А была ли Лиза

 

А была ли Лиза Наверное, я всё-таки ошибся. Если бы Лиза действительно не существовала, я бы ощутил её понимание. Нет, я не говорю о прощении лиловый концентрат вымышленных людских благодетелей

Наверное, я всё-таки ошибся. Если бы Лиза действительно не существовала, я бы ощутил её понимание.
Нет, я не говорю о прощении лиловый концентрат вымышленных людских благодетелей не обладает достаточными кислотными свойствами, чтобы растопить камень, стекло и чувство утраченной надежды. Но вот понимание эта зелёная агония чувства персональной или даже общей справедливости вполне могло бы и пролиться из её внежанровых, глубоких, чёрных глаз, лёгкий восточный колорит которых вкупе с яркой помадой легко мог быть опознан в качестве запада, юга, севера и даже, возможно, стратосферы.
О, эти глаза Вместе с шинелью Лизы они очень легко вызывали к жизни тот самый идеал женщины, который очень уверенно передвигался прямо посреди комнаты, переполненной безумием самых простых и искренних чувств. Чувств, лишенных примесей общехудожественной евхаристии того самого поэтического бреда, который бежит по нашим параллельным венам и питает отвлечённостями наше второе, не самое главное сердце. С Лизой этот кровоток оказывался бесполезным. В его отсутствие не наступала клиническая смерть, а шансы на сохранение всех необходимых нейронных связей не измерялись минутами.
Идеал в её воплощении был способен растягиваться во времени, замирать, разрывать покрывало ежедневности (которое так жутко кололось в пионерском лагере), умилять своей непосредственностью и даже убеждать в том, что он на самом деле не идеал вовсе, а всего лишь обычная данность, которая едва ли зависела от самой Лизы, её шинели, Шанели, шрапнели и любых других абрикосов бытия (помнишь, я купил два килограмма по цене, которую даже мы могли позволить себе считать смешной).
Именно этот идеал заставлял меня всё чаще размышлять над многими важными вопросами. Например: существует ли Лиза на самом деле А если существует, то почему она делает это не всегда Ну и самый сложный вопрос какое вино выбрать к ужину
К выбору пищи Лиза всегда подходила с особым фанатизмом, который очень уж уверенно включал в себя понятия фатализма, экспрессионизма и ещё нескольких психических диагнозов, принятых в это сомнительное содружество на правах вполне демократических автономий.
И вино в этом смысле было всего лишь частностью, некой утонченной ветвью седьмого уровня постижения общей рыночной икебаны, которую лично я каждый раз созерцал с искренним восхищением простака, так и не осилившего пунктир простого школьного гербария (когда оказалось, что засушенные стебли редких и исчезающих растений вовсе не добавляют гербарию ценности и лишь способны вызвать истерику преподавателя биологии Елены Георгиевны Вмять).
В этой же композиции надежд, знаний, самомнения и фискальных чеков всё было прекрасно и в то же время пугающе. Сразу же возникало ощущение, как нечто несущественное становится определяющим, глупое увековечивается в мраморе, а откровенная халтура торжественно вносится в реестр всенепременных эталонов принятого обществом мейнстрима. Словом, вокруг благоухала красота, которой не было смысла восхищаться и которую можно было только съесть.
Тем не менее, это был тот самый случай, при котором легче поддаться ударной волне, чем добровольно прыгнуть в траншею, превратившись в пехотинца, оторванного от своей части, потерявшего своё оружие и не очень уверенного, на чьей же стороне ему приходится воевать.
Примерно то же самое у нас получалось каждый раз с шампиньонами, суши, осьминогами и прочей дребеденью. Но, разумеется, еда далеко не самое главное.
Когда же Лиза днями пропадала на службе, я вынужден был погружаться в изучение глубинных слоёв алхимии самого этого отсутствия. Неуверенные попытки получить из золота свинец (дарить Лизе кольцо изначально казалось глупой затеей в конце концов, сидя у меня на подоконнике, она красила ногти для того, чтобы быть красивой, а не для того, чтобы стать моей женой), эксперименты по превращению свободного времени в чувство томной, злорадной зависимости чего только не сыщешь в своей черепной коробке, особенно, если считаешь её всем окружающим миром
И когда вопрос «Существует ли Лиза» рикошетом отскакивал от окружающей пустоты к трехочковой зоне сомнений, тогда его место занимали иные сплавы и минералы. Они светились незнакомыми символами и формулами, смысл которых был, тем не менее, понятен. Если Лизы не существует, то кто тогда через час-другой окажется рядом со мной Как зовут это сложное и вполне независимое существо Почему так много её вещей вторглось в мою жизнь без моего согласия, но при этом по моей прямой и искренней просьбе
В такие моменты очень хотелось признать, что между нами уже всё кончено (хотя бы потому, что это «всё» даже не начиналось), но её удлинённые сапоги в моей удлинённой прихожей очень уверенно убеждали меня в обратном.
К тому же, идеал Лизы оказалось невозможно воссоздать в вакууме одиночества. Он не выходил на авансцену, не возникал в глубине стеклянного шара эпитафии, которая лилась из динамиков днями напролет, ввергая соседей и тараканов в тяжёлую экзистенциальную тоску. Всё это уверенно говорило в пользу реального, физического существования Лизы, к приходу которой следовало вымыть всю посуду и покормить кота. Но вовсе не потому, что этого требовала сама Лиза, а потому, что мыть посуду и кормить питомцев так или иначе всё равно нужно.
После того, как Лизе выдали табельное оружие, мои размышления о идеалах быстро перешли в разряд партизанской борьбы за право самоопределения мелких народностей. Мы много времени проводили вместе, и было уже не до алхимии. Нет, я не боялся того, что Лиза меня пристрелит. Мне это не грозило. Но вот в отношении кого-нибудь другого я не мог быть так уверен. Наша общественная жизнь в то время очень напоминала лотерею 5 из 36, где 5 это патроны в барабане её револьвера, а 36 наше общее с ней количество пальцев. Минимум общих знакомых, минимум посторонних мнений, а значит максимум мишеней, поразить которые можно лишь при помощи удачи. Но разве сама Лиза не была для меня именно такой удачей
Я внимательно изучал её внешность. Если бы у Лизы каждый раз оказывалось разное лицо, рост, привычки это сразу же раскрыло бы её настоящую, несовместимую с соседскими тараканами, суть (на маникюр и прически я особого внимания не обращал и у объективно существующих девушек эти знаки препинания всегда менялись настолько стремительно, что даже искушенному читателю заметить это было практически нереально, да, наверное, и незачем). Но физические изменения прокатывались по поверхности Лизы крайне редко, и при этом обычно не выходили за пределы её одежды.
На первых порах в своих облачениях Лиза была неприхотлива. В отличие от той же шинели, любая революционность или раболепная приверженность господствующему режиму одинаково неуверенно смотрелись на её выточенном по эталонным лекалам теле. Разумеется, я предпочитал видеть её голой, но это и был тот самый идеал, приемлемый в общении влюблённой пары, и совершенно нетерпимый в обществе обильно одетых людей. Посреди этой вакханалии взаимной любезности фальшивых шкур даже револьвер был обречён выглядеть всего лишь дешёвой бижутерией.
Но чуть позже, когда наша лотерея разыгрывалась уже по чужим правилам (а любое повышение в звании у нас почему-то сопровождается ощутимой потерей свободы собственного мнения), Лиза изъявила желание определиться со своим вечерним гардеробом. Я пытался объяснить, что оружие должно стрелять, в противном случае, мир во всём мире просто обречен наступить, причём должен сделать это ещё в прошедшем времени, например вчера. Но слушать Лиза не хотела, и теперь я вынужден был сопровождать её в магазинах, бутиках, примерочных и прочих хитросплетениях формального дресс-кода, помогая своим мнением застегиваться любым молниям, пуговицам и рту собственного кошелька (та ещё тварь, но попробуй-ка его не покорми!).
В сущности, Лиза могла бы справиться и без меня. Но «могла» не значит хотела. И тут уж моя взаимность легко превращалась из союзника во врага, хотя и не всегда искусного в методах ведения контрразведки. В сущности, агентов на стороне Лизы у меня было хоть отбавляй (чего стоил хотя бы один кот), смущало другое: ни я, ни они совершенно не разбирались в туфлях на шпильках. Официальный дипкорпус беспомощно пасовал, сборные проигрывали период за периодом, а на улице разразилась совершенно неумолимая осень, срывающая не только ополоумевшие листы с деревьев, но и бурные овации в адрес того или иного кандидата.
В итоге, победило фиолетовое платье. С бретельками, без лозунгов, массовки и финансовой поддержки стран переразвитого капитализма. Выборы были честными (насколько это возможно в условиях государственного переворота), и требовать пересчета бюллетеней было теперь так же наивно, как и верить в то, что поцелуй в губы всенепременно является свидетельством искренности. Одно можно было сказать точно и наверняка: решающее сражение было проиграно. И целовались мы всё чаще
Теперь мне оставалось только отважно и неумолимо выполнять роль главаря нарко-патриотической хунты, посрамлённого общей миролюбивостью окружающей биологии. Да, вокруг царила эволюция. Эволюция видов, эволюция гидов, консультантов, пластиковых вешалок и всего прочего.
Мир жаждал счастья и с готовностью бежал любых идеалов.
Конечно, упрекать в этом саму Лизу было несправедливо и даже бесчеловечно в конце концов, что могла противопоставить общемировому духовному дефолту хрупкая девушка с револьвером в сумочке и совершенно счастливыми глазами Специально уничтожить свой идеал она не смогла бы даже при желании, потому что сознательно ломать идеал это то же самое, что и пытаться сознательно его построить. Подобные попытки конструирования духовного комфорта могут заложить фундамент лишь для архитектуры, способной восхитить туристов, но которая едва ли может быть оценена по достоинству городскими коммунальными службами.
По-моему, архитектурой Лиза не интересовалась. И теперь было понятно, почему.
В силу этого наш разрыв должен был быть обставлен камерно, почти торжественно, неожиданно для нас обоих и желательно где-нибудь под землёй.
И в тот момент, когда на перроне подземки осталось подозрительно мало людей, а давление фундаментов ближайших зданий стало ощущаться прямо затылком (особенно в этом смысле выделялся Главпочтамт), я наконец решился сделать шаг, при котором любое направление оказывалось идеальным, а хитросплетения реальности и вымысла обретали очертания аверса и реверса монеты, подброшенной на удачу вверх, но так и не приземлившейся обратно.
А что было дальше
А дальше был щелчок осечки, после которого двери электрички закрылись, и поезд тронулся. На самом деле я и не помышлял о самоубийстве, просто хотел узнать, что будет, если приложить ствол к своему виску и нажать на курок. Оказалось, что физическая реальность это вполне надежный товарищ, которому можно запросто пожаловаться на все свои недуги, неудачи, сомнения, трафик и надбавочные индексы всеобщего кредитования, вывешенные пёстрыми рекламными флагами на куполах всех храмов, библиотек и прокуратур. Он готов всё выслушать, грубовато похлопать ладонью по спине и даже оказать участие. С той лишь оговоркой, что это участие обречено уместиться в одном лишь неопределённом жесте плеч.
Если мне не изменят память, именно так поступила и Лиза всего лишь пожала плечами. Сквозила ли в её глазах хоть капля того самого понимания, на которое я рассчитывал, мне заметить не удалось. Суровая надпись «Не прислоняться» надёжно перехватила наши взгляды и ещё раз напомнила о важности соблюдения техники безопасности в таком нелёгком деле, как разрушение памятников архитектуры и собственной судьбы.
Дверям железнодорожного вагона в этом случае следовало отдать должное: они оказались осведомлены в соблюдении дистанции между реальностью и идеалами в гораздо большей степени, нежели мы условно существующие индивиды, оправдывающие свое право перемещаться в пространстве и времени купленными заранее проездными документами.
Мой, кстати говоря, истекал уже на следующий день.
Успокаивало лишь то, что идеал Лизы был совершенно точно спасен, пусть теперь для меня он и мог существовать только в качестве вопроса, который одинаково уверенно выступал как в роли приговора, так и в роли оправдания. Но самое главное совершенно не требовал для себя однозначного ответа.
А была ли Лиза
Автор: Олег Золотарь
Источник: Чтиво

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *