Сквозняк через замочную скважину

 

Сквозняк через замочную скважину Кое-что из моей головы. Чуть-чуть белиберды. Немного чуши, столько же и чепухи. Ни грамма здесь абстракции, лишь соль соленого глоточек моря слез в наперстке

Кое-что из моей головы. Чуть-чуть белиберды. Немного чуши, столько же и чепухи. Ни грамма здесь абстракции, лишь соль соленого глоточек моря слез в наперстке крошечном. Она сидит и плачет, вот глупая а я вокруг нее все вьюсь с наперстком. Наполняю его и снова пью. Соль.
Соль убивает почву. Я слышал от одного бездельника. Или от двух. Где два бездельника — там три. Я счет люблю. И в маленьком портфеле с собой его ношу. Туда-сюда. Домой, из дома. Бездельники, как корнеплоды, нет, как овощи. Сидят по кадкам с умным видом, читают газетенки.
А я полью их из наперстка, чтоб отсырели все их корни. Чтоб почва стала непригодной для газетенок чтения и умных видов. Черт!
Нельзя подглядывать, иначе в глаз соринка попадет. Острее острого. Острее острого. Острее острого! Да хватит здесь острить, перчить, солить, и так невнятный вкус.
Проклятый овощ с умным видом! В горшке стоит. На окне. Моем Нет, не моем. Ее. Кого Ну, ее же. Той с землетрясеньем, потрясеньем, сотрясеньем. Ну, той. Ты что, забыл
Ну той, что плачет. Солью.
Я здесь, ты нет! (закрывая глаза) Тебя здесь нет. Нет. Тебя. Здесь. Я здесь оди-и-ин. Совсем оди-и-ин!
Я предпочел бы, разумеется, сыграть в игру. Во что В игру. Ну в ту. Игру, которая милей тебе всего. Да! В прятки! Я закрываю глаз, второй. И счет я начинаю. А ты идешь отсюда вон. Пошла ты прочь из головы! Прочь! Прочь! Пусть сгложет тебя ночь. Клыки вонзит в твои эти бархатные плечи, в кисти «изящные и бла-бла-бла», а месяц кривой нож пусть хватит вдруг тебя. Поверь мне, лучше будет. Играем в прятки, да
Закрывая глаза и начиная считать:
— А, Б, В, Г, ты все еще сидишь здесь Можно тебя пнуть Ну пожалуйста. Уйди. Прочь из моей головы!
Ну ладно, хватит игр. Так может драка Как тогда Когда я тебя бил, а ты брыкалась И крики людей на улице. Когда я взял и стукнул со всей силы лицом своим твою карету. И коня. И конюха. И колесо запуталось в руке. Или рука в колесе Черт. Велела: едем дальше, мимо окровавленной лужи со стонущим в ней мной. Нет, не мной. Тобой. Ведь ты была в той луже. Без конюхов, карет и драк. Короткий стон — и все. И лужа.
Ты перестанешь плакать Вас было трое. Ну и дядя. Но дядю в счет никто уж не берет. Там были: ты, он и он. Они вдруг стали минус ты, и минус он. Остался он. Один. Вдруг. И холодно на сквозняке. Кхе-кхе.
Мне плохо, доктор. Болен, каюсь. Пилюлю-две, и я бегу опять. Дела Мне бы окно заколотить, ножи все в доме затупить и воском жидким скважину замочную залить, чтобы не дуло.
Ты плачешь Или просто вдруг прикидываешься И в чем же философия твоя В том ветре, что через замочную скважину решил задуть мне в глаз
Скажи мне, в чем твоя игра Я двадцать лет играю. Играл бы столько же, но вот беда: мой дядя подписал бумаги.
Да хватит плакать, чтоб тебя! Уже мне даже не смешно! Нисколько! Или нет, смешно: ха-ха. Нет, все же не смешно. Уныло, зябко, сыро. Мне больше нравится бродить, чем стул. Ну не люблю я стул. Сидишь, как овощ, с умным видом. Считаешь: раз, два, три. И пишешь: «раз, два, три» в тетрадь. Тетрадь в линейку. Ползет линейка вверх, ползет линейка вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, и вот те клетка
Ну и сиди, и плачь себе! Не буду умолять. Парадной дверь хлоп за спиной. По-прежнему ревешь Дождь все идет проклятый дождь. Ступени: раз, два, три. Прости, привычка. Быть счетоводом не так уж плохо: ты выплакала три наперстка и еще примерно полведра. Соленая какая! Слезливая! Хотя, наверное, твой просто глаз вдруг зачесался. Тут есть одно у них лекарство от глазной чесотки. Слыхал, работает мгновенно. Не плачь прошу.
Наперсток так тяжел. Я все несу в нем слезы. Или вернее их остатки. Расплескивая. И что же будет, что случится и произойдет, когда я расплещу из него все Пальцы болят. Нести. Хватит. Держать. Или вернее содержать. Дядя сказал: устал. Непоправимо далеко, ушел давно, надежды нет. Привет.
А ты все плачешь. Горьки сожаленья. Или мне думать хочется, что так уж горьки. Не знаю. Ну, прости, прости меня. Ты хочешь, чтоб я на колени встал! Да никогда! Я не умею ползать. Мне сломали спину дважды или трижды Но не согнули. Я рожден стоячим. Тебе меня ни в век не сокрушить и с ног не сбить. Ну ладно, только если просишь. Вот я стою перед тобой здесь на коленях. Ну, ладно. Ты простишь меня уже
Орбита и планета. Круглая, как глаз. Я не люблю приборы со стеклами. Бинокли, трубы, телескопы. Сидишь и смотришь в телескоп, играя в прятки, пока крыса-крысюка грызет тебе твои розовые пятки.
И вся вина моя вина да. Что-то в горле пересохло. Еще глоток Но любопытство не порок. Черт! Не порок. Но за него урок! Урок! И точно в срок. Как в школе. Глупишь тебя по пальцам бьют. Считаешь плохо бьют по голове. Как же здесь шумно! Черт!
Любопытный был этаж. Прости меня за тот этаж.
А доктор как-то слишком фамильярен. Он бьет меня по голове ланцетом. Я не люблю такую фамильярность. Как будто я ему сказал, быть может, что-то важное, а он меня решил отблагодарить. Черт! Руки прочь! Не возбужден я!
Рубильник перемкнуло. И фонарь мяукнул, а кот мигнул. Я что-то ничего не понимаю. Ты так красива в гневе и холодной ярости. Не плачь. Ну, или плачь. Как хочешь! Подумаешь, и не таких видали!
Молоток и гвоздь. Я не люблю картины вешать. И почему я должен брать и вешать вдруг картины! Я занят! Я думаю о маятнике. И маятник не может ничего. Он просто машет сам себя.
Ты будешь долго плакать прекращать Черт, ты меня свела уже с ума!
Да, ты! Пошла ты прочь, прочь, прочь из моей головы!
Постой, но ведь то был не я! Не я тебя обидел! У меня ключ застрял в замочной скважине. Или это был глаз, когда я подсмотреть пытался, как это бывает, когда дама в пеньюаре ножом по горлу чертит другу своему сердечному улыбку.
Уродливое, черт, искусство! Кроваво-красный в белом шелке простыней. Да не подслушивал я честно. Считал я просто: Раз, Два, Три, последний хрип Нет, не последний. Пять. Шесть. Ну, может, хватит Нет, не хватит, значит. Живучий, черт!
Из школы! Черт! Я помню школу! Иду домой я раньше. Портфель и счеты в нем. Приду домой и поиграю. Во что-то
А ты же заигралась, крошка. Во что В кого, вернее. Глупая: в меня! Играть играла и сломала. Ну, так бывает, когда ребенка бьешь по голове, глядишь башка отпала.
Замочная скважина, ну прямо, прямо как глазница. Черна. Но на другом конце. Театр на проволоке. Пляшут, любят, режут, и окна вдруг распахиваются. Сквозняк сметает мои цифры.
А цифры любят счет. И деньги тоже любят счет. И бокс в порту на ринге любит счет. И каждый спор, и приговор, тюремный двор, в перчатках вор. Все любят счет. Но вот беда никто не любит тех, кто кто считает. Иду. А счеты: щелк-щелк! Костяшки: сто. Костяшки: двести:
И почему так чешется лоб Там, вроде бы, была какая-то примета По четвергам лоб чешется Черт, я не помню
Считать ступени: раз, два, три. Идешь домой. Или куда Из дома Нет домой: ты вверх идешь. Портфель в руке. И счеты в нем: щелк-щелк.
Считать ступени: раз, два, три. И двери, двери, двери. И кот перегорел, фонарь мяукнул трижды. Мяу-раз, мяу-два, мяу-три.
И доктор говорит: вы, милый мой, перевозбудились.
Кхе-кхе, я кашляю. Язык показываю. А он вдруг плачет (нет смеется): дружок, но я не тот ведь доктор.
Сквозняк. И почему тут такой холод Распахивает двери. Нет, окно.
Пилюлю мне от инфлюэнцы! Я просто, просто, просто кхе-кхе простыл и все тут. Я не люблю мужчин и фамильярность. И фамильярность от мужчин. Ну разве только на войне. Джек, он умрет. Сейчас. Через три пули. И ты его обнял покрепче перед боем. Или он тебя. И то только, чтобы не видеть печати крылатой черной дряни в глазах твоих. Ему тебя так жаль. Ты тоже почти мертв. А ты обнял его, чтобы не видеть той же печати-твари в его глазах. Через три пули.
Семерка, тройка, туз, и все козырные. А как же! Считать я хорошо умею. Но я не шулер, нет, не шулер. Берут меня. И за руки хватают. И доктор, который «дружок, но я не тот ведь доктор» бормочет что-то
А она танцует в пеньюаре, как мотылек порхает. И тени раз, тень, два, тень, три. От лампы тень Ну вот ведь дребедень. Но на полу ей тесно. И в комнате ей тесно. И даже в раме от окна ей слишком тесно. Эгоистка. Ей подавай манеж в три цирка.
Я не любитель стульев. Себя на них, их подо мной. Я не любитель жестких спинок. И молотков, и игл, и прочего. Мне просто скучно.
Война внутри. Война снаружи. Мой кашель мне достался по наследству. От мамы. Да, от мамы. Она болела. Только ведь не знал никто. Пока она не умерла.
И не смычками они пилят по струнам дерзким, то звон мечей на ваших горлах струн идет игра. А потом со свистом в окна падают, сгорают, и ныряют в собственную кровь, там, на брусчатке.
И не меняют маски, и не грим это. На лицах мертвых мертвенная бледность, и краска высохла во всех театра кладовых, да, друг мой, да то кровь. Она, она Ты погляди, как блеск ее на нет исходит, как пятна и потеки густеют, высыхая.
И лампа светит. Лампа слепит. А я на стуле. Они вдруг стали минус ты, и минус он. Остался он. Один. Вдруг. Холодно на сквозняке. Кхе-кхе. Она их поцеловала. У них любовь. И страсть. На весь им свет плевать. Она им всем ля фем фаталь! Она — их роковая дама! Она носила боа, шляпку и вуаль, и сигаретку тонкую на длинном мундштуке. Помадой черной-гуталиновой накрашены обильно ее губы, глаза шальные будто пули, и перстни, перстни с воронами душат пальцы, браслеты на ее руке. А шубка, друг мой, из кожи человечьей с оторочкой из людских волос. Чулки, как сети, словно невод, которым она тянет свой улов. А платье ее фигуру обрисовывает, как бокал. Оно из красно-белых все полос. И белый здесь то мел, расходный материал, а красный
— Кровь
— О нет, отнюдь! То выжимка сердец, а в сердце нет, нет не кровь, одно вино. Вино страстей и страха марки «Ля ви классик», что в переводе значит: «Жизнь. Стандарт».
Вы слишком близко встали, доктор. Я чувствую ваш запах. Пот Мерзавец, вы вид закрыли из окна мне. Да прочь пошел! И я не кашляю уже. Мне помогло.
— И маятник все качается.
— Маятник
— О да. Часы. В замочной скважине в квартире в том футляре из стекла.
И ты уже не плачешь Ты просто смотришь, мама Черт! Смотри. Что ты наделала. Смотри.
Он извинился. Изменился. Ушел и изменил. Вернулся. Во всем признался. Зачем тебе окно Сквозняк приводит к стулу. А стул к чему-то там еще.
С ума сошел! Сошел с ума! Я шел в начале по уму, потом сошел. Ну-ну Не стоит возвращаться мне домой. Когда меня там ждет или не ждет. Окно. Распахнутое настежь. И алое на простынях. Но я вернулся.
Моргнуть пытаюсь. Раз. И два. Эй! Аккуратнее ресницы! Расческа для ресниц. Эй, доктор, где мои пилюли Ах, да, вы ведь не тот.
Они вдруг стали минус ты, и минус он. Остался он. Один. Вдруг. Холодно на сквозняке. Кхе-кхе. Мне холодно на сквозняке. И я гляжу, как ты вдруг прыгаешь и прыгаешь. Нет, только раз.
Да, доктор отойдите от окна! Вы все загородили, черт, собой!
Они вдруг стали минус ты, и минус он. Остался он. Один. Вдруг. Холодно на сквозняке. Кхе-кхе. Остался я один. Сперва увидел все, потом один остался. А дядя подписал им все бумаги. Сказал: давайте. И они дают готовы. Болван ты, дядя, и всегда тебя я презирал. Я не ушел. Я здесь. Зову тебя. Но близорук ты, глух на оба уха. Старуха. Старуха надо мной склонилась. Пытается она мне заглянуть в глаза. А, нет, фу-у-ух, не старуха, а старик всего лишь доктор. С иглой в руке и молотком в другой. А я на стуле. Сижу, как овощ с умным видом.
Игла касается белка, и молоток стучит по ней. Орбита. И лоб вдруг зачесался на какое-то мгновение. И умер он, затих, когда последняя мелодия затихла в голове его.
/Разгадка-перевод/
Мальчик вернулся домой из школы, с уроков математики, зашел в парадную, поднялся на свой этаж и услышал что-то. Заглянул в замочную скважину и увидел, как мать перерезает горло отцу и прыгает в окно. (Измена, признание, отчаяние, неспособность простить). От этого зрелища мальчик сходит с ума. Дядя отправляет его в психиатрическую лечебницу. Но годы проходят, и содержать его больше он не может. Дядя подписывает бумаги для трансорбитальной лоботомии. Доктор проводит лоботомию. Перечитай, зная все это. Или не перечитывай. Забудь.

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *