Псевдо

 

Псевдо Лифт молчит. Его серые створки продолжают угрюмо на меня смотреть, храня за собой напрягающую тишину. Я нажимаю на кнопку во второй раз: из шахты не раздается ни единого звука. Мой палец

Лифт молчит. Его серые створки продолжают угрюмо на меня смотреть, храня за собой напрягающую тишину. Я нажимаю на кнопку во второй раз: из шахты не раздается ни единого звука. Мой палец снова оказывается на кнопке и с силой давит на нее никакого отклика. И снова
И снова, и снова, и снова Результат не меняется.
Я могу закричать, ударить по створкам лифта, пнуть валяющуюся рядом бутылку из-под пива Могу выпустить пар. Но все, что я себе позволяю это тихий, прерывистый вздох.
Ты хозяин своих эмоций.
Ты — повелитель своих действий.
Под ногами втоптанный в пол и покрытый слоем пыли лист бумаги с напечатанным текстом: «ЛИФТ ВРЕМЕННО НЕ РАБОТАЕТ.
ПРИНОСИМ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ДОСТАВЛЕННЫЕ НЕУДОБСТВА».
Он от меня прятался и заставлял жать на кнопку. До этого момента. Теперь я тебя вижу. В правом нижнем углу — частично стертая дата объявления. Жильцы этого дома поднимаются на своих двоих уже почти три месяца.
Поднимаются вверх, пока жизнь катится вниз.
Ноги есть дойдешь. Ног нет твои проблемы. День за днем.
Пахнет сыростью. Пахнет плесенью. Пахнет лужа в углу.
Четыре шага к лестнице. Расшатанные ржавые перила со скрежетом вздрагивают от моего прикосновения. Я одергиваю руку — не хочу создавать лишнего шума.
Идти и ничего не трогать отличный план.
Первая ступенька
Вторая
Под туфлями хрустит сухая, осыпавшаяся со стен краска, смешанная с кусками штукатурки. Эхо «капитального ремонта».
Пятнадцатая
Тридцать шестая
Пятьдесят седьмая
Переполненные окурками железные банки, засохшие следы от слюны и стойкий запах дешевых сигарет украшение каждого этажа.
Насквозь пропитанные стены. Насквозь пропитанные легкие.
Восемьдесят девятая
Не знаю, почему я решил, что если считать ступеньки, то подниматься будет проще. Глупость.
Доведи до конца то, что начал.
Сто двадцать шестая Седьмой этаж.
Сверху доносятся женский плач и мужские голоса. Кто-то кашляет Этот «кто-то» шумно набирает в легкие воздух, и подъезд содрогается от нового приступа кашля. Мокрота не хочет выходить. Я слышу характерные звуки. Я знаю, что нужно делать, но «кто-то» не знает.
Плач прекращается, берет передышку и становится еще громче. В нем нет ни отчаяния, ни боли, ни тоски. В нем нет эмоций. Оболочка, за которой прячется нечто страшное. Ты тоже это чувствуешь.
Сто сорок четвертая Восьмой этаж.
Я замедляю шаг и замираю: почти два десятка ступеней отделяют меня от места происшествия Самая обычная дверь в самую обычную квартиру.
Они ждут тебя.
Мышцы на ногах ноют. Я нехотя преодолеваю последнюю ступеньку. Сто шестьдесят вторая. Девятый этаж. Выше только чердак.
Финиш. Но никакой красной ленты и аплодисментов. Даже оградительной полицейской ленты нет ненужная роскошь. Кино врет. Книги врут.
Все врут.
Я вижу плачущую женщину. Сидит на бетонном полу рядом с лифтом. Сгорбившись и подтянув ноги к груди, она вздрагивает, словно от шепота настырного голоса в голове, который то и дело вламывается в беззащитное сознание.
Он пускает корни в подсознании.
Ярко-красный лак на ее заостренных ногтях резко выделяется на фоне блеклых тонов подъезда и домашней одежды соседей. Этот цвет Он здесь лишний, он не вписывается в обстановку.
Как и я. Я тоже лишний На подобных вызовах вся моя уверенность находится в довольно шатком положении. Сохранить баланс между профессионализмом и эмоциями задача не простая, но выполнимая.
Пока что.
Несколько человек о чем-то тихо переговариваются, бросают взгляды на приоткрытую дверь одной из квартир, возле которой стоит мрачный полицейский. Невысокая старушка пытается успокоить женщину, поглаживая ее по голове и приговаривая, что все будет хорошо.
У нее не будет.
Седой мужчина лет сорока с прищуром смотрит сначала на мой чемодан , а затем на меня, при этом абсолютно не моргая. У меня есть скальпель. У седого общая сонная артерия.
Нет.
Я игнорирую его чрезмерное внимание, жму руку полицейскому и оказываюсь в квартире.
На этот вызов приезжать мне не хотелось.
Старый паркет плохо освещенного коридора отзывается протяжным скрипом на каждый шаг. Покосившаяся тумбочка, перевернутый стул, пыльный длинный ковер Темно-зеленого цвета. За спиной непрекращающийся плач, впереди следователь, Андрей Кривин, замер у распахнутой двери ванной комнаты. На месте происшествия мы с ним друг друга никак не приветствуем, считая это плохой приметой. Я не суеверный, в отличие от него. Приходится уважать чужие странности.
У нас своих хватает.
— Так-с Жертвы: двое мальчиков восьми и десяти лет. Убил отчим Александр Квасов, сорок пять лет. Одного задушил, а второго зарезал кухонным ножом. Причины пока неизвестны. Мать Ксения Квасова, тридцать девять лет не в состоянии и двух слов связать, истерит, брыкается Эм-м-м Отчима поймали, но тот вусмерть пьяный Весь в кровище, нож зачем-то с собой утащил Так что То ли «белку» поймал, то ли хрен его знает Сосед услышал детские крики и вызвал полицию, — Кривин устало выдыхает и садится на заранее приготовленную табуретку. В принципе, все и так ясно. Давай по-быстрому разберемся тут
Вчера здесь жарили котлеты. Стойкий запах, который долго не выветривается. Он впитывается в волосы, кожу, одежду, обои Заполоняет собой всю жизнь.
— Разберемся — повторяю я и захожу в крохотную ванную комнату. Уверенность и некая отстраненность следователя меня удивляют: ничего очевидного пока что не наблюдается.
«Все и так ясно»
На самом деле ясного мало. Чтобы воссоздать картину произошедшего и докопаться до истины, нужно собрать имеющиеся факты, и только после этого делать выводы. Придерживаться какой-либо версии в процессе непозволительно. Убежденность в своей правоте на основе лишь части данных может сыграть злую шутку,
однако спорить вот так сразу с Кривиным было бы глупо с моей стороны. Все по порядку.
Два шага я в центре ванной комнаты. Облупленный голубоватый кафель на стенах, по углам висит паутина, улавливается запах канализации. Над ванной натянуты две веревки для сушки белья.
Жертвы
Под раковиной лежит тело первого мальчика: положение — на спине, зеленая футболка с персонажем из неизвестного мультфильма, бежевые шорты до колен, обувь отсутствует; светлые волосы, голова повернута набок, рот открыт, губы синюшные, на шее овальные кровоподтеки и ссадины.
Тело второго мальчика лежит в ванной: положение на спине, голый торс, черные шорты, обувь отсутствует; грудь и живот покрывают множественные колото-резаные раны. Кровавые смазанные отпечатки маленьких ладоней на краях ванной и кафеле Мальчик сопротивлялся. Светловолосые, худые.
Как же мне не хотелось сюда ехать
— Где криминалист я перевожу взгляд на Кривина. Выглядит он довольно болезненно: черные круги под глазами, впалые щеки с темной щетиной и крайне тяжелое дыхание. Несмотря на низкую температуру в помещении, на его лбу выступили капли пота.
— Фотографии сделал и вышел. Без него справимся.
— Ты когда в последний раз отдыхал
— Да это простуда Наверно. Зараза, не вовремя, — нахмурив брови, он достает из внутреннего кармана пиджака ручку. Щелчок она готова к работе.
— Ну да, а в другое время она была бы кстати, — нервно усмехаюсь я.
— Да ну тебя, — отмахивается Кривин. Давай уже к делу.
Раскрытый чемодан я кладу на пол и вытягиваю две медицинские перчатки.
— Получается, что отчим задушил одного и зарезал второго
— Вот протрезвеет, и спросим, — Кривин усиленно трет правый глаз, и, кажется, не особо хочет в чем-либо разбираться. Никакой сосредоточенности. Это раздражает.
Я сажусь на корточки у тела задушенного мальчика и поворачиваю его голову так, чтобы лучше рассмотреть шею: с обеих сторон имеются небольшие округлые кровоподтеки, а с правой стороны под углом нижней челюсти — полулунные ссадины от давления ногтями. Типичные следы удавления руками. Но глубина ссадин не характерна для обычных коротких мужских ногтей.
— Там женщина у лифта плачет. Это их мать я выпрямляюсь и осторожно делаю шаг к ванной. Когда-то она была белой. Или желтоватой от налета. Сейчас она в алых разводах.
— Да, а что
— Во время убийства она была дома
— Ну да, — Кривин зевает и жмурит глаза.
— Тоже пьяная я поворачиваю голову второго мальчика в бок. Такие же глубокие ссадины, как и у первого.
— Вообще в хлам. Даже стоять-то не может, так и сидит с самого приезда дежурки.
— Хм У обоих ссадины. Глубокие. Не очень похоже на мужские ногти.
— Да Ну, может, он долго не стриг или гитарист какой-нибудь, — новая информация не интересует следователя. Его безразличный тон выводит из себя.
Толкает в пропасть.
Табуретка голова. Голова раз. Голова два. Углом в висок
Нет.
— С чего ты решил, что отчим один их убил А если он их и не убивал Эта мать, почему там сидит Она тоже подозреваемая! Да что с тобой не так — мой поток вопросов частично возвращает Кривина на землю.
— Я Я И правда — он вытирает рукавом рубашки пот со лба и хмурится. Иванчук! Иванчук! — бас следователя раскатывается по квартире, призывая полицейского. Тот заходит. — Крути Квасову! Подозреваемая!
Иванчук кивает и уходит. Все просто. Просто исполняет приказы.
— Мда Пожалуй, возьму больничный, — вздыхает Кривин. — Давай уже протокол нач…
Но его прерывает раздавшийся из подъезда истеричный женский визг, за которым следует отборный мат. Следователь тут же срывается с места и выбегает из квартиры.
Я остаюсь. Я заглядываю в раковину: на краях сливного отверстия видно небольшое количество крови кто-то пытался отмыть руки.
От такого руки не отмыть.
Если бы я мог воскрешать мертвых Взмахнуть руками, что-нибудь пробормотать и вытащить мальчишек с того света Но к какой бы жизни я их вернул Совсем дети Они не в состоянии уйти и жить самостоятельно. А продолжать находиться здесь сущий кошмар.
К какой бы жизни я их вернул Детдом А там
Пятьдесят на пятьдесят.
Взмахнуть руками и что-нибудь пробормотать всем счастливую жизнь.
Утопия
Не в этом мире. Не с людьми.
Утопия несбыточная мечта. Невозможная, нереальная. Чья-то злая шутка: подселить идею об идеальном обществе.
Есть эмоции нет утопии. Есть чувства нет утопии. Есть душа нет утопии.
Бездушная податливая масса не утопия.
В подъезде суматоха, голоса, брань. Кривин возвращается с перекошенным от злости и поцарапанным лицом, а я все также стою посреди ванной. А они лежат.
— Вот же ж сука! Твою-то Может, ты и прав насчет нее. Бешеная тварь! Явно не все дома — он обреченно садится на табуретку и выдыхает. Крови нет
— Немного. Сопротивлялась я бросаю беглый взгляд на его лицо. Сейчас оно интересует меня меньше всего. Не интересует.
— Еще как! Иванчуку тоже досталось!
Я хмыкаю. Ничего смешного.
— Ладно Давай начнем, — Кривин два раза щелкает ручкой и готовится писать.
Клац-клац.
Я закрываю чемодан, потому что мы сделали свою работу. Осмотрели, записали, подумали, убедились. Незамедлительно покидаю квартиру и собираюсь спускаться вниз, но ко мне подходит невысокая старушка. Это она пыталась утешать Квасову.
— А я всегда говорила, что эта семейка выкинет что-то такое Пили же постоянно. Муженек каждую субботу под дверью валялся, представляете Даже открыть ее не мог. Я ж сама видела, как эта Ксюша, ну Квасова, постоянно младшенького лупила! Ай-яй-яй Да, и отчим тоже лупил. И старшего, и младшего
Много слышит и видит.
Поймав на себе мой взгляд, она замолкает и поджимает губы. Кожа на ее лице морщинистая, глаза бусины, большая родинка на правой щеке. Обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки.
Наверное, ей одиноко.
— Андрей! У вас тут ценный свидетель, — я зову Кривина, который только выходит из квартиры. Старушка не хочет участвовать в уголовном процессе, рассчитывая просто повздыхать на лестничной площадке, а затем вернуться к своей размеренной жизни.
— Но — начинает она, однако Кривин ее тут же перебивает и отводит в сторону.
Тела мальчиков забрали в морг.
Я сажусь на скамейку у подъезда, чемодан ставлю перед собой. Вскоре выходит Кривин.
— Будешь он садится рядом и протягивает мне пачку сигарет «Клауд».
Я отрицательно мотаю головой. Курю я не часто, но предпочитаю обычные сигареты. Следователь пожимает плечами, чиркает спичкой и закуривает. В воздухе пахнет эвкалиптом. Сильнее и сильнее.
Отрыжка коалы.
— Знаешь, — он выпускает светло-зеленый дым, — а ведь этого могло и не случиться. Соседи сказали, что вызывали и участкового, и в органы опеки пытались достучаться, но толку никакого. Мелких постоянно били, причем, говорят, что оба родителя. Отчим до потери сознания напивался, а мать с головой совсем не дружила.
— Да, я слышал, старушка сказала о побоях — говорю я.
— Нина Васильевна.
— Нина Васильевна, — я киваю.
Кривин закашливается и тушит сигарету об асфальт. Окурок летит в мусорную урну. Безвредные сигареты будущего. В них очищение, в них истина.
— Не могу че-то я их курить в последнее время. Прям поперек горла дым проклятый — он глубоко вдохнул. — Короче, разбирательств будет Тьма. А ведь среагируй участковый нормально или органы опеки
Кривин достает обычную сигарету. Чиркает спичкой. Горит табак.
Табак сгорает
Синильная кислота.
Сероводород.
Пиридиновые основания.
Никотин.
Аммиак.
Оксид углерода
На теле второго мальчика я оказалось семнадцать колото-резаных ран. Семнадцать Кем надо быть, чтобы такое сделать
— Ну что, ты едешь Кривин хлопает меня по плечу.
— Да, конечно, — отгоняю дурные мысли.
Он опять закашливается и бросает в урну недокуренную сигарету.
Новое портится, а старое не становится лучше.
Следователь сплевывает на асфальт серо-зеленая мокрота расплющивается по его поверхности.
Кашель курильщика бронхит курильщика.
Эмфизема легких.
Рак.
Смерть.
— Ты бы к врачу сходил, — говорю я, наблюдая за его тяжелым дыханием.
— К врачу К врачам. Был я у них. Гоняли туда-сюда, писали что-то Нельзя мне на больничный деньги нужны — Кривин грустно улыбается, встает и идет к машине.
Рак.
Смерть.
Я иду следом. Надо мной висит чувство стыда от несдержанности ранее
— Обращайся, если нужна будет помощь.
Кривин не оборачивается. Но кивает. Мы все устали, мы все хотим домой. А дежурство как раз заканчивается

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *