Основано на

Округлым почерком:
осень 41г. Затяжные дожди. Низкое небо и холодное дыхание смерти за плечом. Дети почти перестали улыбаться. Взрослые еще дарили скупые улыбки и говорили, что всё будет хорошо. Мы же видели их усталые лица, застывший в глазах страх, и не верили. Пытались взять на себя часть их забот, отвлечь, но мы оставались детьми, хоть и повзрослели слишком рано. И несмотря ни на что, хотя бы раз в день, один из нас сбегал к одной из немногих радиоточек и слушал, слушал, слушал. Слушал голос, что дарил надежду в эти страшные дни. Мерный стук метронома, что в любой момент мог увеличиться до 150 ударов в минуту. Мы боялись этого и ждали. И холодели в миг пальцы рук, и начинало биться сердце со скоростью метронома, стоило смениться ритму, а ноги несли к дому. Лишь бы успеть, лишь бы не стало поздно, пожалуйста, только бы успеть. Налёт!
мерцающий огонек свечи, тяжелое дыхание и чьи-то всхлипы. Сыпалась с потолка побелка и дрожал потолок. Близко. Чья-то рука касалась ладони. Сжимала пальцы и вот нас уже двое, и одна свеча, чье пламя позволяло разглядеть смутные черты, сидящих напротив. Их зажмуренные глаза и едва заметное движение губ. Безмолвная просьба молитва. Время тянулось настолько медленно, что казалось нас коснулась вечность. Но замедлялся ритм звучащего из радио метронома. Замедлялся пульс, и слышались облегченные вздохи. Можно выходить. Мы живы
зима 41-42гг. Градусник застыл на отметке минус тридцать. Отопление не работало, так что холод стал всем верным спутником. Мы жгли мебель, но всё реже можно было согреться. Всё чаще кто-то не просыпался. Еды почти не осталось. Той, что выдавали, хватало только на поддержание жизни. И то не всем. Исхудавшие лица, обтянутые тонкой кожей кости, и безумная надежда в глазах. Смерть почти касалась нас своими костлявыми пальцами.
мерный ритм метронома из радио звучал круглосуточно, а голос диктора дарил надежду. Москва держится Идут бои — Скоро нас спасут. Нужно лишь верить шептали нам взрослые. И мы верили. Привычно слушали пульс города, скрывались в убежищах во время бомбардировок и засыпали под ответное пение зениток. Мы жили. Радовались мелочам, вроде нежданной посылки с фронта и возможности притупить голод. Снимали закоченевшими пальцами одежду с тех, кому она уже была не нужна. Мы держались. Мы верили, что нас не оставят
весна 42г. Семь месяцев в окружении врагов. Семь месяцев неизвестности и страха. Семь месяцев надежды. Нас вывезли в эшелоне по Дороге Жизни. В памяти осталась тряска машины и усталые лица шофера и солдат сопровождения. Их обветренные пальцы и улыбка в глазах. Нас вывезли в тыл и отправили учиться. И мы учились, а сердца рвались туда. На передовую. Туда, где взрывались снаряды и раздавались очереди автоматов. Туда, где отдавали жизни наши братья и сестры
лето 42- лето 43гг. Я всегда хотела в небо. Смотреть, как пролетают под самолетом облака, следовать за извилистым руслом реки, просто потому, что так хочется и наслаждаться ярким светом солнца. Я грезила полетами. Мечтала, что однажды сяду в кресло пилота и оторвусь от земли. Буду взмывать всё выше и выше. К солнцу, к свободе. Но жизнь рассудила иначе. Меня отправили в училище, учиться холодной обработке металла. Нужная специальность, и возможность ковать победу в тылу. Но я хотела на фронт. Написанное заявление добровольца долго ждало своего часа. Мне говорили, что я мала, что детей не берут, но уже осенью пришел ответ из РККА.
Меня приняли. Я ликовала и надеялась, что мне повезет, и я буду летать. Сбивать вражеские бомбардировщики, вести воздушные бои и видеть белые облака над мирной землей. Но вновь моим надеждам не суждено было сбыться. Центральная школа инструкторов снайперской подготовки больше чем на полгода стала моим домом. Там голодная зима 42 дала знать о себе. Я была слабее остальных курсантов. Каждая тренировка была вызовом. Но я старалась. И как я стреляла! Именная винтовка с надписью «От ЦК ВЛКСМ за отличную стрельбу» была мне наградой
зима 43г. прошла незаметно. Тренировки, присяга, вновь тренировки и единственная мысль: Лишь бы успеть. Страна всё еще боролась. За себя, за свободу, за жизнь.
июль-август 43г. Ярко-голубое небо в перистых облаках над головой. Одуряющий запах трав и длинная колонна грузовиков, ползущая по дороге. Я смотрела вокруг — на залитые солнечным светом луга, на россыпь ромашек в луговых травах и казалось, что ещё немного и я проснусь. Открою глаза — и последние годы окажутся сном. Я так хотела проснуться.
Привал. Запах походной каши, смех, так далеко и так близко к фронту. Последние часы, когда можно не думать, и страх не накатывает липкими волнами. Закатав рукава большой мне куртки, я собирала букет белоснежных цветов. Ремень винтовки все норовил соскользнуть с плеча, и я каждый раз отвлекалась на то чтобы его поправить. Одуряющий запах нагретых солнцем ромашек, гибкие стебли которых сплетались в пушистый венок, пока в руках не остался последний цветок.
— Алия! я вскинула голову. Колонна оказалась дальше, чем я могла предположить. Сумасшедшая. Слишком далеко ушла. Возвращаясь под пристальными взглядами, хотела провалиться сквозь землю.
— Ромашки. полувздох полушепот, и из моих рук бережно берут оставшийся цветок
октябрь 43г. На счету тридцать два ликвидированных фрица. Всё стало обыденным. Длительная подготовка, выбор позиции, ожидание, выстрел Мгновение — и позиция накрывалась огнем минометов, но нам везло. С боем, раненые, но мы уходили, возвращались на базу и вновь готовились к бою. Мы были живы и казалось, что еще немного — и мы вырвем победу, отбросим захватчиков за пределы страны. Мне так хотелось видеть мирное небо
зима 44г. Марш-бросок вдоль фронта, бои на пределе возможностей, но мы прорвали оборону противника. Запах гари, казалось, проник в кожу, винтовка стала продолжением руки. Мы продолжали бороться. За жизнь, за свободу, за мир, за тех, кто остался в тылу. Мы жили, несмотря на окружающий нас ужас. Находили мгновения для радости, улыбок и чистого, искреннего смеха. Мы стали семьей.
Завтра вновь будет бой. Уже выбраны позиции, распределены задачи и осталось немного времени, чтобы отдохнуть и победить. А пока рядом лежит письмо сестре, написанное под огонек керосиновой лампы. Я скучаю, Сапур, я скучаю
***
С сильным наклоном вправо:
Её подвиг трудно переоценить. И невозможно осознать, сколько решимости, жизни и силы в ней было. Задача, что почти была провалена, когда она повела нас в бой, была выполнена. Четыре слова изменившие всё: Братья, солдаты, за мной!
Ей было восемнадцать.

Источник