Истории из жизни реальных людей
Ты всегда слишком любила порядок. Все эти предметы по полочкам, задачи по спискам и мысли в табличках. Находила какое-то особое, извращённое удовольствие, выкладывая карандаши параллельно, отделяя зёрна от плёвел, вилки от ложек. И я почти не был удивлён, когда увидел на твоей кухне M&Ms, разобранный по цветам и разложенный по разным стаканам. Порядок — твоя единственная страсть, поэтому ты не можешь меня любить.
Я всегда оказываюсь слишком небрит. Или в мятой рубашке. Или в грязных ботинках. Не безупречный.
Я же всегда любил правду. Извращённую до хамства, уродливую и выставленную напоказ. Неприкрытую, горькую, брошенную в лицо. Я произношу её даже тогда, когда стоило бы промолчать. Или когда стоило бы соврать. И, как Уроборос, пожираю сам себя, когда мне приходится скрывать, лицемерить, лгать. Правда — моё божество, мой спаситель и моё убежище. Поэтому я не могу любить тебя.
В твоём порядке я всегда видел изрядную долю лицемерия. Попытку скрыть что-то настоящее и значимое.
Мы вызывали друг в друге раздражение, переходящее в бешенство с самого начала нашего знакомства. Ты навела порядок вокруг себя, в себе и принялась за окружающих тебя людей. И сходила с ума, потому что я бросал свои вещи и правду, куда вздумается, сваливал в кучи и держал рядом не то, что должно, а то, что удобно. Ты так и не нашла в моей правде порядка.
Я никогда не мог поверить, что эта жажда порядка в тебе естественна. Что-то крылось под этими ровными рядами полок, параллельными линиями и надраенными до блеска полами. Какая-то травма, гноящаяся рана, омерзительная и болезненная история из безупречного прошлого. Что-то, доказывающее, что ты живая.
И, наверное, это нельзя было вылечить. Или, может быть, для этого сначала пришлось бы вылечить нас. Но мы оба слишком дорожили своими эго.
Поэтому, как только мы остаёмся наедине, я с такой страстью, даже яростью, бросаюсь раздевать тебя. Впрочем, это неправильный глагол. Англичанин бы не согласился, но я не англичанин. Неуместный, неподходящий — глагол, которому здесь нет места. Я срываю с тебя одежду, вырываю и достаю тебя из этой оболочки абсолютного порядка. Из твоих отглаженных блуз, чулок без единой зацепки, комплектов белья.
Мои движения суетны. Руки мечутся в яростной спешке, цепляясь за пуговицы и промахиваясь мимо замка бюстгальтера. Я не вижу, но знаю, что ты закатываешь глаза — ты ненавидишь момент этого хаоса, этой страстной паники. Ты бы предпочла сделать это сама, но твоему порядку не превзойти мой напор, а участвовать в бессистемной тарантелле моих рук не позволяет брезгливость.
К тому же, мы оба знаем, что я справлюсь. И рано или поздно последняя полоска ткани, ведомая моими, наконец взятыми под контроль руками, скользнёт вдоль твоих роскошных, кажущихся бесконечными ног.
Ты всегда оказываешься раздета первой. Может быть, это одно из твоих правил. Но я уже шутил об этом. Может быть, твои правила слишком размеренны, чтобы противостоять моему спущенному с цепи напору.
Но теперь я могу успокоиться. Теперь, когда ты избавлена от одежды, я вижу тебя настоящую. Без лицемерного порядка. Обнажённое воплощение правды.
Теперь твой черёд. И ты всё делаешь степенно. Пуговица за пуговицей. Сверху вниз. Я ненавижу момент этого порядка. У меня сводит челюсть от напряжения, но я держу себя в руках. Так нужно. Ты справишься рано или поздно. Усилием воли я позволяю себе насладиться тем, как ты опускаешься на колени. Ты тоже справишься. И наградишь меня своими губами, прежде, чем всё-таки выпрямиться.
А потом ты встанешь, скользя вдоль моего тела и прижмёшься ко мне в объятиях. Это будет абсолютно искренне. И абсолютно правильно. Я прижму тебя к себе, наслаждаясь этим моментом гармонии и взаимной близости. Моя ладонь остановится, спустившись лишь чуть ниже твоей талии. Ты и я ждём продолжения. Это правда. Но мы не торопимся. И это правильно.
Ты одержима порядком. Я поклоняюсь правде. Наши пути не могут пересечься, но только пока мы одеты. Потому что теперь ты обнажена до самой искренности, а я вступаю на столь близкую тебе тропу.
Я не выпячиваю наружу то самцовое мужланство, похожее на лицемерное хвастовство. Не столько из скромности, сколько из любви к правде. Не многие хвастуны соответствовали потом своим словам. Конечно, может быть, банально, из неуверенности в себе. Впрочем, и об этом я говорю прямо. Но я всегда считал своей сильной стороной не разудалую мужественность, а интеллект. И потому, я усвоил порядок. Я не беру тебя с рыком безволосого зверя. Я начинаю считать.
Сначала я считаю минуты.
Животное внутри меня не хочет ждать. Но сейчас правильно именно так. Придержать псов на цепи. Насладиться ароматом вина, не пригубляя его. И я собираю себя в кулак, расслабляюсь и заставляю себя прочуствовать твои губы на своей грубоватой коже. Впрочем, не правильно оставаться в стороне. Руки и губы — всё, чтобы ты получила удовольствие от увертюры. Язык и язык — поцелуем и комплиментом можно добиться большего, чем одним только поцелуем.
Я никогда не жду дольше, чем нужно. Здесь всё, как ты любишь — от пятнадцати минут до получаса, либо пока ты не потребуешь приступить к основному блюду. Последнее я люблю больше всего — максимальная искренность.
Я рад, что ты сама догадалась, зачем в этой комнате нужны настенные часы. Иначе, я бы наверняка рассказал сам, а это было бы крайне неловко. Или не рассказал бы и изводил себя этой утаённой внутри меня правдой. Она бы жгла моё горло, как деньги иной раз жгут карман.
Я жду момента и оттягиваю его, насколько могу. Время ожидания усилит ощущения. Если, конечно, не переборщить. И потому, мы всё-таки переходим от увертюры к первому акту. Под твой стон, вмещающий в себя облегчение, жажду, страсть и щепотку боли. Этот стон столь же честен, сколь и предопределён.
Я продолжаю любоваться тобой, теперь преданной лишь инстинктам и своим собственным внутренним зверям. Твои движения беспорядочны, но правильны — я рад, что ты не видишь себя со стороны. Тебе бы не понравилось, потому что именно это и есть воплощённая честность.
Псам, что лают и рвутся с цепи внутри меня свободы никто не давал. Я делаю то, что правильно, потому что в этом и заключается моя искренность. В желании доставить удовольствие. Я играю с твоими ощущениями, меняю углы и ритмы. В то время, как ты чувствуешь и только чувствуешь, мне нужно думать.
И считать. Нет, уже совсем не время. Оно утратило своё значение с тех пор, как два наших организма стали одним целым. Я считаю те паузы, в которые твоё тело начинает пульсировать внутри и биться в слабых судорогах снаружи. Это оценка правильности моих действий и награда за приложенные усилия.
Я считаю: Раз! Но единица — это слишком низкая оценка. Если ты, когда-то, и была готова на неё согласиться, то я искренне недоумевал, как на этом можно остановливаться. И теперь ты выучила новый порядок — мы продолжаем. Меняем углы и ритм, меняем исполняемые фигуры, добавляем в коктейль немного слов. Я стараюсь не переборщить с ними, но немного сладких речей наши правила допускают.
Два. Мы не остановимся. Эти оценки почти, как в школе.
Движения становятся резче, я дополняю твои ощущения в самых чувствительных точках твоего тела. Мочки ушей, пальчики ног. Наши правила растяжимы. Свободны в формулировках. Но у них благородная цель — доставить тебе удовольствие. Три.
Ты прижимаешься ко мне, уставшая и довольная. Я не понимаю, как ты терпишь меня такого — уставшего, потного и отвратительного, даже на мой взгляд. Но в этих объятиях больше искренности, чем слышали все ЗАГСы мира от постройки самого первого из них. Ты дрожишь, искренне улыбаешься и не думаешь ни о каких правилах.
Мы не закончили. Три — это всего лишь удовлетворительно. Правда теперь я спускаю с цепи псов и более не сдерживаю себя. Они достаточно готовы, достаточно дисциплинированы, способны действовать в рамках правил. И они не мешают мне считать. До четырёх. До пяти.
Пока у меня ещё есть силы. Пока у тебя ещё есть силы. Каждый счёт добавляет лучик к короне моего тщеславия, лавровый лист в триумфальный венец. Один грех вытекает из другого — наверное, это правильно. Когда-то ты спросила и я ответил: Меня устроит любое число, больше трёх. И даже рассказал, каким тернистым был путь, приведший меня к этим правилам. Ты назвала меня дураком, но разве сейчас это важно
До скольких мы успеем досчитать, прежде, чем, наконец, остановимся Я никогда не знаю наперёд. Впрочем, это не важно.
Важно, что ты всё-таки обретаешь покой в моих руках. Укладываешь голову мне на грудь и судорожно, сбивчиво дышишь. Мой лавровый венок. Арка моего триумфа. Тёплое, уставшее дыхание, щекочущее шерсть на моей груди. Момент откровения, расслабления и душевного экстаза. Момент истины.
Уже ты не даёшь этому антракту длиться долго. Я доставил тебе удовольствие и, по-твоему, будет правильно ответить мне тем же. В этом желании столь много искренности, что я не берусь тебе отказывать. Ты спускаешься вниз, вдоль моего тела, чтобы показать, на что способны твои губы.
Сегодня мы будем довольны и, скорее всего, заснём в обнимку после недолгих разговоров о чём-нибудь личном. Они будут откровенны, но обтекаемы, потому что на самом деле, наши мнения не часто совпадают. Однако, поговорить — это часть правил. И выйти на лоджию покурить, надев на тебя мою футболку — тоже.
Завтра, ты вновь будешь взбешена мной. Рассыпанным сахаром на столе. Или тем, что я надену ту же рубашку, что носил сегодня. Испачкаю зеркало в ванной зубной пастой. А я отмахнусь, в который раз не понимая, зачем тебе эти правила и что они несут в твою жизнь. Или что из неё уносят.
Мы не любим, не любили и никогда не полюбим друг друга. Не известно, можем ли мы вообще любить, с этими своими одержимостями порядком и правдой. Мы, наверное, глубоко больные люди. Просто, время, опыт научили нас жить с этим и примирили с собой. Но не друг с другом.
Мы снова пойдём разными путями, пока не окажемся в одной постели. Одетые лишь в порядок и откровенность. В точке пересечения.
Автор: Тимур
Группа автора: строк темно