
Я уже полгода назад знала, что подарю тебе на праздник Середины зимы. Помню ведь, что ни твои шарфы, ни шапки и свитера не прослужили дольше одной зимы.
Как будто портил их кто.
Свитер (тёплый, в чёрно-зелёную полоску), подаренный твоей матерью, за две ночи в шкафу съела моль, не тронув мою меховую безрукавку.
Шарф зацепился за ветку ели во время катания с горы, да так где-то там и сгинул.
Шапка всё время слетала и норовила потеряться.
Но, милый, нельзя в Йоль без шерстяных вещей. Да, ты всегда отмахивался и смеялся, называл легенды «глупыми суевериями», но бабушка успела объяснить мне смысл некоторых традиций.
И успела рассказать, что нужно делать.
Нить я спряла сама, из шерсти, мягкой, как свежевыпавший снег за окном. Скользя сквозь мои пальцы, она становилась белой, как моя кожа. А руки серели, как овечья шерсть.
Всё нужно было сделать за один вечер, вечер на изломе зимы.
Это оказалось утомительнее, чем я думала. Чтобы перевести дыхание, я прошла по дому и развесила ветки омелы, игнорируя вкрадчивый стук в окно. Кто вообще, если подумать, может зимним вечером стучаться в окно снаружи Не стоит проверять.
Я вернулась в нашу спальню и села вязать варежки. Спицы мелькали, с губ срывались слова древнего заговора. Окна начали гневно дребезжать, но мне было не до них. Я уколола палец и потянула нить, ярко-алую, оставляя на варежках вышивку, похожую на капли крови.
Снаружи кто-то выл, яростно и возмущённо. Ему не получить тебя.
Я закрыла глаза и потянула зелёную нить, цвета моих глаз, разбрасывая стежки по белым варежкам. Мой голос набирал силу, перекрывал завывания, доносящиеся из вьюги. Оконные рамы рвались распахнуться как крылья коршуна.
Ещё немного. Я почти закончила, я уже
Не успела до полуночи.
Окно резко распахнулось с порывом ветра, внося в комнату тоскливый вой, — и я рассыпалась на мелкие искорки, не отрывая взгляда от белых варежек с вышитыми ветками рябины и одним незаправленным кончиком нити.
И уже не я, а ветер прошептал: «Надеюсь, тебе понравится мой подарок».