Если меня приснят

Сразу признаюсь, что рассказываю эту историю из чисто эгоистических соображений: есть гипотеза, что меня немного попустит, если я сделаю эту фантазию некой внешней, отдельной от меня, вещью. Вот и проверю.
До недавнего времени я работал на предприятии, производящем, предположим для конспирации, фингербоксы. Товар это ходовой, людям нужный, так что производство всегда обеспечено заказами и приносит неплохую прибыль. Да только мало что из той прибыли перепадает простым сотрудникам: если ты не относишься к числу нескольких «небожителей» из начальства, или не являешься кем-нибудь из их холуев, то даже весьма невысокую зарплату тебе будут отдавать очень неохотно, используя все более или менее законные возможности хоть немного задержать выплаты. Понятия не имею, чем это объяснить. О премиях, снабжении необходимым для работы и другом «нерациональном» расходовании средств и говорить не приходится начальство собаку съело на затягивании поясов. Поясов рядовых сотрудников, конечно. В общем, начальство там «любят». Это для того, чтобы вы лучше представляли атмосферу предприятия и антагонизм классов.
Но в остальном мне грех было жаловаться. Работал я в административном крыле, и моя работа предполагала, что я в любой момент мог находиться где угодно на территории предприятия начальник отдела не следил за мной, удовлетворяясь только вовремя сделанной работой. Разумеется, я злоупотреблял таким положением дел, растягивая перекуры иной раз до получаса. Курить я ходил не в нашу курилку для «белых воротничков», а на Бродвей так у нас называли внутренний проезд к складам в дальней части здания. По сути прямо в стене здания установлены большие ворота, через которые грузовики (и даже фуры) заезжают в высокий пятидесятиметровый коридор, и в нем загружаются не имеющими аналогов фингербоксами, или выгружают сырье. Вот этот коридор-проезд и называют проспектом, бульваром или Бродвеем. Вокруг расположились цеха и машинные залы, снизу зловеще гудит насосами огромный подвал, а в самом коридоре недалеко от ворот ниша со скамеечками и ведром в центре. Курилка на Бродвее. По проезду снуют водители, рабочие, инженеры, заглядывают на пять минут в курилку, наспех курят и/или обмениваются сплетнями, снова исчезают в круговороте производственных и логистических процессов. Истинный центр предприятия!
Разумеется, есть и постоянные посетители. В их число входил и, назовем его так, Петрович замдиректора, редиска, западлист, баба базарная и, по слухам, стукач. Как видите, характеристика крайне неприглядная. Но были у Петровича и положительные черты! Был он очень харизматичным человеком, прекрасным рассказчиком и единственным начальником, который не строил из себя небожителя на моей памяти, ни один другой гусь в пиджаке не входил под высокие своды нашей ниши, не садился на скамеечку рядом с простыми парнями и не заводил с ходу: «Влади-и-мир, ну что, головушка после вчерашнего бо-бо, да А-ха-ха!» Он всех называл на «вы» и полным именем, зачастую умудряясь совмещать в одной фразе вежливость и трехэтажный мат. Знал он великое множество историй обо всем на свете, на все имел свое довольно дилетантское, но твердое мнение; были у него и характерные жесты и мимика. До сих пор перед глазами стоит картина, как он эмоционально хлопает себя по бедрам, подходя к кульминации очередной истории. Так что, хоть и успел он сделать немало дерьма обитателям Бродвея, но все же был желанным гостем. Главное было не распускать язык о состоянии дел на родимом предприятии, а то вдруг и вправду стукач
А почему «был», «было» Вот послушайте.
В последний раз, когда я видел Петровича, на перекур пришел подсобный рабочий, допустим, Вася. Петрович весьма любил подкалывать и задирать его, не опускаясь, впрочем, до оскорблений. И вот Вася, подкурив сигаретку и хитро посмотрев на замдиректора, сказал:
«Ух, какой мне недавно сон приснился, целый триллер про чудовище, ну, как там еще Чужого по-научному называют, чупакабра…»
«Ксеноморф!» подсказал я.
«Да, про ксеноморфа. И вы тоже там были, Петрович», с недоброй улыбкой закончил вступление Вася.
Петрович, конечно, тут же высказался, что молодой гетеросексуальный парень во снах должен видеть телок (пардон, дамы, с чужого голоса пою), а не пожилых мужчин.
Вася никакого внимания на подколку не обратил, и продолжил:
«Приснилось, в общем, что за какой-то надобностью занесло меня в административный корпус, и вдруг там громкоговорители на стенах ожили! Все вокруг струхнули, все-таки, никогда эти раструбы не работали, все уже думали, что только в случае ядерной войны по ним что-нибудь передадут…»
«Х..ево вы думали, Василий. Ядерная война слишком слабый повод; там как минимум Сам должен помирать, чтобы директор раскошелился на починку», политика была одним из коньков Петровича, даже более любимым, чем половой вопрос.
«Ну вот, а вышло еще круче: передали, что по кабинетам гуляет космический монстр, и все должны выполнять какой-то протокол. Не знаю, что за протокол, но люди куда-то разбежались, а в кабинетах я нашел только несколько жутко истерзанных трупов», продолжил Вася.
«А дирека тоже схавали» со странным вожделением спросил один из присутствующих слесарей.
«Не знаю, помню только, что так драпал оттуда, что кажется, будто телепортировался прыжками. Ну, во снах так бывает, все лучше, чем бежать как в молоке. И вот забежал я на какой-то балкон, а там девка из бухгалтерии стоит…»
«Я бы вам, Василий, сказал, что у нормального парня должно стоять наедине с девкой из бухгалтерии!» не преминул вставить свои пять копеек Петрович.
«Вы не портите мой рассказ, с укором глянул Вася. В общем, показала она мне узкую длинную коробку и предложила в нее спрятаться. Сел я на четвереньки, она залезла мне на плечи, а сверху надела на нас коробку».
Тут, вполне ожидаемо, Петрович зашелся смехом на весь Бродвей, застучал себя по бедрам, и популярно объяснил незадачливому Василию, что такая диспозиция означает с точки зрения фрейдизма в его, Петровича, понимании, конечно.
Вася, впрочем, не смутился и продолжал:
«А вот оказалось, что правильно все я сделал! Только спрятались, как рядом раздался шум, а потом стало светло. Поднимаю я голову, а большей части коробки уже нет, и девушки тоже нет, только следы когтей на цементе».
«Ну а кровь Монстр бухгалтершу утащил, или задрал» не удержался я от вопроса.
«Не знаю. А потом откуда-то снаружи на балкон вылез Петрович и принялся рассказывать, как в прошлый раз ксеноморф приходил и что творил. И так вы, Петрович, во время рассказа смеялись и хлопали ладонями, что я от страха голоса лишился. Все-таки, рядом монстр ходит, того и гляди услышит, а прятаться больше негде!» у Васи аж глаза округлились, как будто он до сих пор переживал этот кошмар.
«И как, пришел монстр» спросил я.
«Без понятия. На этом месте я понял, что сплю, и пожелал проснуться. И проснулся», тут он повернулся всем корпусом к Петровичу и неприятно-зловеще процедил: «А вы, Петрович, там остались».
Я посмотрел на Петровича, и мне стало тревожно. Никак он не прокомментировал последнюю часть Васиного рассказа, и лицо у него было бледным, а рукой он как-то нехорошо, беспокойно теребил под пиджаком нагрудный карман рубашки.
То было в пятницу, а в понедельник эксцентричный замдиректора не появился на Бродвее. Позже я узнал, что на выходных у него стало плохо с сердцем. Не откачали.
Народ еще неделю посудачил о безвременной кончине Петровича, да и все, круги по воде разошлись и затихли. Только вот у меня из головы не шла та картина: «вы там остались» и бледный Петрович, обративший расфокусированный взгляд куда-то мимо. Уже не здесь…
Конечно, всего этого явно недостаточно, чтобы занимать ваше внимание. Так было потом еще кое-что!
Вскоре я после работы отвозил на поезд жену и мать ее, ну, в смысле, свою тещу. А вернувшись домой поздно вечером, извлек из недр книжного шкафа заначенную бутылку виски. Алкоголь я не жалую, но женатые читатели прекрасно понимают, как порою мужчине хочется хоть на несколько дней снова стать беззаботным холостяком! В общем, приземлился я на кухне с широкодонным стаканом и вискарем, приобщился к чуждой буржуазной культуре, полистал в телефоне новостную ленту, ничего, впрочем, не читая, да и одолела меня тяжелая сонливость. Надо перекусить, надо сходить в ванную, надо постель поменять. Но это подождет еще пять минут, а сейчас у меня есть время отодвинуть в сторону стакан и лечь лбом на стол, подложив в качестве подушки собственную руку. Просто немного полежать, поискать порядка в мыслях.
Спустя вечность или мгновение я обнаружил себя в узкой комнате с высоким потолком, с цементным полом и зеленой краской на стенах. Вдоль одной длинной стены стоял массивный пыльный стеллаж с какими-то приспособлениями и деталями, на противоположной стене замызганный плафон лампы дневного света освещал пару постеров с красавицами из 90-х. В дальнем торце комнаты всеми четырьмя расшатанными ножками цеплялся за жизнь видавший Брежнева стул. А я сидел на полу в другом торце, возле двери. Оглядевшись вокруг, я пришел к выводу, что занесло меня в одну из кандеек близ Бродвея я был из административного, но общий, с позволения сказать, стиль наших производственных помещений узнал.
И на стуле том я в какой-то момент увидел Васю.
«Ты что здесь делаешь» как мне показалось, с досадой спросил Вася.
«Ну вот, свою-то с тещей на поезд проводил, теперь превращаюсь в обезьяну обратно, честно признался я. Ну а ты чего на работе так поздно»
«Да понимаешь, я теперь каждый вечер перед сном изо всех сил представляю себе того ксеноморфа и кого-нибудь из неприятных мне людей, чтобы проснуться и оставить их наедине. А тут ты влез, но ты ведь парень нормальный. Уж не обессудь, ошибки всегда возможны», отвечал Вася.
«Тогда не буду тебе мешать», сказал я, встал и повернулся к двери. А руку к дверной ручке протянуть не могу. Не чувствую руку!
Тут я заметался, пробиваясь сквозь слои душной тьмы и вдруг ощутил боль во лбу, проехавшись им по чему-то чужому, бесчувственному. Я проснулся, резко выпрямившись на кухонной тахте. Саднил належанный лоб, начинало покалывать потерявшую чувствительность руку, от прежней неудобной позы болели ноги. А я все не мог отделаться от ощущения, что сейчас где-то там Вася продолжает сидеть в пыльной кандейке, пытаясь затянуть к себе жертву. Вторую жертву.
Вы, наверно, ждете, что я напишу, будто бы у нас начали помирать начальнички-ворюги, а Вася при встрече сделал жирный намек, что мы встречались по-настоящему в тех сонных эмпиреях Вынужден вас разочаровать, ничего подобного не было. Я все реже ходил на Бродвей, потом вовсе бросил курить и перестал прошляпываться в курилках. А несколько месяцев назад нашел себе работу получше.
Так о чем история Не знаю. Об идее фикс, наверно. Просто чтобы вы понимали, я не верю в мистику-шмистику, не верю в экстрасенсорные способности, да и вообще я скучный материалист. Я прекрасно понимаю, что Петрович мог маяться сердцем уже давно, а Вася приукрасил свой сон ради эффектного рассказа. И тогда, в последний рабочий день Петровича у него сердечко екнуло и Васин рассказ тут не при чем; Петрович, скорее всего окончание уже не слушал, и Васино выступление было зазря. Ну а сны иногда это просто сны.
А все равно я подспудно старался избегать встреч с Васей, пока работал на фингербоксовом заводе. Просто не хочу, чтобы он меня помнил. И сейчас стараюсь не думать обо всем этом на сон грядущий. И все чаще задумываюсь, не обидел ли я кого за день А то мало ли, во что я там не верю. Можно не верить и гордиться этим, но что я буду делать, если меня приснят и не отпустят
Автор: Стась

Источник