Последний карнавал

 

Последний карнавал - Я так рада, что мы все-таки приехали сюда, - улыбнулась Серена, мечтательно разглядывая приближающийся город из окна машины.Бен кивнул, невольно залюбовавшись профилем своей

— Я так рада, что мы все-таки приехали сюда, — улыбнулась Серена, мечтательно разглядывая приближающийся город из окна машины.
Бен кивнул, невольно залюбовавшись профилем своей невесты, разлетающимся каскадом ее нестерпимо ярких медово-рыжих волос и голосом, полным неподдельной детской радости. Больше всего он любил в Серене эту непосредственность, способность распознать и удержать красоту каждой пролетающей в воздухе пылинки, каждого проплывающего мимо домика.
Бену казалось, что никогда в жизни он не находил настолько подходящую ему девушку, с которой одинаково легко и естественно подпевать дурацким песенкам по радио и выдерживать долгие вечера у постели его больного отца, с которым Серена была такой заботливой и ласковой, каким даже сам Бен редко бывал. Они часто сидели в палате втроем со старшим братом Бена и говорили с отцом даже если он их не понимал.
В это утро, свободное от обязательств, он наслаждался пьянящими мгновениями молодости, которые, как он прекрасно знал из книг и фильмов, никогда не повторяются.
Они выехали на центральную улицу Берна, когда путь им преградил целый строй людей с круглыми глиняными масками на головах и музыкальными инструментами в руках. Бен открыл окно, впустив в машину утробное, маршеподобное стенание труб.
— Смотри, это же Бобы Марли! — захохотала Серена, высовываясь из салона и приветствуя марширующих воздушными поцелуями.
— Наверное, у них здесь какой-нибудь парад любителей регги, — усмехнулся Бен, машинально одергивая легкую юбку невесты, задравшуюся от ветерка и поглаживая некрасивый темно-синий синяк на ее белой коленке.
Она тут же оглянулась на него, без улыбки и Бен убрал руку.
— Я же уже извинялся… — пробормотал он.
Они оставили машину у заранее забронированной гостиницы и вошли в уютный, пропахший лимонным освежителем холл. В дверях они столкнулись с мужчиной, наряженным большой зеленой обезьяной с трубкой в зубах.
— Скажите, у вас сегодня праздник какой-то — с удивлением спросил Бен, когда они с Сереной подошли к стойке регистрации.
— Да, ежегодный музыкальный фестиваль, — вежливо улыбнулась девушка с безупречной прической и сильным немецким акцентом, — он затянется на все выходные. Надеюсь, вам здесь будет весело.
— Вот почему так трудно было найти место в отеле, — пояснила Серена, забирая ключи от номера, — как жалко, что у нас нет костюмов!
— Кем бы ты нарядилась — игриво начал Бен, пока они поднимались в свою комнату по многочисленным запутанным лестницам.
— Может быть, русалкой, — серьезно откликнулась девушка, — или какой-нибудь ведьмой с большим крючковатым носом, или…
— Главное, чтобы ты не выглядела слишком вызывающе, — перебил ее Бен, — ты и так слишком красива для этого города. На тебя все время кто-нибудь пялится, — нахмурился он.
Серена шутливо ударила его кулачком в грудь и сделала вид, что обиделась.
Их комната оказалась мансардой со скошенными потолками и двумя большими окнами, щедро пропускающими дневное янтарное солнце. Из них открывался вид на ровно расстеленный внизу ковер коричневых черепичных крыш на фоне туго натянутого голубого неба. Тут же послышался радостный перезвон колоколов из высокой узкой церкви с другой стороны площади.
— Ты только посмотри, как здесь высоко и красиво! — восторженно выдохнула Серена, кружась по комнате, пока Бен не сдавил ее в своих объятиях, запечатлев долгий и жадный поцелуй на ее смеющихся губах.
— Ты еще успеешь меня поцеловать, дорогой, пойдем же в город! — весело произнесла девушка, высвободившись из рук жениха.
Бену не очень хотелось покидать эту райскую, солнечную обитель, где они могли бы долго валяться в постели, не думая ни о чем, под вливающийся в окна мягкий шум спрятавшегося от них города, но впереди у них было еще много минут, дней, годов, которые будут целиком принадлежать им.
Праздник начался сразу за порогом отеля, когда Бена с Сереной подхватило течение толпы. Они двигались в пестром, неотвратимом водовороте поющих и танцующих людей. В начинающем теплеть мартовском воздухе мешались французские, немецкие, английские слова; детские, взрослые и скрипучие от старости голоса. Серена ухватилась за рукав жениха, чтобы человеческая река не разъединила их, и подпевала нескольким песням сразу, отбивая ритм каблучками по мостовой.
Толпа привела их на площадь, где соединялись рукава улиц и ручейки переулков, сливаясь в общий поток. Прибывающие останавливались у дороги, отведенной для процессии музыкантов. К общему гулу голосов добавился шум фонтанов и колоколов, отмечающих ход времени.
