Марианна

 

Марианна С трапа самолёта я схожу глубокой ночью. Рейс задержали, и вместо таксиста от компании я вынужден тратить командировочные на облезлую девятку аэропорта. Таксист чернокожий и улыбчивый,

С трапа самолёта я схожу глубокой ночью. Рейс задержали, и вместо таксиста от компании я вынужден тратить командировочные на облезлую девятку аэропорта. Таксист чернокожий и улыбчивый, и в предрассветных сумерках я вижу только белки его глаз и зубы.
Высадив меня на тонкой и прямой, как стрела, улочке, он лихо козыряет мне и укатывается, а я поднимаю сумку по ступеням отеля. Либертин гласит вывеска, и я жму на потёртую кнопку звонка прямо под буквой р.
Внутри неожиданно по-домашнему уютно. Горят тусклые лампочки, пахнет клубничным джемом и старой бумагой. За стойкой сидит девушка в зелёном платье зелёном не как свежескошенная трава, а как свежевыкрашенная лавочка в городском парке. На её бейджике от руки написано Марианна.
Марианна, позёвывая, протягивает мне ключи.
Горячей воды ночью нет, кабельное не работает, полотенца свежие, могу включить бойлер, если…
Нет, нет, спасибо, я не хочу беспокоить прелестную Марианну, откровенно страдающую от недосыпа. Окинув меня профессиональным внимательным и в то же время безразличным взглядом, она желает мне доброй ночи и удаляется. Я падаю на кровать, скрипнувшую под моим весом, и засыпаю, кажется, раньше, чем голова касается подушки.
Просыпаюсь я поздно. За окном мутно белеет пасмурное небо.
Рабочая почта, на которую должны были прийти указания, пуста обо мне либо забыли, либо сбросили со счетов. Особого беспокойства у меня это не вызывает. Мне давно осточертело всё работа, отдых, жизнь. Всё, всё, всё.
Ухо резанул писк. Дверь приоткрывается, и внутрь заходит Марианна. Дневной свет накладывает отпечаток на всё платье на ней оказывается фисташковым. Не цвета орешка, вываливающегося на ладонь из крепкой скорлупки, а цвета фисташкового мороженого, забытого в морозилке и покрывшегося сединой инея.
Ваш ключ, она кладёт карточку на столик возле моей кровати.
А какой срок действия интересуюсь я, скорее, просто чтобы услышать её голос.
Бессрочный.
Я резко поднимаю голову, изумлённо глядя на неё, но она уже заторопилась прочь.
Вы меня ни с кем не дверь хлопает, слышно приглушённое шарканье тапочек по кафелю. Я недоумённо качаю головой. Сколько же она не спала, интересно
Кабельное всё ещё не работает. В сон клонит жутко погода навеивает странное оцепенение, мысли путаются. Я и сам не замечаю, как засыпаю, сдавшись уютной обволакивающей тишине.
Просыпаюсь я посреди ночи. Тихо пискнув, дверь открывается, и я иду по коридору, попутно отмечая горничные тут явно не стараются. Листьях растений в оконных проёмах покрыты плотным слоем пыли. Ковёр, чистый и пушистый в ночь моего въезда, теперь кажется замызганным и плоским, словно его изо дня в день топтали десятки ног. Но из-за дверей по обеим сторонам коридора не слышно ни дыхания, ни храпа.
Я спускаюсь вниз. Деревянные ступени протяжно скрипят под моими ногами, и я боюсь, что перебудил уже весь мир. Но сидящая на ресепшне Марианна, по-видимому, мирно спит. Ночью похолодало, и её голова и плечи укутаны в серую шаль, напомнившую мне сказки об Ослиной Шкуре.
Я прошёлся взад-вперёд. Странное ощущение не покидает меня. Почему Марианна работает третьи сутки подряд
Набравшись смелости, я захожу за стойку. Кресло девушки отвернуто от меня, и я осторожно касаюсь плеча и отдергиваю руку, словно обжегшись. Её плечо холодно, как лёд. Сползшая шаль обнажает синеватое пятно на мертвенно-белой коже.
Я отшатываюсь и чувствую, как волоски на шее встали дыбом. Ужас борется во мне с неверием ещё утром я смотрел в её глаза, сонные, но живые. Я резко и наотмашь бью себя по лицу. Это приводит в чувство, и я, стараясь не думать о липком холоде её кожи, подношу руку к её рту. Ищу пульс. Ни единого признака жизни.
Я беру с её стола телефонную трубку, набираю 02. Из трубки не доносится ни звука. Я набираю снова и снова, чертыхнувшись, отбрасываю телефон и кляну про себя сеть. Возле пальцев бедняжки красная тревожная кнопка, и я жму на неё, пока не убеждаюсь, что сделал всё, что мог.
Оцепенение спадает с меня только в номере, где меня долго и мучительно тошнит.
Завтра же съезжаю, твержу я про себя, широко раскрытыми глазами без тени сна уставившись в темноту. Я поворачиваюсь на бок, и кровать пронзительно скрипит, будто смеясь надо мной.
Наутро я спускаюсь вниз, таща за собой чемодан. Толкаю дверь, но та не поддаётся. На стойке ресепшна никого нет, и соблазнительным алым светом горит кнопка открытия замка. Я жму на неё, но не слышу ни звука. Дверь заблокирована.
Руководства нигде не видно да и неудивительно, памятуя события прошлой ночи. Может, нас велено не выпускать в связи с расследованием убийства Меня передёргивает. Я бросаю уже ненужную сумку на диванчик и иду бродить по бесконечным коридорам в поисках хоть кого-то живого.
Отель словно вымер. Мутные грязные окна почти не пропускают свет. Фикусы в кадках завяли и пожухли, сухая земля скорее похожа на пепел, чем на землю, листья печально поникли. Здание выглядит заброшенным и покинутым ни единого следа людей.
Я успеваю забыть, зачем вышел из номера, когда вдалеке мелькает бледно-зелёный цвет. Повернув голову, я вижу женский силуэт и опрометью бросаюсь к нему, надеясь отыскать ответ хоть на один из своих вопросов. Звук моих шагов тонет в мёртвой тишине.
Выбежав на лестницу, я оглядываюсь кругом ни души. Ни звука не слышно, кроме моего тяжёлого дыхания. Я останавливаюсь, внезапно чувствуя себя брошенным. Одиноким.
Выход на крышу забран решёткой, и я шагаю вниз. С каждой ступенькой нарастает чувство одиночества и страха. Я словно умудрился заблудиться в паре пролётов. Шаги даются мне с трудом, будто воздух стал вязким и густым, и я в очередной раз поворачиваю и замираю как вкопанный.
Лестница обрывается, как предсмертный вдох. Пара ступеней висит в воздухе, а дальше ничего. Внизу торчат куски арматуры, обломки камня и бетона. Среди всего этого стоит Марианна. Её платье оливкового цвета. Не как гроздь оливок, висящих на ветке, а как зелёное платье, вдоволь полежавшее в земле и пропитавшееся трупным ядом и соком почвы.
Она поднимает на меня взгляд подёрнутых белой плёнкой глаз. Синеватые пятна на её коже разрослись, покрывая почти всё тело. Я протягиваю к ней дрожащую руку и вижу, как из моего предплечья торчит обломок кости. Мои пальцы, как и её, посинели, они выгнуты под неестественными углами. Я силюсь закричать, но мои связки уже давно не работают. Глядя в её глаза, я понимаю я не единственный, кто не может отсюда выбраться. Невольно делаю шаг к ней, совсем позабыв об обрыве, и падаю туда, прямо на арматуру и бетон, прямо к её ногам.
Я открываю глаза в своём номере. По телевизору белый шум, программа без изменений, трещина пересекает экран. Мой чемодан стоит рядом с изголовьем. На столике газета трёхдневной давности, выглядящая так, будто её ели гусеницы. Можно разобрать отдельные слова про авиакатастрофу. Про самолёт, разбившийся где-то над Волгоградом и унёсший с собой в самолётный рай жизни нескольких десятков пассажиров. Самолёт, с которого, я считал, я сошёл несколько дней назад.
Меня начинает бить крупная дрожь. Тот факт, что я уже давно мёртв, как и все здесь, упорно отказывается укладываться в моём сознании. Я смотрю за окно, где мне видно всё меньше из-за белой плёнки на глазах, и в мозгу бьётся лишь одна мысль: мне надо вырваться.
Словно отвечая на неё, створка окна распахивается. Я жадно тяну руки наружу и вижу, как кожа розовеет. Чувствую невероятную боль в изломанных пальцах такую, что отдёргиваю руки, превозмогая дурноту.
Отель словно издевается надо мной.
Я замираю у окна, вцепившись в подоконник. Жизнь встречала меня не только физической болью перед глазами плыла вереница одиноких вечеров, тоски и разочарования в жизни, пустоты в душе. Кто знает Может, я останусь инвалидом, выбравшись отсюда Овощем Смогу лишь моргать и думать Чем такая жизнь лучше смерти
Воздух вокруг меня наполняется непонятными, неразборчивыми звуками. Оглянувшись, я почти не удивлён, обнаруживая за своей спиной всех прочих постояльцев отеля. Всех, кто летел со мной на этом самолёте. С полусгоревшими телами, полусгнившими лицами, они окружают меня.
На моё плечо ложится желтоватая рука, и я осознаю ещё немного, и выбора у меня не останется. Дёргаю на себя ручку окна, но открывается лишь одна створка слишком узкая для меня. Проклиная всё на свете, я высовываюсь в неё, стараясь хоть как-то, ломая рёбра и пробивая лёгкие, протиснуться наружу и вижу это.
Входная дверь отеля прямо под моим окном распахнута настежь.
Я бросаюсь наружу, к дверям своей комнаты. Трупы начинают шевелиться, бормотание становится угрожающим. Выбежав в коридор, я оскальзываюсь, едва не падаю ковёр стал липким и скользким от следов босых мёртвых ног. У меня лишь одна надежда что вторая лестница осталась целой и невредимой.
Я бегу и бегу, ступеньки кажутся нескончаемыми. Наконец шагнув на расползающийся под ногами ковёр вестибюля, я едва не кричу от радости. Дверной проём маячит прямо передо мной. Жизнь, перерождение, свобода на расстоянии вытянутой руки.
И тут я слышу прямо за собой женский крик.
Обернувшись, я вижу руку, тянущуюся ко мне. На ней повисли обрывки серой шали. Талию, стянутую выцветшей зеленью, крепко держат две руки.
Я мог ринуться вперёд и выжить. Мог оставить девушку, о которой я ничего не знаю. Мог наконец-то перестать тратить свою бесценную жизнь на жалость к себе. Я мог бы
Я хватаю холодную кисть Марианны и притягиваю её к себе.
На наших телах смыкаются руки мертвецов десятки рук. В распахнутую дверь бьют солнечные лучи. Шипя от дикой, невыносимой боли, я кубарем выкатываюсь наружу, обнимая мёртвую девушку. Теряя сознание, я успеваю лишь заметить, как наливается цветом зелёный шёлк зелёный не как стены поликлиники, а как молодая трава, в которую я уткнулся лицом.
***
Молодой человек!
Я вздрагиваю и оглядываюсь. Очередь к стойке регистрации за мной препорядочная, и женщина в форме недовольно покашливает.
Вы лететь-то будете
Пожалуй, нет, я улыбаюсь, оставив её в негодовании, смешанном с изумлением, и шагаю вдоль длинной очереди обратно, таща чемодан за собой.
Мой взгляд выхватывает из толпы ярко-зелёное пятно. Я бросаюсь к нему, расталкивая людей по пути.
Марианна!
Она вздрагивает и оборачивается.
Марианна. Ты посчитаешь меня сумасшедшим, наверное. Я знаю знаю очень немногое, на самом деле, но это самое важное. Я знаю, как тебя зовут. И знаю, что этот самолёт разобьётся. И я не хочу, чтобы это происходило с тобой.
Я стою перед ней, комкая в руках свой уже ненужный билет, и чувствую себя ужасно по-дурацки. Не смею поднять на неё глаз, зная, что наткнусь на откровенное изумление и презрение.
Прости, тихо бормочу я, разворачиваюсь и иду в зал ожидания, чувствуя на себе её взгляд.
Я сижу, уставившись в висящий на стене экран. Близится девятичасовой выпуск новостей. Я слишком хорошо знаю, что увижу там но всё же смотрю, опустошённый, с горечью где-то на донышке.
По бегущей строке заторопились алые буквы Экстренный выпуск. Все пассажиры моего самолёта неожиданно для себя приземлились раньше времени, попутно превратившись в тех поломанных неживых существ, от которых я час назад пытался убежать в отеле. Меня бьёт крупная дрожь. Весь аэропорт заполнили крики и плач потрясённых людей.
Ватные ноги несут меня на улицу. Сигарета. Несколько раз обжигаюсь, прежде чем успокаивающий дым заполняет лёгкие. Не помню, когда я курил в последний раз.
Гравий хрустит под моими ногами, сумка оттягивает руку книзу. Я иду, уставившись в землю.
Эй, постой! Да подожди же!
Я оборачиваюсь. Зелёное платье цвета первой листвы, пушистая шаль, испуганный, но благодарный взгляд. Дрожь постепенно уходит.
Спасибо, что поверила мне. Я видел что-то странное, там была ты, и я, и все эти несчастные люди и
Она берёт меня за руку своей тёплой, живой рукой и жестом просит, чтобы я замолчал.
Она жива. И в этот момент, посреди ночи, на холодном гравии дорожки под равнодушным светом фонарей, ничто больше не имеет значения.
Большой Проигрыватель
Другие работы авторов:

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *