Истории из жизни реальных людей
Кристинка, 7 лет. Минск
От автора. Скажу честно, мне немного стыдно за историю с Кристиной. Я встретил эту пожилую женщину во время работы в одной из больниц. Она давно вышла на пенсию и подрабатывала санитаркой. К сожалению, годы взяли свое, интеллект немного сдался и очень часто она меня раздражала. Своими наивными и глупыми представлениями о жизни, своим старческим брюзжанием на пациентов, санитаров, медсестёр, врачей. И ещё раздражала постоянно повторяющаяся фраза:
— А я была красивая.
Мне было трудно понять, почему неприятная мне, давно увядшая женщина каждый вечер несколько раз произносит эту фразу. А однажды вечером, когда мы сидели в полутёмной и спящей реанимации, Кристину вдруг прорвало. И она сбивчиво пробормотала короткую, но жутковатую историю. Пробормотала не мне, а скорее стенке, в которую был устремлён её взгляд. Сидящие рядом медсёстры отвернулись, они слышали эту историю уже не раз. Да и я не обратил на неё особого внимания. Мне было тогда едва двадцать два года. Я не слышал о проекте «Лебенсборн» и всех ужасах, что творились вокруг этого проекта. Сейчас бы конечно расспросил поподробнее. Но поздно. Приходится довольствоваться тем, что сохранила память.
Кристина:
— Как нас забирали помню плохо. До сих пор думаю, может это всё мне приснилось уже позже И всё было совсем не так Женщин с маленькими детьми согнали в каком-то большом, тёмном помещении и начали выхватывать из рук детей. Тут же поднялся вопль. Помню, мама вцепилась мне в руку, мне больно. Я кричу: «Мамочка, отпусти!» Она тоже кричит, плачет. И все вокруг кричат. А меня схватил огромный чужой мужчина и забирает от мамы. Маму, наверное, убили, иначе она бы меня не отпустила. Вот ведь что обидно, я и лицо её толком не помню. Смотрела потом на мамины фотографии как на чужую тётю. А руки помню. Как те руки делали мне больно, не отпускали. Очень обидно, что мама так запомнилась.
Потом везли куда-то очень долго в большом вагоне. Мы были одни. Дети пяти, шести, семи лет. Постоянно кто-то плакал и звал маму. Хотелось есть, пить, спать. А спать не могли пол был очень твёрдый и холодный. А ещё было страшно. Мы сбивались в кучу, грелись.
Привезли на какой-то вокзал. В вагон зашла тётя, начала нас осматривать. Несколько детей заболели по дороге, она их тут же брала за руку и выводила вон. Я тоже кашляла, но когда тётя меня осматривала, старалась не кашлять. Почему-то боялась её.
Потом опять поехали, но уже недолго. На следующем вокзале в вагон стали заходить люди. Мужчины и женщины или одни женщины. Они выбирали красивых детей и уводили с собой. А я была красивая. Я была очень красивая. Меня почти сразу забрали. Я потом, когда немного выучила язык, спросила у тёти Ангелики, всех ли детей забрали в семьи А она ответила не всех, только красивых. А некрасивые не нужны. Их уничтожили. Но ты, девочка не плачь. Ты красивая.
Они меня любили. Покупали мне хорошие платья, кукол. Кормили хорошо. Играли со мной. У них был большой дом, и у меня была своя комната. А потом пришли русские и отняли меня у тёти Ангелики. Повезли домой. Я не хотела. Плакала сильно. Тётя Ангелика не хватала меня за руку, как мама. Но тоже плакала. Дома у меня никого не было. Всех родных расстреляли почти в самом начале войны. Меня поместили в детдом. Я жила там несколько лет, пока из Витебска не приехала мамина двоюродная сестра и не забрала меня. В детдоме плохо кормили, нас в комнате было пятнадцать. Никаких кукол, платьев. Зачем они меня забрали Меня ругали за то, что я говорила по-немецки. А я забыла русский. Я три года жила у тёти Ангелики.
И мне было очень обидно, что в детдоме меня побрили налысо. Я ведь была красивая. А в детдоме никто не знал, что я красивая.
Гушинец