Истории из жизни реальных людей
Я хотел взять полярную волчицу. А мне вынесли его мощные чёрные лапы, шипит, кусается, глаза жёлтые-жёлтые.
Ты чего без перчаток Укусит.
Укусит Месячный волчок..
Парни нашли переноску, загнали в неё волка. Поехали. Воняло от волчонка страшно, но не от шерсти из пасти. Похоже, в зоопарке его кормили тухлым мясом или чем-то таким. Когда добрались до дома, волчок весь дрожал, но скалился, не подпускал к себе, искусал меня в кровь, пока я нёс его до вольера. Вообще я планировал назвать волчицу Колли, но этот детёныш был такой чёрный, что имя пришло само собой: Уголёк. Уголь.
От еды Уголёк отказался; я оставил ему миску с мясом и творогом, думал, до утра оприходует. С наступлением темноты волк тонко затявкал на луну.
Скулёжник! Ну ты чего, скулёжник..
Уголь угомонился только глубокой ночью, а утром миска стояла на том же месте творог пожелтел, кусок говядины заветрел. Волчонок не съел ни крошки ни в обед, ни к вечеру: вскарабкался на будку в углу вольера и сидел там, ворча и посверкивая глазами. Когда он и на следующее утро отказался от еды, пришлось принимать меры: я взял свой завтрак, вошёл в вольер и устроился на ящике в противоположном углу. Принялся есть. Уголёк смотрел на меня янтарными бусинами, порыкивал, но нападать или отобирать еду не пытался. Я уже дожёвывал горбушку, когда волчонок наконец сполз с будки и медленно, не сводя с меня глаз, подошёл к миске. Я добавил немного яблок, немного мяса; Уголёк обнюхал мясо, оттолкнул носом яблоки и заурчал.
***
Человек пах лесом. Крепкие чёрные руки выглядели тонкими, как ветки, но зубами было не прокусить. Человек был ловок. Я пытался его достать оказалось не так-то просто. В наказание меня загнали в коробку, коробка затряслась. Это продолжалось долго, почти всю жизнь. Потом я попал в новую клетку. Пытался прорыть пол. Лапа снова закровоточила, пришлось перестать. Затем человек принёс нечто. Нечто пахло пищей, но я не мог быть в этом уверен.
Ночью пришёл Серый Волк. Он всегда приходил, стоило закрыть глаза. Я боялся, что он не найдёт меня в новом гнезде. Но Волк нашёл. Он вышел из леса, мощный, похожий на снег. Волк разрешил есть; Волк велел не поддаваться человеку. Он стерёг меня до самой зари.
***
Охотники забрали Уголька из логова ослабевшего, с глубокой раной. Видимо, голодная волчица ушла к людям, оставив детей. Других волчат растащили, а на этого кто-то напал. Но рана заживала быстро, уже через месяц Уголёк перестал хромать и мало смахивал на больного волчонка: бегал быстро, ел много, рычал раскатисто. От его шерсти пахло тайгой. Природой. На него не было никаких документов, но и без всяких бумаг было ясно: чистый волк. В прыжке он летел, вытягиваясь стрелой, идеально балансирующий, ловкий, поджарый Длинные, мосластые лапы, скорость, агрессия, никакого виляния хвостом.
Единственным существом, к которому Уголёк проявлял необъяснимую, диковатую нежность, была мелкая сучка Вьюжка. На ночь я никогда не оставлял волка в вольере с другими псами, их всегда разгораживали решётки. Но Вьюжка была такая вертлявая и худая, что просачивалась сквозь прутья и проникала к Угольку в любое время; правда, ходить к нему после заката опасалась и она. В темноте глаза Уголька отражали что-то, не свойственное собаке; может быть, Вьюжка чувствовала это.
Уй! Не грызи меня, Уголёк! А ну перестань! У-уй-ё!
Впервые я зашёл к нему без перчаток только через три месяца; но штаны и куртка всё равно были ватные, в несколько слоёв. Уголёк уже не забивался в угол и не выжидал сутки, прежде чем накинуться на еду, но Я часто возился с ним; с собакой это можно назвать игрой, но волк волк никогда не играл. Я шутил но для него это была борьба. Он покусывал, прыгал на меня, вертелся, пытаясь сбить с ног, словно пробовал силу, пробовал меня на прочность, искал предел, за который нельзя Он всегда чувствовал, когда переходил этот предел. Приходил потом, тыкался лбом в бедро извинялся.
Я всё ещё носился с мыслью приучить его к охоте для того ведь и покупал. Каждый месяц мы ходили гулять всей стаей: Уголёк, вившаяся вокруг него Вьюжка, белая пушистая Весна, коротконогая Тоффи и четверо чистокровных лаек Джесси, Несси, Каспер и Дункан. Уголёк сразу же убегал далеко вперёд мощными скачками, больше похожими на бег гепарда. Собаки не рисковали заглядывать глубоко в лес, жались у обочины и, нарезвившись вначале, до самого конца прогулки почти не отходили. Уголёк же мчался, как угорелый, уматывая за горизонт, зарывался в снег, уходил далеко в тайгу, стараясь держаться подальше от всей компании. После таких выходов он подолгу сидел притихший и, как на первых порах, отказывался от еды.
Уй, да не грызи меня, Уголь! Ишь ты! На кого лапу поднимаешь, волчара!
***
Серый Волк приходил каждую ночь. Вьюга к его приходу визжала и убегала. Когда Серый Волк узнал про неё, рассердился. Зарычал, что я не должен поддаваться человеку, а собаки человечьи друзья. Мы слегка покусались. Он хватанул меня за плечо, но остался доволен:
Растёшь.
Человек повадился забираться ко мне в вольер, тереться, нюхать. Человек пах пищей, мясом, чем-то прелым. А ещё он пах страхом. Этот запах перекрывал все другие, забивал глотку и ноздри. Я едва выносил его присутствие. Чтобы человек перестал лазать в вольер, пришлось его укусить.
Серый Волк одобрительно кивнул, когда узнал. Горели звёзды. От Волка тянуло ледяным снегом, мокрой землёй, мелким разодранным зверьём и сладким соком зимней древесины. Я цепанул зубами решётки. Хотел уйти с ним.
Набирайся сил, велел он. Не время.
Рана почти зажила. Если бы можно было чаще бывать в лесу, дело совсем бы пошло на лад. Лес лечил. Но он темнел недоступной грядой прогулки отчего-то прекратили. Да ещё человек стал приносить меньше и меньше мяса.
***
После того, как Уголь едва не задушил Дункана, пришлось перестать брать волка с собой. Постоянно сидеть в клетке плохо для любого зверя, но рисковать я больше не мог. Когда Уголь набросился на вожака, следом на Дункана накинулась и стая волк уже успел подмять под себя всех псов. Обратно Дуньку пришлось везти в машине, отдельно от собак. С тех пор, когда Уголь видел, что мы собираемся на прогулку, страшно рычал из будки и бил по миске лапой. С псами, забегавшими в течение дня, вёл себя агрессивней обычного видимо, выплёскивал злобу.
Со слов деда я знал, что эти укусы, оскалы, стремительные броски нормальные волчьи игры. Но верить в это было сложно.
Ай! Отстань, Уголь! А ну прекрати, сучонок! Стой!
Как-то мне удалось по дешёвке урвать коровью голову. Я кинул её Углю; за ночь он обглодал всё до черепушки, сгрыз даже рога вместе со шкурой, шерстью. Ладно, волку это полезно для желудка. Курицу он съедал за три минуты, морковь грыз, только сильно оголодав. Когда я попытался вычесать Угля, то едва не поплатился куском ягодицы. Видимо, он решил, что моё мясо не хуже коровьего. После этого жена впервые предложила его застрелить.
***
Серый Волк всё сильней пах лесом, рычал всё громче. Когда на рассвете он уходил, и я открывал глаза, сердце колотилось, и в пасти собиралась слюна. Волк много раз велел не поддаваться человеку. Но человек помогал мне. Он делал так, что лапа болела всё меньше. Кроме того, он приносил еду. Только это была не та еда. Мертвечина. Постоянно, всегда, каждую минуту хотелось есть. Не смазливой сладкой мякоти. Мяса. Свежего мяса.
Серый Волк рычал, когда видел других собак. Замахивался на Вьюгу. Однажды долго смотрел, как она спит. Затем перевёл на меня жёлтый горящий взгляд.
***
Когда Уголь задрал Вьюжку, выбора не осталось.
Ну куда ты его денешь В лесу он подохнет. А здесь Сегодня Вьюжку задрал, а завтра кого Тебя Это волк! Он псом не станет!
Застрелю. Завтра.
Иди и сейчас застрели!
Завтра, я сказал! Завтра!
Дёрнул по столу кулаком, раскровил о занозистый край руку. Боль была как комариный укус по сравнению с играми Угля.
Ушёл. Сел в хрустящий, свежий снег перед волчьим вольером. Уголь метался по клетке, огрызался на меня; луна отражалась в выпуклых, белых в темноте склерах.
С какого-то момента месяц или два назад я перестал смотреть ему в глаза. Нельзя заглядывать в глаза волку. Даже если кажется, что ты не боишься, он разглядит внутри тебя страх. И нападёт. Вне клетки я могу признаться, что боюсь. Внутри никогда.
Я подобрал снежный камушек поздняя осень подморозила крепко, бросил между прутьев вольера. Уголь вскочил, с утробным рыком бросился на стенку. Загремел, заходил ходуном шифер, залаяли другие собаки. Я вспомнил, как, глядя на него впервые, не поверил: как из этого пушистого уголька вырастет дура под восемьдесят кило А вот, выросла. Только не дура, нет, не дура Волк смекалистый зверь, очень разумный. Хитёр, осторожен, расчётлив.
Я кивнул на лес. Спросил его:
Побежишь
Уголь примолк, будто понял.
Куда ты побежишь, дура Как ты там выживешь, ду-ура Ну, чего скулишь Скулёжник…
Реветь на холоде дурное дело; слёзы замерзают, щиплют, недолго обморозиться. Я и не ревел. Сунул ему замёрзшую четвертинку яблока, которую он сам носом вышвырнул между прутьев. Уголь едва не цапнул меня за пальцы.
Той ночью я спал плохо, ворочался; снился громадный волк с седой гривой. Всё чудилось, что он прыгает на вольеры, рычит, пытается забраться в дом.
***
У меня мощные лапы. Я чувствую, как толчками струится кровь. Я знаю, как пахнет кровь; я знаю, каков на вкус снег. Теперь я знаю, какова на вкус свежая, разорванная дичь. Это не те розовые куски, не деревянные палки. Это плоть.
Человек, хрупкий и рыхлый. Через толстые штаны трудно добраться до мяса. Но он слаб, он заискивает, он не смотрит в глаза. Он не вожак. Почему я должен подчиняться Он хочет, чтобы я играл, чтобы ел эти оранжевые стружки.
Нет, человек. Нет.
Идём, велел Серый Волк той ночью.
Затявкала Несси. Серый посмотрел на неё жёлтыми глазами. Несси захлебнулась лаем.
Звенел лес.
***
Я проснулся от гавканья, визга, страшной собачьей многоголосицы.
Уголь убежал!
Бросился к вольерам; собаки скулили, захлёбываясь и заливаясь. С ночи стояли пыльные сиреневые сумерки, в глазах мельтешили огни. В резких белых лучах я увидел лиловые пятна на снегу; пахло железом, воняло шерстью и страхом. Сетка, ограждавшая двор с вольерами, щетинилась прогрызенной дыркой достаточной, чтобы протиснулся взрослый волк. У самой дыры исходила паром разодранная курица.
…Уголь бегал по лесу около месяца. Охотники не раз замечали чёрного, гривастого волка на гребне холма, но трогать не трогали не нарывались. А однажды морозной ночью Уголь вернулся и задавил соседского Пушка. Утром нашли только следы и развороченную собачью тушу. Уголь приходил ещё три раза, и каждый раз в деревне не досчитывались пса. Местные устраивали облавы, но поймать волка не могли я сам учил Угля обходить ловушки.
Хозяева начали забирать скот в дома; волка не останавливали хлипкие деревянные заборы. Я ловил на себе озлобленные, косые взгляды. Слышал за спиной: волк собакой не станет. Что за идиот заводит волков Волчатник хренов…
Судя по всему, Уголь так и не прибился к стае. К февралю набеги участились, волк спускался с холмов каждую ночь. Выращенный в неволе, он не боялся людей и хуже всего лютовал, когда видел детей самых беззащитных в стае. После того, как Уголь задрал ещё одного пса, деревенские решились на большую засаду. Сговорились встретиться под рассвет именно в это время Уголь совершал свои разбои.
Попробую сам его отвадить, сказал я жене. Вперёд пойду…
Ружьё возьми.
Я не собирался убивать Угля; но если волк видит, что человек безопасен, волк нападает. А человек безопасен, если у него нет ружья.
Словно что-то почуяв, в этот раз Уголь пришёл раньше в самый тёмный, дрожащий ледяным маревом час. Я наткнулся на него у калитки; всегда подвижный и шумный, волк стоял, не двигаясь. В лунном свете глаза отливали белым.
Замерев, я зачем-то ждал, пока он приблизится.
Не отводя взгляда, мягко ступая, Уголь подходил ближе. Если в нём и было что-то от собаки ничего не осталось. Скупая, звериная грация. Клыкастый оскал.
В груди болезненно трепыхнулось; кто его разберёт, страх это был или какая-то жалость к выкормышу Рука на курке дрогнула, пальцы сковало.
Нельзя заглядывать в глаза волку. Даже если кажется, что ты не боишься, он разглядит внутри тебя страх. Малейшая ошибка руками, ногами, взглядом, и волк может атаковать.
Уголь оскалился, коротко рыкнул и прыгнул на меня. Приклад долбанул о плечо, снег заволокло дымом. Я услышал звук выстрела много позже, почти одновременно с коротким визгом. Волка сразило одним ударом, но не намертво. Видимо, перебило что-то внутри. Уголь осел на задние лапы, но по-прежнему не сводил с меня ослепительно-белых глаз. С уголка пасти свисала кровавая слюна; снег быстро чернел.
Мы смотрели друг на друга, может быть, минуту, прежде чем он тяжело повалился в горячий сугроб. Меня вывернуло прямо тут; в нос ударил тот самый запах, каким от Угля несло в первые дни: тухлятина. Тухлое мясо.
Мир казался ненастоящим. Блестели слои слюды в дальних скалах; оскалился щербатой каменной пастью утёс. Медвежий пик набрасывал на округу густую, плотную тень. Ни звука не раздавалось вокруг; ни скрипа, ни всхрапа. В этой тишине Уголь отчётливо, протяжно тявкнул и замолк.
Скулёжник…
Рассказы Дарины Стрельченко