На холодильнике два рисунка младшей сестры.

 

На холодильнике два рисунка младшей сестры. Тихо смеюсь. На одном листе примерная лиса. Нарисована оранжевым и черным фломастером. У нее квадратное тело и треугольная мордочка. Глазки-точки и

Тихо смеюсь.
На одном листе примерная лиса. Нарисована оранжевым и черным фломастером. У нее квадратное тело и треугольная мордочка. Глазки-точки и смешные бровки, хвост из сотен неаккуратных ярких линий. В углу листа горит кисло-желтое солнце с кривыми лучиками. И облачка три облачка, синим по контуру, пустые внутри. Барашки…
Так рисует счастливый ребенок. Без теней и оттенков. Когда черное черное. Когда белое белое.
А лиса оранжевая, а не рыжая, или грязно-желтая, или серая… Не знаю. Я совсем не художник. Я плохо вижу.
Этому рисунку больше десяти лет.
Наивная лиса.
По кухне пробегает сухое осеннее солнце. Серым окрашены стены и мои руки, печать серости в каждом сантиметре этой жизни и на втором рисунке.
Может, это от него мне так дурно
Оттуда смотрит мертвый город, и мертвый, черный человек стоит в окружении равнодушных косых высоток. Стоит, опустив руки и бросив взгляд в грязную землю ноября.
В лужах отражается бледная грустная луна.
Каких трудов стоило нарисовать подобное! За этим не только десятки часов, но много лет практики и попыток. Жизнь человека под призмой осени, зимний холод и дикие, все ускоряющиеся и ускоряющиеся дни…
Это дни в страшных палатах, где живут потерянные люди. Это дни в потерянных местах провинциального города, где живут страшные люди.
Это и смерть, и обиды, и печаль, это потери друзей и их отсутствие.
Словом, между Лисой и Ноябрем огромная пропасть.
Лису нарисовала Лерочка.
Ноябрь нарисовала Лера.
Чем Ноябрь лучше Лисы
Мне больно на это смотреть. Я закрываю усталые глаза, закрываю сухими, холодными руками и прячусь в лес дурных размышлений.
Какую дьявольскую ошибку совершает ребенок! Создав образ, он наивно к нему стремится, ожидая прелестей и красоты взрослой жизни.
Дрянь!
Всю мою жизнь меня направляло страшное, решительное существо. У него холодные, пугающие глаза и сам он выточен из камня. Сейчас он сидит на кухне, закрыв глаза руками. Чего уж скрывать это я. Совершенно неубиваемый.
А как можно убить труп
С рисунка смотрит на меня такой же обреченный черный человек. Лера, милая Лера ну как же так Ты сидишь за стеной, в гостиной, здесь, в этом мире, но стен вокруг тебя сотни, и ни солнца, ни ветра, ни тепла ты уже не чувствуешь…
В пять лет мы пачкали мелками асфальт и стены. В семь лет она нарисовала мне милую лису и наш яблоневый сад. В десять подарила уже настоящую картину прекрасного, сильного дракона. В тринадцать я получил от нее лист ватмана, метр нашего холодного моря и неповторимого неба.
В шестнадцать она посетила желтый дом, а вчера принесла на кухню окно в Ноябрь.
За окном, кстати, три облачка и солнечный шарик. Как у Лисички в мире.
Чем ноябрь лучше октября
Боже, за десять лет она научилась рисовать и совершенно разучилась мечтать.
Тяжелые слова переворачиваются могильными плитами в моей голове. Я ее не предупредил! Я знал, что она на меня похожа, знал, что между нами всего пять лет разницы. Знал, как тупой и наивный поэт, что убив в себе ребенка и силы сожалеть, любить, чувствовать, потеряешь и талант.
Взгляните на эти строки! Я, наверное, действительно умер, если позволяю себе писать так…
Оттачивать талант и сточить его!
Трагедия любого художника.
Чем Ноябрь лучше Лисы
Десять лет совершенствования привели к потере души
Солнышко лениво перекатывается по небу, рисунки легонько дрожат от сквозняка, тихо играет в соседней комнате музыка, шипит мое сознание, утратившее последние силы. Краски кончились.
С трудом поднимаюсь из-за стола.
***
Провожу ее за руку по холодному подъезду с опасной лестницей, как сотни лет назад. Толкаю все еще тяжелую дверь и придерживаю, пока она не прошмыгнет скованная, дрожащая, нездорово худая, с постоянно влажными глазами (но их сейчас не видно).
Аккуратно снимаю с ее лица шарф, и она видит необычно теплый октябрь, улыбающееся небо и сухой разрисованный асфальт…
Смотри, Лера! Я тебе мелками нарисовал сад с драконами и лисичкой…
И она смотрит на все это, и страшно молчит, и я замираю с протянутой рукой, в которой мелки из ближайшего магазина, из того же, где брали их тогда, в пять лет.
Лера! Лера, почему ты молчишь Почему я молчу, и не могу тебе ничего сказать Может, потому, что я все это не думаю, а знаю Может, это все уже было Может, мое утомленное умудренное сознание в один миг способно на целую жизнь размышлений и горя
Лера… Что ты
Она все еще молчит. Слезы все еще стоят в ее глазах. Лера, Лерочка, что с нами стало..
Но тут она вырывает из моей руки мелки и бросается в яблоневый сад, и рисует, рисует дурно и по-детски, и в ее неровных (живых!) движениях рождаются чудесные воздушные змеи и розы…
И слезы ее радостные. Впервые за сотни лет.
Лера, Лера…
Мы рисуем на асфальте. Я никогда не умел, она наконец-то разучилась и вырастают города, сады, лестницы в небо и дворцы. Смотрят с удивлением прохожие на две скрюченные фигуры, и мое каменное лицо становится по-детски глупым и счастливым, и ее омуты плача уже просто озера…
Никто не вырвет метры асфальта и не повесит наши каракули на стены, никто не одобрит наше примитивное, нестильное искусство, и не останемся мы в памяти истории с этим полотном садов, драконов и солнечного света… Нет! Это не взорвется гранатой озарения в голове другого человека, не вдохновит еще одного, столь же несчастного поэта, художника, музыканта, не заполнит пробел в душе романтика, не спасет мир! Не станет предметом обсуждения и не принесет нам ни гроша одобрения.
Но боже, каким же мелким, бесчувственным и бесполезным становится все, что мы создали для других в ожидании своего собственного возвышения.
Мертвые рисуют у подъезда мелками, и стремительно прячется за хрущевки слабое солнце октября.
Автор: Чай
Группа автора:

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *