Живешь себе тихо, никого не трогаешь, мечтаешь о бытие тибетского монаха, и тут всю идиллию портит, как ни странно, мужик

 

Живешь себе тихо, никого не трогаешь, мечтаешь о бытие тибетского монаха, и тут всю идиллию портит, как ни странно, мужик Йопаный сосед с огромной, белой собачатиной. Нет, я люблю животных,

Йопаный сосед с огромной, белой собачатиной. Нет, я люблю животных, подкармливаю уличных котофеев и оставляю птичкам хлебушка, у меня даже был хомяк Валера, когда я училась в третьем классе. Валерон оказался истинным сыном природы-матушки, он выгрыз в ковре сырье для теплого и уютного домика и лег спать. Сердце маман не вынесло вида прорехи, и она перенесла все Валеркины пожитки вместе с его храпящим телом бате в карман. Хомяк отправился на работу вместе с родителем и стал почетным членом мужЫцких застолий. На этом предки установили мне строгий запрет тащить в хату живность и приказали учиться любить братьев наших меньших издалека. Я страшно голосила по Валере, но быстро отошла, когда меня тяпнула большая псина в совхозном яблочном саду в погоне за свеженькой «антоновкой», поэтому к собачкам у меня отношение уважительное, я спасаю себя километражем. Долго за дверью напротив было тихо и ничто не нарушало тишину и покой этого сите, все соседи были людями занятыми и практически бездетными, но жизнь всегда малиной быть не может и на мою голову все-таки свалился усатый дяхон с белым кудрявым собакеном неизвестной породы. Глаза псины были погребены под густой челкой, оставалось только догадываться о настроении этой животной, о том, что это именно пес красноречиво говорил мужЫцкий стручок, который пробивался даже через такую шубу. Была бы это баба, то даже из примитивного чувство этой самой бабской солидарности не стала бы меня так бездушно пугать по утрам
Дело в том, что каждое утро, я как законопослушный гражданин, поднимаю себя с кровати и топаю зарабатывать лиры, которые будут содержать мое бренное тело, и все это происходит в одно и тоже время, каждый Божий день. Именно в тот момент, когда я закрываю свою дверь, усач распахивает свою и огромная псища на скорости тарана несется на площадку, но все бы ничего, если бы не ритуал, который гонит мое сердце из верхней части туловища в трусы. За моей спиной все затихает, и большой мокрый нос трогает мою левую ногу.
От страха я испускаю «Ахтыжбля!», а соседушка мирно желает мне «гюнайдына», приняв мой полу обморок за незнание местного наречия, меня даже не расстраивают четко отпечатанные на штанине две собачьи ноздри, меня страшит то, что эта белая овца носится вокруг меня до самой остановки, а моя «жемчужина любви» испускает мелкие микроссыки.
Я много раз мысленно составляла разговор с усачом, где заклинала его папской тиарой держать своего дитя Бухенвальда, и дать мне возможность хоть раз уйти на работу с сухой мотней, но по природе своей я дама стеснительная, и меня запросто может парализовать ступор в любой непонятной мне ситуации. Как тогда, в далеком девяносто восьмом, когда я выходила замуж за Коляна, невесту вынесли из ЗАГСа прям как памятник дедушке Ленину втроем и в полный рост, не сгибая коленей.
Все стало еще хуже, когда к лету псине сменили наряд, теперь вместо шубы он красовался в бикини: его лапы вполне себе напоминали ноги кавказца-альбиноса, на груди не хватало только сосков,и можно было бы спокойно выдать его за своего парня. Псине было жарко везде, дома он протяжно выл, а на улице тяжело дышал и ложился поперек выхода, лишая меня шанса сбегать за пивком и вредными вкусняшками. А уж когда у всех сук поселка началось то самое, от чего все собаки-мужики начали ходить хороводом, я решила разбить палатку в горах и переждать страсти. Домой было страшно идти, мне казалось, что сейчас одна из них, самая неудовлетворенная, наверняка решит, что раз ипать никого не осталось на мою долю, то сойдет и иностранная тетя и завалит меня в лопухи,а там дети пойдут, хлопоты. В общем, от страха я дурела и жалела себя, уж лучше бы я жила в свое время с Валеркой, его если что можно было бы сдать котам на исправительные работы.
Не долго я горевала, все сите и поселок уже знали, что белый ПашА ушел за бабами и не вернулся, усач горестно вздыхал и смахивал скупую мужскую слезу, а я все так же по утрам тупо застывала перед дверью и жмурила глаза в ожидании мокрого носа на своей ноге. Ощущение свободы было каким-то странным и почему-то печальным, сосед каждый вечер брал в руки поводок и шел на поиски своего чудища, и кто после этого скажет, что турки не любят животных
Прошло две недели. Я настолько поверила в себя и начала бегать по утрам, когда вся банда псищ поняла, что главный ипака прижился где-то на бабьей груди, и покинула двор, расчистив дорогу к новой жизни. Это утро было обычным, воткнув в уши музыку, я легкой трусцой двигалась в сторону моря, настроение было чудесным, пока я не приблизилась к морю.
Я сразу заметила эти белые ноги, которые снились мне по ночам в кошмарах. Это был пес соседа, который удирал от двух толстых мужиков из странного фургона, от которого дико несло псиной с нотками верблюжатины. Опыт точно не пропьешь, пса заарканили и не вежливо потащили в сторону машины, собака орал и вырывался, но блюстители порядка были безжалостны и совсем ничего не знали о мужской солидарности.
Не знаю, как моя рука оказалась на ошейнике того, кого я боялась и почтенно уважала, но я стояла как статуя Свободы, непреклонная и полная решимости хотя бы дождаться, когда мужики сядут в свой фургон, чтобы наконец-то отпустить псину и отрубить себе руку. Толстый дяхон подозрительно косился на ябанджи, у которой почему-то белки закатывались под веки, а колени сошлись в четкий Х, он строго спросил, чей это пес и это меня добило. Я впала в беспамятство и ступор, просто тупо застыла и уставилась в одну точку, куда-то за плечо стража порядка в сторону горизонта, меня в принципе можно было грузить вместе с псом в фургон или сдать арабам на органы. Мужик еще что-то спрашивал, он не подозревал, что славянская дева его уже не слышит, и что для кого-то все-таки существуют параллельные миры, я помнила только то, что не должна разжимать руку.
Очнулась я, когда в мою левую ногу уткнулся мокрый собачий нос, я смело подтянула псину на себя, и гордо ответила на повторный вопрос «чья это собака» «benim!»
P.S «Этим утром я как всегда почуяла на себе ритуал мохнатого и улыбнулась, страха больше не было, я потрепала пса за ухом и поздоровалась «гюнайдыном» с усатым соседом, а в ответ мне прилетело вежливое «Ахтыжбля, Анья ханым».
Так и живем…))
Автор:

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *