Проводы

Салли копошилась на кухне.
— Может, хоть пирожков возьмешь
— Женщина, прекрати греметь кастрюлями, у меня от твоих локтей в глазах рябит.
— В глазах у него рябит, нет, вы поглядите на него, дармоед проклятый! — Салли хлопнула миской с опарой о стол. И навязался ж ты мне, оглоед, тридцать лет ты мне вот где сидишь! — Салли вдруг опустилась на табурет, нижняя губа ее задрожала. Джеймс, может, не поедешь ты никуда
Джеймс заворочался на стареньком диване, оба давно привыкли к капризам жены.
— Надо. Если б я мог не ехать, я б тебе и говорить не стал, больно мне охота слушать твои причитания.
— Стряпня ему моя не нужна, причитания мои не нравятся, что ж ты тут лежишь-то тридцать лет, пень ты с глазами! У других мужья как мужья — детей нарожали, каждый месяц зарплату домой носят, а ты-то, пирог без начинки, чего за все эти годы добился
Джеймс вздохнул. Трудно добиться чего-то стоящего, если ты от рождения второй. Первый парень Ирландии, правда, на днях куда-то уехал, но что с того; фамилия Джеймса была Джойс*. Поэтому он сказал:
— Можешь звать меня, как юбка твоя пожелает, а я, да будет тебе известно, добился того — что ничего не добился. Джеймс торжественно возвысил голос: — И вот что я тебе скажу, женщина: попробовала бы ты провернуть такое дельце. Пинту ставлю, ничего бы у тебя не вышло, а все оттого, что ты вечно гремишь своими кастрюлями и вертишь своими локтями, как геликоптёр.
Раскрыв рот, Салли беспомощно уставилась на мужа, ну что ты с ним сделаешь, у него что ни аргумент, то железобетон, за это она его и полюбила. И ведь правда: что она видела за все эти годы, кроме кухонной плиты, вон Бойлы в Америку ездили на прошлое Рождество. А эта Люция с третьего этажа, каждое лето в Париж летает, подумать только. Правда, у нее там мать, но что с того.
Париж! Эйфелева башня, Колизей и цветы, повсюду цветы! А этот — хоть бы один цветок подарил, Салли недобро поглядела на мужа, Джеймс в это время как раз собирался прикрыть глаза.
— Собрался! руки в бруки! Да хоть бы один цветок подарил за сорок лет, деревенщина нечесаная!
— Что же ты такое несешь, женщина, — заморгал с досады Джеймс, — не я ли к МакАлистерам в огород лазал за этой твоей… рапунцелью! Ишь ей приспичило. У меня корова или жена Ну купили бы на рынке репы там, брюквы, нет, подай рапунцели какой-то.
— А ты что мне притащил, дурья твоя голова, репы и притащил!
— Думаешь, рапунцель твоя у калитки меня встречала, в три-то часа ночи МакАлистеров пес как залаял, я схватил, что под руку попало, и деру. Между прочим, еле ноги унес с этой твоей репунцелью.
— Ноги он унес, господи-прости, ирод! Да молчал бы ты хоть про ноги-то, чего ты душу травишь, это когда было-то ноги эти твои.
— Что было — то было. Не отнять, — изрек Джеймс, натягивая простыню на грудь.
Салли совсем собралась было возражать, как вдруг крышка, что уже с минут десять подпрыгивала на большой кастрюле, всячески привлекая к себе внимание, поднялась в воздух наподобие левитирующего монаха и с гомеровским хохотом обрушилась на конфорку.
Забыв все контраргументы, Салли бросилась к плите. Джеймс сонно глядел, как порхают голые локти жены, спасая ужин, который сегодня он есть не будет. Впервые ему было жаль прерывать это мельтешение.
— Салли, слушай, мне пора…
Жена обернулась, на раскрасневшемся лице читался испуг. Джеймс с удивлением заметил под этим брюквенным румянцем рыжие крапинки веснушек.
— Костюм-то, Джеймс, костюм-то ты свой взял Где чемодан она бросилась к дивану. Да куда ты его задевал
— Женщина, ты опять за свое Я же тебе говорил, не нужно ни костюма, ни трусов, ни паспорта. А коли так, то и чемодана, стало быть, не нужно. До чего ж у меня глупая жена.
— Как же ты без трусов-то, Джеймс, может, хоть кальсоны возьмешь, я как раз вчера пуговицу пришила
— Жен-щи-на! Я все сказал, — Джеймс вдруг широко зевнул.
Все, Салли, давай уже, пошел я.
— Да куда ты пойдешь-то, ирод, — заголосила Салли, дергая себя за волосы, — без ног-то! Всё твои прогулочки пьяные проклятущие, Доннованы твои, Мерфи, Бобы! «Я на часок, Сал, через часок вернусь». Вот он начасок-то твой! она сорвала с Джеймса простыню.
— Глупая женщина, — пробормотал он, сонно пошевелив культяшками, глаза отчаянно слипались, совсем как в детстве, когда нужно было идти на первый урок, а так хотелось спать… ну еще хоть одну минуточку… глупая, раз костюма не нужно, так ног и подавно.
Джеймс закрыл глаза и наконец-то крепко уснул.

Джеймс Джойс — великий ирландский писатель

Weiss

Источник