Сашина ярость

 

Сашина ярость Саша, моя младшая, сидит рядом со мной и смотрит телевизор. Девочка большая уже - тринадцатый год пошёл. Сидит, пьёт чай из стакана - босые ноги в маминых тапках, руки по локоть в

Саша, моя младшая, сидит рядом со мной и смотрит телевизор.
Девочка большая уже — тринадцатый год пошёл. Сидит, пьёт чай из стакана — босые ноги в маминых тапках, руки по локоть в гусиной коже.
Помню, раньше веснушки у неё были. Ну, теперь больше нет никаких веснушек. Да и откуда им взяться, раз Сашка безвылазно в интернате живёт
Вот же богомерзкий новый закон — девочек в интернат отдавать. Ладно мальчиков в казачье, девчонок-то для чего Так что Саша только на выходных меня навещает. В месяц раз.
По телевизору, как обычно, показывают церковный хор. Мне, если честно, уже поднадоел церковный хор. Но по телевизору больше смотреть нечего — два канала, оба государственные. Смотрю вот, что есть.
Церковный хор поёт душевную песню. Я кое-как различаю слова:
«Защитим мы землю благодатну,
крест, отчизну и корону златну!»
Не понимаю, почему «златну». Гораздо же проще сказать — золотую. Немного раздражает новый язык, но я лучше жаловаться не буду. Себе дороже.
Камера показывает крупным планом лица поющих. Женщины, похожие друг на друга, почти одинаковые. У Сашки такие в пансионе преподают.
— Опять они! — сердится Саша. — Опять!
— Доченька, кто — «они»
— Учительницы из моего интерната! Они! Опять!..
Мне интересно, что же они сделали. Опять поставили на колени Нет, сейчас масленица. Снова выгоняли на мороз Вроде бы Сашка послушная у меня, так что на мороз — это вряд ли.
Остаётся только линейка. Ну так линейкой их с подготовительных классов угощают. Прямо по пальцам.
— Меня заставили читать перед классом » Свинья под дубом вековым».
— Да И что же ты сделала
— На молитву не пришла.
Сашины пальцы дрожат от возмущения, и я слышу, как мелко позванивает чайная ложка, ударяясь о край стакана. Саша открывает рот широко, словно ей не хватает воздуха. Я делаю телевизор потише.
— Сашка, ты бы так не нервничала. Ну хочешь, не будем смотреть церковный хор. Хочешь, новости включу.
Сашка закрыла глаза.
— Не надо новости, — и ещё добавила, — понимаешь, папка, — «Свинья под дубом»… Это будто я — свинья. А я просто атеист.
Я не очень удивился, по правде. Мы в такое время росли, полстраны были атеистами. Мне от Сашки надо, чтобы она училась и хорошим человеком росла. Но всё же где-то внутри у меня копошился червячок сомнения. Почему в седьмом классе — и уже атеист
— А просто так, — обречённо отвечает Саша.
— Не надо — «просто», — говорю. — Боженька тебя любит.
Вот тебе и посидели с дочерью. Ни с того ни с сего разговор про религию зашёл. И чем ты думал, старый пень, когда свою королевну отдавал в интернат имени святой царицы Милицы Это ж не интернат, а школа строгого режима, так и на форуме писали. На форуме рыбаков в разделе «Разное «. Не только у меня, значит, дочка есть.
— Пап — замечтался, леший старый. — Пап, можно мне кофейку
Я кивнул. Вечно я у Сашки иду на поводу. Детям, вроде бы, нельзя кофе. А ребёнок ли она ещё
Сашка лезет на полку и достаёт оттуда «кофе » Царский » растворимый». Цена у того кофе тоже была царская. Но я без него не могу, вялым становлюсь.
Свист чайника. Кипяток. Снова нервный звон ложки. У Саши на лбу проступает испарина. Остренькие плечи трясутся. Дочка явно не в себе, после этой школы своей милицейской.
— Саш, — говорю. — Расскажешь папке, что у тебя стряслось Ты так только из-за наказания разнервничалась или что похуже
Сашка снова садится рядом со мной. В зале очень темно, только телевизор подсвечивает голубыми всполохами лики икон. У меня в зале всё же есть иконы — старшая дочь повесила.
— Я по маме скучаю. — И потом, пока я ничего ещё ответить не успел: — Знаешь, папа, мир несправедливый.
Я спросил, почему несправедливый. Тогда Сашка сказала:
— Потому что маму убили.
Я знал, что это правда. Что и на мою Катю нашлись люди, решившие, что она — свинья под дубом.
Её убили тогда, в январе, после митинга. Сильные, русоволосые ребята, — я никогда не думал, что они на такое способны. Один кадет, другой — из организации «Правый крест». Один школьник, второй… Тоже молодой.
Так им и не было ничего.
Я посмотрел на Сашку и увидел в её лице перемены. Оно было красным, её лицо. Почти как после плача. Наверное, как у тех ребят, когда они забивали Катю ногами.
Это была ярость — недетская, безглазая ярость, не имеющая выхода. Мне показалось, что Сашка на меня сейчас набросится. Ей ведь сейчас всё равно на кого.
Я понял, что посеяло эту ярость внутри неё. Первый урок в школе имени Милицы — первый грузик на весах. Битьё линейкой по рукам, басни Крылова про волков и свиней, портреты господаря, маршевая музыка и наказания, наказания без конца.
Я смотрел на Сашу со страхом. Они воспитали мне волчонка. Без стыда, без страха, не верящего ни в доброго боженьку, ни в то, что мама вернётся.
Я с трудом успокоил её. Она быстро уснула на диване, и до самого утра беспокойно ворочалась и хрипела во сне.
Я переключил канал » Пой, Русь» на другой — «Вести». В новостях показывали златоглавые храмы, процветающую республику Сербскую, портреты царя Николая и царя Душана. Затем мелькнули кадры с очередного митинга — чьи-то выбитые зубы, чьи-то лица в синяках. Затем показали реставрацию византийского монастыря.
Я выключил телевизор и зашёл на форум рыбаков. Со среды никто не заходил. Даже мой общительный собеседник под ником «Гомер» пропал куда-то. Я плюнул и лёг спать.
И вот уже на следующий день Саша от меня уехала.
Она стояла в дверях, одетая, как всегда — серое платье почти по щиколотки. Накидка на плечи. Ленточка в косе. Чемодан в руках.
Я так и не спросил её — зачем ей чемодан Для учебников Для книг Для пряников, тайком взятых с кухни Всё равно.
— Прощай, Саша, — говорю я и глажу её по голове. — Не думай ты так много про свинью под дубом.
Саша садится в автобус и машет мне рукой. Кто-то тотчас же утаскивает мою дочку вовнутрь, вцепившись ей в плечо.
Неприятно осознавать себя слабым. Где-то в городе звонят в колокола. Белый густой воздух заглушает звон, и на плечи мне сыплется мелкий февральский снег.
Проходя мимо комода, я заметил, что пропала наша семейная фотография. Та, где мы стоим все вместе — я, Маринка, Катя. Сашка маленькая, у неё нет двух передних зубов и ещё есть веснушки. Катя ещё жива.
Дом разом опустел. Сашка увезла от меня последнюю память о жене. И сама уехала, и попрощаться ей не дали.
Я захожу в её пустую, необжитую детскую, сажусь на стул и громко, горько плачу.

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *