Истории из жизни реальных людей
В эвакогоспиталь N 2015 я пришел шестнадцатилетним в июле 1941 г., там уже работали мои родители. Мне предложили место санитара в операционной, где начальником отделения была Taмара Николаевна Володимирова. Первый же день работы стал для меня днем первого глубокого потрясения я присутствовал при операции, когда тяжелораненому солдату ампутировали ногу. У меня потемнело в глазах, подступила тошнота, едва устоял на ногах.
Через несколько минут эту самую ногу, едва завернутую в один слой марли, я понес в морг Что поделаешь, и такими были мои обязанности, а не только отвезти раненого в операционную и возвратить его обратно в палату. Было много и другого.
Так, каждую воздушную тревогу, порой до десятка в день, надо было эвакуировать тяжелораненых в подвал. Из-за нехватки перевязочных материалов приходилось стирать бинты, бывшие в употреблении; пропитанные кровью и гноем. Из-за болезней и нехватки медперсонала пришлось научиться самому делать сложные перевязки. Особенно тяжело, не столько физически, сколько морально, было относить умерших в подвал, служивший моргом. Об одном случае, происшедшем в этом подвале в феврале 1942 г. и чуть не закончившемся трагически, хочу рассказать особо.
Подвальный коридор проходил по всей длине госпиталя. Морг находился в самом дальнем конце, около черного выхода во двор, и света там, конечно, не было, поскольку аварийный свет от местной электростанции горел только в операционных и палатах с тяжелоранеными. Мы, санитары, выносили раненых на носилках, имея масляную лампадку, закрепленную на груди.
Подойдя к дверям морга, обычно ставили лампадку на пол, открывали дверь и сбрасывали с носилок (да простят нас за такое кощунство иначе не могли, ибо сами были до крайности истощены) в общие штабеля ранее умерших (хоронить могли лишь раз в неделю). Так вот, когда мы сбросили одного из них, он (или возможно другой) издал страшный крик, скорее даже визг. Описать свое тогдашнее состояние я и сейчас не в силах, скажу только, что кто- то из нас, санитаров, сбил ногой лампадку, и в кромешной тьме мы оба, натыкаясь на стены, на трупы, друг на друга, кидались в разные стороны, обезумев от ужаса, в поисках выхода.
Сколько это продолжалось, не знаю. Уже потом мама рассказала, как я сам вбежал в помещение, где тогда мы жили, упал на кровать и пролежал три дня, не разговаривал я почти месяц.
Позже врачи объяснили мне, что это обычное явление. Когда человек умирает на вдохе, голосовые связки его смыкаются. При броске тела имеющийся в легких воздух и порождает этот необычный звук. Как бы то ни было, но до сих пор в минуты волнения я заикаюсь.
Были периоды, когда госпиталь вовсе лишался электроэнергии. Мой отец, до войны работавший в системе кинофикации, раздобыл движок от кинопередвижки, вместе с электриком госпиталя Гришей Гришманом починил его и таким образом создал систему освещения.
Однако, движок пришлось установить в помещении, которое было выделено нашей семье для проживания мы были тогда на казарменном положении. Выхлопную трубу вывели в маленькое окошко на уровне земли. Так что не один десяток ночей нам пришлось спать под равномерный рокот этого движка. Само же окошко было защищено ящиком с песком. Однажды эта мера предосторожности нас спасла. 250-килограммовая бомба упала примерно в 15 метрах от нашего здания, и ящик с песком, смягчив взрывную волну, оказался у нас в комнате.
Вообще же прямых попаданий в наш госпиталь, к счастью, не было, а зажигалки мы научились гасить, как спички. Поэтому до больших пожаров не доходило.
Была еще одна проблема. В нашей «комнате» (все время хочется заключить это слово в кавычки) находились две двери и недействующие туалеты. Но несколько раз за зиму 41-42 гг. при сильных морозах они начинали действовать, правда в обратную сторону. И тогда всей семьей, вооружившись ведрами и совками мы спасали нашу электростанцию от затопления нечистотами! После одного из таких авралов я перенес очень тяжелое желудочное заболевание. Спасибо начальнику госпиталя Хаютину и военкому Попову, которые на время моей болезни (очевидно в нарушение закона) зачислили меня на солдатское довольствие, иначе я вряд ли смог бы поправиться из-за сильной дистрофии.
Когда не было воды, возили ее на санях с Невы из проруби, работали на лесозаготовках осенью 1942 г.
Вечерами, в нерабочее время, когда бывало электричество, показывал на передвижке кинофильмы, иногда одновременно в двух палатах, со сдвигом на полторы части, что давало возможности обслужить за вечер до четырех палат (130 150 человек). Участвовал также в откапывании нашего политрука В.Г.Басса, погибшего в Петропавловской крепости во время первой бомбежки в сентябре 1941 г., вез его труп на тележке через Кировский мост в наш госпиталь.
Весной 1942 г. неоднократно выходили вместе с девушками нашего госпиталя на очистку Невского проспекта от льда, трупов, нечистот. Лед и снег тащили на волокушах к Аничкову мосту и сбрасывали в Фонтанку. Затем готовили выделенный нам участок от площади Восстания до улицы Марата к пуску первого трамвая. К сожалению, вскоре на этом участке произошла страшная трагедия: в трамвай около улицы Марата попал снаряд..
Несмотря на то, что вспоминаю, в основном, о том, что видел и пережил сам, не представляю себя вне сложившегося тогда коллектива. Это было настоящее братство, сплоченный, дружный, работоспособный коллектив, где все были готовы прийти на помощь друг другу. Это был коллектив оптимистов, верующих в победу ради нее они могли работать подряд по несколько суток, делать почти запросто то, что сейчас кажется невозможным. И это были люди, любившие жизнь во всех ее проявлениях. Разве можно забыть, как мы играли летом 42-го в волейбол, как собирались в клубе и устраивали концерты: пели, танцевали, декламировали стихи, выпускали стенгазеты и журнал «За Родину».
Ко всему этому привлекали выздоравливающих раненых, от которых потом получали массу благодарственных писем с фронта. Сколько новых семей образовалось тогда в нашем госпитале!
А сейчас собираемся на наши традиционные встречи. К сожалению, осталось нас совсем немного, наверное человек 25-30 из 250-ти. И все же, несмотря на то, что сам я проработал в госпитале всего полтора года (в январе 1943 г. был призван в Действующую армию), сохранились самые теплые, самые яркие человеческие воспоминания о дорогих мне людях, с которыми довелось жить и работать в тяжелое время испытаний. На то они и испытания, что бы проверить крепость человеческой дружбы, а в конечном счете, по прошествии многих лет, и крепость человеческой памяти.
Два раза в год в день окончательного прорыва блокады и в день Победы мы встречаемся как родные, как самые близкие друзья. И дело не только в старой дружбе, не только в соблюдении установленного много лет назад доброго ритуала. Важно и то, что память оживает, становится силой, побеждает время и доказывает нам, что она не менее важна для людей, чем, по сути своей, и сама жизнь…
Автор: