работы предстояло много, но Джим не боялся ее.
Марс был горд и не любил незваных гостей.
Нужно было постараться, чтобы заслужить его прощение, разрешение жить здесь и право назвать себя последним марсианином.
Юрий Силоч

Источник