— Как же здесь громко, — невольно поморщился Бен, крепче сжимая маленькую ручку невесты.
— А мне нравится звучание труб, — пожала плечами Серена, вставая на цыпочки, чтобы получше разглядеть музыкантов.
По расчищенной дороге чеканным, почти военным шагом шли все новые и новые оркестры, состоящие из духовых инструментов. Люди приветствовали их радостными криками, бросали в воздух головные уборы и горсти разноцветных конфетти, сажали детей на плечи, чтобы те не пропустили ни мгновения праздника.
Но больше всего поражали костюмы: в этот день в Берне смешивались разные эпохи, культуры, мифы, сказки и реальность. Серена с восхищением рассматривала идущих рядом эльфов с длинными прозрачными ушами, молоденьких монахинь в коротких черных рясах, скелетов с выступающими наружу костями, зеленых лесных троллей с налипшими к телу листьями, она видела даже женщину в фиолетовом костюме винограда.
— Никогда бы не подумала, что немцы умеют так веселиться, — смеялась она, когда на Бена наскочил очередной Мерлин с волочащейся по полу бородой, немало разозлив его.
Когда ликование оркестровых труб немного утомило пару, Бен предложил выбраться из толпы и немного осмотреть город.
— Ведь где-то еще остались пустые улицы — пошутил он.
Они с трудом пробирались сквозь плотное море людей, попадая в холодные и горячие течения, пока не нашли узкую улочку, на которую можно было свернуть.
Молодой человек пнул попавшуюся под ноги кошку, громко взвизгнувшую от боли и обиды и обернулся к Серене:
— Теперь мы точно одни, — усмехнулся он.
Девушка промолчала, задумчиво глядя на него и почему-то потерла свою коленку, проводив взглядом убегающую стремглав кошку.
На смену празднику пришло романтическое очарование совместной прогулки. Они спустились к неспешно текущей серебряной реке, где немного посидели молча, поднялись на смотровую площадку, где расположился блошиный рынок, будто вышедший из-под кисти Мане, зашли в небольшую, украшенную витражами церковь, а потом начался дождь.
Холодные, резкие струи стремительно обрушились на непокрытую голову города, разгоняя до сих пор не утихающий карнавал.
Монстры, феи и животные бежали по площадям, спасаясь от бесчисленных уколов дождя: кто в отель, кто под надежную крышу магазина, кто в теплые объятия ресторана.
Свободных мест в ресторанах почти не осталось, и Бен с Сереной долго искали приют от ливня, пока не набрели на маленькое итальянское кафе в глубине каменной галереи. Было что-то фантасмагорическое в том, что ужинали они рядом с друидами в изумрудных костюмах и колдуньями в черных париках.
Официантка почти не говорила по-английски, по-французски тоже изъяснялась с трудом, но мягкие ореолы свечей и бисер дождя за окном, нейтрализованный теплотой внутри кафе, скрасили вечер. Они держались за руки и вспоминали лучшие моменты дня и всего прожитого вместе времени. После двух бокалов вина Бен чувствовал себя разморенным толстым котом, нежащимся в объятиях своей верной рыжей кошечки. Ему не хотелось уходить из этого зала, напоенного их общим теплом и розовым чадом воспоминаний.
Когда они вышли из кафе, уже стемнело, дождь наконец кончился, и вдалеке снова загудели трубы.
— Неужели они до сих пор играют — поразилась Серена, плотнее кутаясь в свое холодное черное пальто. В свете фонарей ее волосы отливали очищенной медью.
— Хочешь, еще послушаем — предложил Бен, поглаживая ее по щеке.
Они снова вышли к площади, обрамленной огнями и влились в толпу, которая словно и не уходила отсюда. Открылись многочисленные ярмарочные прилавки, торгующие горячими пирожками, хлопушками, теплым вином и сладкой ватой. Ряженые сновали между ними под грохот оркестров, постоянно сменяющих друг друга на специальных постаментах. В освещении вечера было что-то неуловимо зловещее, Серена и Бен то и дело сталкивались с пиратами, вампирами и прочими чудовищами.
— Так холодно! Может быть, я возьму нам немного глинтвейна — предложила Серена, пока они слушали какой-то воинственный немецкий марш, исполняемый женским оркестром.
— Да, пожалуй, — рассеянно ответил Бен, думая о том, что неплохо было бы поскорее вернуться домой.
Он с легким сожалением выпустил ее руку и следил за ней, пока она приближалась к винному прилавку. И тут вдруг в него врезался огромный немец в костюме свинопаса, от которого кисло пахло пивом и когда Бен возмущенно потребовал от него извинений, тот назвал его «тощим очкариком». Бен недолго думая, врезал ему в челюсть.
Завязалась короткая драка, все удары немца сопровождались ругательствами, звучащими даже более утробно, чем аккомпанирующие им трубы. Бен бы не отделался разбитым носом, если бы их не разняла пара кентавров.
Он отряхнулся и зло двинулся в сторону винного прилавка, чтобы узнать, куда запропастилась его невеста, но ее там не было. Тогда он вернулся на место происшествия, ожидая встретить ее укоризненный взгляд, но и тут ее не оказалось.
Бен ощутил прилив давно знакомого страха потерять Серену. Как им найти друг друга в этом бешеном маскараде красавиц и чудовищ, в этом царстве вечно грохочущих труб
Непрекращающийся гомон давил ему на уши. Он двинулся в сторону отеля, расталкивая идущих навстречу сказочных существ, и его сердце билось в такт марша. Пробегающие мимо дети кидали в него пригоршни голубых и кроваво-красных конфетти, застревающих в волосах.
Ему казалось, что он попал в какую-то страшную сказку, параллельный мир, от которого нас отделяет лишь тончайшая пленка реальности. Все вроде бы так же, но немного по-другому, и именно поэтому так страшно.
Вдруг в сердце толпы, рядом с высоким рыцарем в железной маске, показавшемся ему смутно знакомым, Бен увидел девушку с копной медово-рыжих волос. На ней было длинное бархатное платье русалочьего зеленовато-серого цвета и такая же зеленая маска с серебристым отблеском.
Он знал, что у Серены не могло быть с собой костюма, ведь они собирались вместе, но эти волосы, этот точеный, филигранный, такой родной изгиб ее талии…
Бен рванулся к ней, он бежал прямо за русалкой, но она все время оказывалась быстрее него. В просвете между ряжеными то и дело мелькали короткие рыжие вспышки ее волос, пока наконец он не потерял ее из виду.
Он долго стоял, словно оглушенный, посреди площади, под хоры надрывающихся труб, а навстречу, как в венецианском карнавале, плыли лица, искаженные маски, щели усмехающихся губ и знающих о его несчастье глаз.
Девушки в зеленом он больше не видел. Она словно растаяла в ночи, проглоченная каким-то неведомым чудовищем.
В конце-концов почему он решил, что это обязательно Серена Она не единственная рыжая девушка в этом городе.
Если Серена тоже потеряла его, она непременно вернется в отель, ведь это был единственный нерушимый оплот спокойствия в этом безумии фестиваля.
Она наверняка ждет его в мансарде, напуганная тем, что потерялась: такая родная, теплая и живая. Она тут же кинется в его объятия и они забудут этот неприятный эпизод.
Он ворвался в холл отеля и накинулся на девушку-администратора, которая регистрировала их утром.
— Сюда не приходила рыжеволосая девушка, моя невеста — выкрикнул он, тяжело дыша от того, что шел очень быстро.
Она как-то странно посмотрела на него и отвела взгляд в сторону.
— Какая девушка В каком номере она проживает
— Она проживает со мной, наверху, в мансарде, мы регистрировались сегодня утром, неужели у вас такая короткая куриная память — оскалился Бен, стукнув кулаком по стойке. Он почувствовал железную терпкость крови, вытекающей из разбитого носа.
— Но, сэр…, — осеклась служащая, — вы приехали сюда один. С вами никого не было.
Несколько секунд стояла давящая оглушительная тишина. Потом Бен захохотал. Его исступленный истерический смех эхом отражался от стен пустого холла.
Потом он на одном дыхании одолел несколько путаных лестниц, по которым утром они шли смеясь, и рывком открыл дверь номера, в котором им было так хорошо.
Бен закрыл глаза, выдохнул и снова открыл. Никого. В комнате было пусто, на туалетном столике не осталось ничего из ее косметики. В чемодане лежали только его вещи, совсем нетронутые, так же аккуратно свернутые.
Бен бил себя по щекам, царапал руки в надежде проснуться, но картинка перед его глазами оставалась прежней: пустая комната, пустой столик, пустая кровать, тишина, параллельный мир.
Не в силах оставаться здесь, он снова вышел в город. Он слонялся по кишащим призраками и монстрами улицам, а трубы все гудели.
Может быть, он сходит с ума и Серены никогда не существовало Может быть, он ее выдумал
Бен вернулся в отель около трех часов ночи и не раздеваясь лег под белое, как саван, одеяло. Он неподвижно смотрел в потолок, пока за окнами жалобно плакали ночные колокола.
Почувствовав что-то твердое под подушкой, он просунул туда руку и достал узкую зеленую маску с серебристым отблеском.
Он прижал ее к лицу, вдохнув знакомый еле уловимый молочный запах ее пудры и заплакал.
На следующий день от рыдающей матери он узнал, что его родной брат тоже пропал несколько дней назад, даже не оставив прощальной записки.
Он вспомнил, как в детстве они часто играли в рыцарей, сражающихся за прекрасную даму, которая всегда доставалась брату.
Евгения Луговая

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *