Седые травы

«Я не знаю, что другие увидят в момент смерти. Но точно знаю, что увижу я. Поле, укрытое седой инистой травой. Далекий горизонт, и намек на восход но светило взойдет над этой долиной тогда, когда все свершится. Для меня там всегда будут сумерки и тишина. Только когда придет ветер, можно будет идти. За спиной будет лес. Ветер поведет меня, подталкивая. Он холодный, но я не почувствую холода. И идти придется долго. Столько, сколько надо, чтоб стать легким. Небо над полем будет низким, цвета звенящего темного серебра.Все звезды останутся над лесом. Трава нежно коснется ног, иногда царапаясь острым краем стебля. Но кровь не упадет на землю. И я не почувствую боли. Я буду уже слишком легким. Ветер будет шуршать, приглаживая травы, и вести меня. А потом поле завершится, как любое брошенное в воздух троеточие. И будет обрыв, а внизу — безмолвное море, туман или бездна. И я прыгну. Но буду достаточно легким, чтоб ветер унес меня прочь.
Но на самом краю меня дождешься ты. Я знаю. Ты обещала. И я верю, что заслужил.
Невесомое касание разбудило меня. Теплый ветер Откуда теплый ветер в наглухо закрытой зимней комнате Я услышал шелест листвы. Сон продолжился, и я понял, откуда эта поэзия. Я много лет как не писал стихов. Стал серьезным взрослым дядькой, обремененным серьезной работой. У меня было много благодарных мне людей. Тех, кто разочаровался во мне, я помнил лучше. Но сейчас эти мысли отступили, а вокруг шумел лес. Я открыл глаза, поднялся. Майский, теплый сумрачный лес, ранний вечер. Деревья старые, тихо шумят под уютным ветерком. И соловей где-то поет. А засыпал я дома, усталым, вымотанным, исполненным надежд, что сны мне сниться не будут. С другой стороны, если это сон, то волноваться не стоит. Но я знаю, что я сплю, а значит
Не знаю я, что это значит. Я прекрасно себя чувствовал. Мне дышалось легко. Воздух пах не городской квартирой в центре мегаполиса, а терпкими весенними листьями и цветущими вишнями. Я не спешил. Раз это сон, то можно побродить Хороший сон, уютный, свежий. И вроде бы просто весенний лес, но мне хотелось кричать от восторга, петь и носиться между деревьями. Не помню уже, когда так было. Если не считать утренних пробежек вокруг дома, да воскресных прогулок в парке, я мало где бывал.
Воздух был напряженной струной в пальцах великого мастера. Вот только отпустили струну, и отголосок высокой ноты дрожит в темноте. Другие звуки лишь вторят в тщете дополнить совершенную мелодию.
Воздух пел без голоса и звука, но я не слышал прежде музыки лучше. Он вернул мне юность, в которой не задают вопросов, получив в руки чудо. Я просто принял это чудо, как сон, как реальность. Воздух наполнен был полусветом, все сияло приглушенно и тёмно. В полусвете видны были даже мелкие камешки на берегу ручья
Лес завершился, ручей сбегал в долину, где я окунулся по пояс в сочную траву. Поднял голову, увидев огромное небо, прозрачное, синее. Яркие звезды, казалось, пришли из детства, никогда не бывает больше таких звезд, как там. Между ними и мной будто не было воздуха. Небо тоже пело. Это был не мой мир. Я даже не пытался узнать созвездия. Я не верил, что это Земля.
Мир кругом был совсем юным, я наблюдал весну ликующего мира. Мир был лесом, и он родился недавно. Сейчас. Только что. Для меня. Я знал это. Может, я просто умер Ведь я всегда был безумным философом, не глядя на все те маски, что выбила на моем лице жизнь. Ушли прочь мои заботы, обязанности, тревоги, беды и радости жизни. Я родился заново в ликующем раю, бесконечном лесу, полном рек, полян и озер, где в небо вздымались столетние, и все же юные буки, дубы и сосны
А где-то тут я знал точно березовые рощи, их стволы белеют в свете звезд колоннами из мрамора. Я знал этот мир, описал его однажды, когда-то я был поэтом. Давно, еще в студенчестве, я написал одну наивную поэму про рай под светом звезд. Кто сказал, что медики не пишут стихи
«Под светом звезд, в лесном раю сонеты соловьи поют, ликует их веселый хор, ликует звонко темный бор, и речка чистою слезой не прекращает разговор»
Да, сейчас именно эти слова звучали в моей седой голове, которая уверен — тут вовсе не седая. Мои ноги были полны сил, а плечи распрямились. И если б я знал, где тут закат
«А на закате, у зари, там, где звезда одна горит, озерных гладей жемчуга, и золотые берега, и не ступала на песок ни разу ни одна нога»
В таком случае где-то там, вон за тем холмом, пожелай я туда дойти
«И за холмистою грядой, и за бегущею водой, берез веселых хоровод рассыпался у звонких вод, лесными нимфами они танцуют там за годом год».
Я побежал вниз, размахивая руками и выкрикивая свой же давний стих, такой наивный в сравнении с великолепием юной жизни вокруг. Да, этот сон моментом захватил меня, и я решил не думать о реальной жизни. Такие подарки даются нам слишком редко.
«Там даже камни молоды, там дикие растут сады, там не бывают холода, туда не знает путь беда, и только ярко над землей горит весенняя звезда»
Звезда горела всепобеждающим огнем, синим, ослепительно-прекрасным. Эта звезда напоминала про все несбывшиеся мечты. Я глядел на звезду зачарованно. И если я прав, и этот мир ночное чадо моих грез, так не связанных с прозаической тяжестью моей работы, тяжелой, испытывающей, то где-то тут есть алмазный утес, на вершине которого Синяя Звезда расцвечивает лазоревый костер детских грез. Или как-то так, записи моей поэмы не сохранились. Кажется, я когда-то зачитывал их девчонкам с нашего двора. Давно же то было.
«Там каждый камешек живой, струятся тени чередой, а в самой камня глубине мерцают искры средь теней»
Я поднял теплый камень с земли. Да, он был гладок на ощупь, как стекло. И он просвечивал, в его глубинах перемешивались неясные тени, вспыхивали и гасли искры. Он дышал. Я бережно положил камень обратно в лунку. Стоя на коленях, я гладил шелковую траву. Прямо на моих глазах распустилась ночная фиалка, я не сорвал ее, но прошептал невпопад:
— Может, я умер-таки, и попал в тот рай, что некогда описал сам и тут же мотнул головой. Нет. Я живой, в живом мире. Кто-кто, а я очень хорошо знал разницу между жизнью и смертью. Разбирался, так сказать, в вопросе.
«И если речку перейти, под сенью ясеней пройти, весенний аромат вдохнуть, и песню соловья вспугнуть, найдешь единый ценный клад о нем вовеки не забудь»
Я поднялся, потому что должен был найти тот клад. Что-то звенело, искало выхода. Но я помнил так мало. Взгляд, и улыбку, и еще легкое платье, сейчас девушки такие не носят. Еще немного помню волосы, и смех. Этот смех показался мне важным, но прежде, чем я вспомнил ту, что так смеялась, я услышал в сознании новые строки.
«Услышишь ты беззвучный зов, и имя есть ему любовь, она прекрасна как весна, и как фиалка та, нежна, ее найди и не теряй потеря будет та страшна»
Я уже не мог остановиться. Если кто-то и воссоздал мою фантазию, то неужто я встречу тут девушку, которой была посвящена юношеская романтическая поэма
«Ее глаза как звездный свет, ее лица нежнее нет, она берез лесных стройней, идет, скользит среди теней, ее улыбка свет луны, но нет, наверное светлей»
Я перепрыгнул речку, и стремительней ветра поспешил туда, где мог быть безымянный сон моей юности, в котором я создавал наивный образ стихотворного идеала. Эту поэму я высмеял бы нынче, но только не влюбленный юноша сорокалетней давности сегодня я был им. И если тут есть она, тогда
Да. Я увидел ее, когда она выходила из-под дерев. Ее шаг бесшумно скользил, не колыхая трав, на ней было простое короткое платье, в свете звезд подобное отблеску луча.
«В том нежном мире полутьмы не встретишь ты луча луны, нельзя ей нарушать покой, безлунен вечер неземной, и в мире только лунный свет сияет юной чистотой»
Тут не было луны, слишком яркой для мира полутеней. Я шел к русалке моих снов, и видел она совсем иная, чем в стихе. И все же лучше. Я видел в ее глазах блеск звезд, ее светлые волосы достигали плеч, улыбка, лишь коснувшись губ, слетала, чтоб вернуться вновь. Тоненькая, изящная. Страшно было спугнуть видение, но девушка не исчезала. И когда она заговорила, это были не слова давней поэмы.
— Здравствуй, Юрий, — вот что сказала она, и улыбнулась. Мое сердце выпрыгнуло из груди. Эта знакомая до боли улыбка, эти глаза цвета бегущего ручья, и все же другая. Живая. Как он, как мир кругом. Не дух, не наяда. Живая женщина, юная и красивая, как небо. Знакомая незнакомка глядела на меня, и звезды отражались в ее улыбке.
— Кто ты все, что я сказал. Она рассмеялась. Это был тот самый смех, очень важный для меня. Мне стало неловко перед женщиной, которая родила мне двоих детей и которая умерла пять лет тому. Никакой хирург-травматолог не поможет, если внезапный и непредсказуемый тромб. Зачем я вспомнил свою жену Может быть, потому что не она тут, напротив меня, смеется звонким смехом Мне стало неловко перед своими детьми, и даже перед своими внуками. Но миг спустя вся неловкость миновала, и мне показалось, что все правильно. Перед лицом той силы, с которой я воюю все эти годы встреча эта была настоящей. И вот я глядел, как она смеется, и слушал, что она говорит:
— Мы знакомы. Очень давно. Много лет.
— Но — я протянул к ней руки, пальцы коснулись пустоты ветер отнес ее образ на половину мига назад.
— Я не призрак, — предупредила она, — просто еще не время. Иди за мной.
Она развернулась, и, не тревожа трав, скользнула вглубь леса. Я шел за ней. Под моими ногами потрескивали ветви, и шелестела трава, а я не замечал мир вокруг, иначе бы узнавал в нем все то, что описал когда-то.
А затем мы вышли на поляну, полную хрупкой тишины и белых цветов. Моя ли мечта Я не помнил этой поляны. Но, право, будет ли мужчина размышлять о прелести цветов, когда юная нимфа скидывает платье и падает ему в объятья. И вовсе не призрак живая, теплая, юная, свежая. Кажется, это было ее мечтой объятья на ковре из белых весенних цветов. Ее, не моя. Я знал это. Как и то, что поляну с цветами создала она.
Какая разница. У меня была она, и наша любовь, и все. А потом два молодых бога ночного мира бегали по лесу, плели венки и купались в ручье. Ночь была бесконечна. А когда мы проголодались, то нашли землянику, она насытила нас. Мне снова было семнадцать, а не шесть десятков, а она просто юна и призрачна. Похоже, я готов сойти с ума и поверить в то, что мы всегда жили тут, первые люди или боги этого мира.
А потом край неба стал светлеть, я не видел, но чуял это. Я внезапно задохнулся, потому что вспомнил конец поэмы, забытый мной за долгие годы жизни. Нет, я не хотел вспоминать
«И если вдруг когда-нибудь твой завершится долгий путь, ты выйдешь в этот уголок, увидишь скрытый мраком лог, и снег, туман, и туч гряда уходит в пустошь, в никуда. И бесконечности простор, где нет морей, и нету гор, там есть алеющий восток, конец всего, всего исток, там пустошь, серая трава всегда шуршит, всегда мертва, там нет ни троп, и нет живых, там завершает небо стих и краем жизни там обрыв, и ветра сумрачен порыв, подхватит, в вечность унесет, в последний ветреный полет»
Ох уж это юное стремление к красивой гибельности. Оно быстро разбилось о мою практику и мою жизнь. Оставив только горьковатый привкус, в котором было слишком много формалина, и слишком мало романтики. А девушка взяла мою руку и сказала просто и ласково:
— Юр, пойдем, ты должен это увидеть
Я не хотел. Но знал должен. Ведь скоро мне просыпаться. Мы бежали с ней к востоку, и я уже знал, где он находится. И вот разошлись ряды кустов. Ушли деревья. И пред нами открылась последняя граница леса. Я судорожно вздохнул, увидев безграничное поле, укрытое серебристым подвижным вереском. Серая кисея стелилась до невообразимо далекого горизонта, он уже алел узкой полосой света. Мой мир ночных грез не нуждался в свете солнца, но оно вставало, неизбежное, как смерть.
— Солнце встает, — прошептала спутница, и ветер обдал нас неожиданным холодом, сорвав с ветвей каскад золотых листьев. Я присмотрелся к жухлой, покрытой инеем траве под ногами. Легкий снежок бесшумно падал сверху. Небо, затянутое мрачной дымкой, не давало увидеть звезд лишь там, на востоке, злой алый луч разорвал полумрак. Уже полумрак, вовсе не полусвет. В холодеющем быстро и неотвратно воздухе стояла звенящая тишина я слышал, как гулко стучит мое сердце. Я прижал девушку к себе. Она оказалась холодной, как воздух вокруг. Ее лицо, до сих пор неясно-туманное и сияющее, затмилось серой дымкой. И я понял, что уже забыл это лицо, не успев запомнить. Она была тут, но ее уже не было. Она исчезала, и ничего не могло вернуть уходящий сон. Но улыбка на миг осветила ее лицо, я успел уловить черты, и они исчезли в тумане.
— Видишь, солнце встает Утро, — повторила она, — на рассвете этот мир исчезнет. Тебе пора идти
— А ты она лишь обняла меня прохладными руками и поцеловала. Словно точку поставила. Затем она отошла на шаг, и ветер взметнул между нами ворох снежинок. Печальная улыбка отразилась в глазах, она окинула меня последним взглядом, и ступила в море вереска. Седые травы обняли ее, будто ждали всегда. Она побрела к рассвету, травы смыкались за ней, и я услышал ее последние слова:
— Прости, сегодня ты не успеешь Но помни — иди к рассвету, когда придет твое время. До встречи. Я дождусь тебя.
Ее легкий темнеющий силуэт, укрытый инеем, исчезал в ветре, а я не мог сделать шаг, закричать, позвать. Она не оглядывалась, утекала, как струйка тумана. Чего я не успею Стой! Погоди
Я был там, когда она уже растаяла в лучах встающего солнца. Яростное, первобытное светило ударило по моим глазам копьями. Ветер замер. Исчез шорох вереска. Солнце смяло полумрак и отшвырнуло его, уничтожив самый прекрасный из всех реальных и нереальных миров. Я слышал звон осколков мира»
Звонок мобильного поднял Юрия Викторовича, 60-летнего хирурга-травматолога областной клиники. Телефон звенел уже давно. Он поднял трубку. Он совершенно не удивлялся, что долго не слышал звонка. После суточного дежурства и десятка операций спать бы он мог еще долго. Но его срочно вызывали в больницу, куда привезли женщину в тяжелом состоянии. Оказалось, еще вечером она попала под машину, уехавшую с места происшествия, и нашли женщину только под утро. Она была без сознания, и, не приходя в сознание, умерла. Это случилось, пока он ехал к больнице, полный предчувствий и муторного тумана в голове. Да, впрочем, он бы и не успел. Можно сказать, она умерла еще вечером. И смогла продержаться до утра, только для того, чтобы встретиться с ним.
Эта женщина жила в его многоквартирном доме. Он смутно помнил ее юной девушкой, увлеченный студенческими романами, забывал раньше, чем присматривался. Потом они становились старше, а у него появилась семья, и ему было не до грустного взгляда, изредка провожающего его. Кажется, он думал о ней, когда писал ту поэму. У каждого мечтательного юноши есть прекрасная незнакомка. Он ничего про нее не знал. А когда увидел ее с коляской, то и вовсе выбросил из головы. Он никогда не задумывался, кому он посвятил те строки. А потом и строки забыл. До сегодняшней ночи.
«Я не успел, но я не сетую на свою жизнь. Наверное. Хирурги умеют прятать свои ошибки глубоко на дно души, глубже могил, скрывающих их неудачи. Тут я и не мог успеть. Мне надо было успевать гораздо раньше. Но я прожил вовсе неплохую жизнь, если уж на то пошло. У меня была хорошая жена, и что-то мне подсказывает, что она не расстроится, если узнает о поле ковылей, весеннем лесе и той, что ждет меня на краю. Думаю, она благословит меня, моя добрая и хорошая жена. А дети Что дети, они давно выросли, а их внуки вряд ли задумаются, кто будет ждать их дедушку на краю смерти.
И меня утешает, что она ушла в рассвет, а не в закат, и если рассвет был концом для того мира, он стал началом для какого-то иного дня. Меня утешает и то, что она дождется меня. И хотя бы на исходе своего пути я пойму, ошибся ли я тогда, или вся моя жизнь была только лишь преддверием к настоящему».
Li
Другие работы автора:

Источник