МОИ СОБАКИ

 

МОИ СОБАКИ Было бы нечестным, рассказав о кошках, забыть о собаках, которые были в моей жизни. Как я уже говорил, к собакам я питаю бОльшую любовь, нежели к кошкам, хотя с последними уживались

Было бы нечестным, рассказав о кошках, забыть о собаках, которые были в моей жизни. Как я уже говорил, к собакам я питаю бОльшую любовь, нежели к кошкам, хотя с последними уживались неплохо. Но собаки для меня всегда были и есть чем-то особенным, во всём: в их дружбе, в этой радости встречи, будто и не было этих сорока минут расставания, и мы не виделись сто лет. В преданной ласке, когда мир рушится, а эта морда суёт нос под руку, мол, слышь, тут, это катастрофа, а ты меня не догладил! Скорее гладь, слышь! И идём играть, апокалипсис апокалипсисом, а вон, смотри, какой мячик, кидай давай! В оптимизме собачьем: вот сейчас быстро пробежимся под дождём, а потом всё равно ведь домой, да Во! А там же в чашке ништяки собакины лежат, хозяин, я те отсыплю, побежали скорее! Даже когда они болеют, заставляя носиться вокруг них кругами, с лекарствами и градусником, даже тогда в глазах мелькает хитрая радость. Мол, зацени, как я виляю хвостом и градусник не мешает!
В моей жизни собак тоже было немного. В основном, не мои, но оставившие в жизни неизгладимый след и преданную нежность к ним
Гром
Первого моего щенка я получил от папы в подарок. Папа всегда ходил на работу с небольшой барсеткой, в которую помещались необходимые мелочи. Но как он туда умудрился запихнуть крошечного сонного щенка я так и не понял. Как и не понял, что за сопение и писк слышны из барсетки, лежащей на столе, про которую папа и сам забыл. Открыл и увидел слепого щенулю, обалденного бежево-серого цвета, которого папе отдали пастухи. И который не преминул устроить обиженный вой по поводу забытия его в сумке. Поэтому в первом часу ночи я пытался погреть молоко, разбудив всех в доме. И лишь когда мелкий уснул у меня на ладони, объевшись молока, все ушли спать.
Поначалу я расстроился: крохотный щенок, ну что там из него вырастет Мелочь какая-то Щенок вымахал в огромного волкодава степных вольных кровей, с независимым, гордым характером, любовью к семье и совершенной неподкупностью к взяткам. И получил имя Гром, из-за своей особенности гавкать нечасто, но очень внушительно. Широкая тёмно-серая полоса на спине, невероятно сильный, аристократически подтянутый и гордый невероятно, он сочетал в себе очень нежную любовь к маленьким детям и совершенно жестокое отношение к ворам. Что поделать, повсеместно везде хватало желающих поживиться добром на халяву. Гром этого не понимал, да и не старался, ревностно охраняя территорию вверенного ему дома. Даже в самые сильные морозы зимой он периодически вываливался на улицу, обходя дом и подолгу вслушиваясь в ночные шумы. И так, в тихой радости бытия и большой дружбы, мы прожили около четырёх лет.
Гром никогда не показывал, как ему грустно без нас. Всегда провожал, только что лапой на прощание не махал. Так и той осенью, когда мы ушли к родственникам в гости. Стоящий на отшибе дом опять пытались ограбить, но вмешался Гром. Одного из воров свалил с ног, сцепившись намертво, второго не успел. Пока Гром возился с первым, второй выстрелил в него в упор из двустволки, за которой сбегал в машину, спрятанную у забора. Впрочем, второго это мало выручило: даже будучи смертельно раненым, Гром почти оторвал ему руку. Кстати, вора нашли в больнице по свежим следам, медики сообщили участковому о странной и страшной ране. А там и первого нашли.
Но Грома это не вернуло
Он так и остался у дверей дома, оскалённый, разорванный, но не побеждённый, охраняя вход уже из тишины.
В армии, во время учебки, меня определили в подразделение кинологов. И я попал в настоящее собачье царство. Я с детства любил немецких овчарок. Просто млел и млею до сих пор, от их ума, стати, от их непередаваемой энергии
Всех не буду вспоминать, не хватит времени и букв. Но вот три друга, которые были тогда в моей жизни не могу не рассказать о них.
Джек
Совершеннейший раздолбай, с розовым носом, чуть прихрамывающий, в звании гвардии старшего сержанта и двумя медалями, был отправлен к нам на базу, доживать свой собачий век. Прошедший Афганистан, после гибели хозяина в последние дни войны, Джек так и не принял нового владельца и покорно отправился в ссылку. Несмотря на достаточно почтенный возраст, хулиган был отчаянный. Единственный, с кем он прочно подружился, был я. Потому что я прощал ему все хулиганские выходки, а он платил за это преданностью и дружбой. Особенно я его зауважал, после того, как в личном деле прочёл о его полученных медалях. Одну он получил, когда добрался с сообщением из дальнего гарнизона, где была разбита рация и пацаны уже отчаялись выбраться. Вторую за спасение группы спецназа, когда нарвались на засаду и ребят загнали на минные поля. Джек вытащил их всех, вынюхивая дорогу. Напоследок ошибся и маленькая мина взорвалась перед мордой, начисто содрав нос и перебив грудную клетку и правую лапу. Тут уж солдаты на руках его донесли до части. Нос восстановили, но он так и остался красно-розовым, с крохотным пятнышком. И стал хромать, хотя изо всех сил старался не показывать это. Особенно, перед дамами
Уж кого не любил Джек, так это офицеров, безошибочно определяя их в группе военных и солдат. Говорили, что когда-то, там, в Афгане, кто-то из офицеров, избил Джека за то, что тот посмел не выполнить приказ и не ушел от тела хозяина, которого готовили к отправке домой в цинковом гробу. И не единожды офицеры страдали, убегая с разодранными брюками и бушлатами. Особенно, если ввергались на территорию, охраняемую Джеком. Тут уж он отрывался по полной программе. Собак расставляли на ночь по периметрам, на охрану. Бывало, какой-то офицер выходил подышать свежим воздухом. Заодно пометить территорию, не удосуживаясь дойти до туалета. И частенько на периметре, где Джек нёс службу, раздавались вопли. Правда, и метить территорию перестали.
Но нелюбовь старого гвардейца к офицерскому составу всё-таки обошлась ему дорого. Пьяный капитан мото-роты, решивший, что он прекрасный дрессировщик, решил научить Джека команде «сидеть». Само собой, за это и поплатился, с недоумением глядя на разорванный рукав кителя. Потом взял лопату и избил Джека почти до смерти
Капитан получил дисциплинарное взыскание и полтора месяца госпиталя, после того, как умирающего Джека обнаружил я. Капитан сам вышел на встречу, пытаясь что-то объяснить и тряся разорванным рукавом. Говорить со сломанной челюстью ему стало потом гораздо труднее, а отбитые почки и сломанное ребро стоили моему командиру седых волос и месяц карцера мне, вместо трёх лет дисциплинарного батальона.
Джека с почестями похоронили на военном кладбище там же, в части.
На память мне остался окровавленный ошейник.
И нелюбовь к офицерам, и в особенности пьяным
Джи
Джи был здоровенным, выше стандартного роста, псом, исполосованным шрамами. Разорванное левое ухо, совершеннейший пофигизм вообще на всё, кроме еды, лень и невероятная силища это всё о Джи. Тоже прошедший Афганистан, награждённый медалью и вышедший по ранению на пенсию, он, как и Джек, отправился в ссылку.
Одна из легенд о Джи говорит, что однажды он разорвал зубами сетку-рабицу, чтобы порвать одного из солдат, служившего на пару лет раньше меня, за то, что посмел пнуть щенка, отцом которого был Джи. Правда или нет, но при мне Джи в два укуса разгрыз черенок лопаты
Была у Джи одна черта: до тех пор, пока перед ним стояла пустая чашка, он выполнял команды, делал свою работу и тащил службу. Но стоило перед ним положить еды можно было только танком взять вольер Джи. За еду мог убить любого, человека или собаку, ему было до лампочки. Особенно, если перед ним лежала косточка даже танк не помог бы.
В первые дни мы с Джи не находили общий язык. Он пытался на меня наехать, я пытался отбиться. Потом вопрос был решен простым, но жестоким способом: один день я не дал ему еды. Во-первых, чашку не мог забрать, во-вторых, Джи упорно наезжал на меня, норовя укусить через толстую сетку вольера. Ладно. Еды не получал целый день. А вечером я принёс ему густой наваристый суп, с ломтиками мяса и хорошо проваренной пшёнкой, а в подарок большую кость. Джи съел у меня всё с рук, косточку деликатно отложил на потом. Статус-кво был восстановлен и с тех пор Джи стал благосклонно относиться ко мне, позволяя отводить себя на пост и лениво, но всё же выполнять команды на тренировочном полигоне.
Помню, раз зимой в караульное помещение ввалились офицеры, с проверкой боеготовности. Все носились как ужаленные, под рявкающие команды, а мне пришел приказ поставить у задних дверей территории одну из служебных собак для защиты. Я поставил Джи. Кто-то из офицеров поперся проверить и вернулся с матами. Мол, твоя собака и врага пропустит, вон, даже не шевельнулся, когда я через него перешагивал! Покивав грустно словам офицера, я попросил проверить собакина ещё раз. Пока офицер шёл через расположение к выходу, я кинул Джи через окно здоровенный мосол, забранный со столовой. Думаю, что не стоит говорить о тех воплях и визгах, раздававшихся позади караулки, когда офицер и его помощник решили опять перешагнуть через Джи, с любовью вылизывавшего кость Мне дали три наряда вне очереди, а Джи попросили выставлять почаще там, где опаснее всего.
Я уже отслужил и, уезжая домой, самолично приготовил ему его любимый густой суп, в котором плавали куски мяса и столь любимая им пшёнка.
Джи умер в возрасте шестнадцати лет, оставив многочисленное потомство и гору разодранных бушлатов и кителей тех, кто пытался ему помешать во время обеда
Эльза
Нервная, поджарая, высокая и элегантная немка Эльза не любила двух вещей ходить на пост и когда с ней обращались по-солдатски грубо. Короче, настоящая фрау. Могла устроить скандал на ровном месте, за грязную чашку или несвоевременную прогулку на полигоне. Занятия, кстати, она очень любила и самозабвенно носилась по тренажёрам.
К нам она попала из милицейской группы, отслужив там около пяти лет в оперативной команде. Несколько ранений, шесть медалей, десятки задержаний. Её предали, при расформировании команды просто бросили, отдав в питомник. Там с ней занимался психолог, вернув веру в людей, хоть и не до конца.
С Эльзой мы нашли общий язык не сразу. Я только потом сообразил, что ей просто, как любой женщине, да как и любому человеку, нужна капелька любви. Начал за ней ухаживать по всем правилам ) Чашку отдельно, чисто мытую, чуть гуще порция супа или каши, свежая подстилка почаще, прогулки вдвоем. Ну, и комплименты, какая она молодец, как она умеет и прочее. И неприступная красавица Эльза растаяла. Меня выделяли из команды, ко мне относились более благосклонно, и мне дозволялось чесать ей пузик, чего давно не дозволялось никому. Даже на соревнованиях между гарнизонами я взял Эльзу. И она не подвела, принеся части золотой кубок
Даже когда она принесла щенков, только мне дозволялось прикасаться к ним. Эльза разрешала забирать детёнышей на прививки и гулять с ними. Больше никому. Она платила какой-то болезненной привязанностью и ревностью за любовь к ней, и я не позволял никому даже кричать на неё.
Я был в командировке, в далёкой и долгой. На моё место взяли парнишку, который тоже умудрился завоевать расположение Эльзы. И даже благодаря ему Эльзу стали ставить на посты, оборудовав с подачи парня будку по всем правилам.
К слову, некоторые периметры были заминированы. По-настоящему, особенно склады боеприпасов. Большой периметр охранялся лишь одним часовым, без собак. Почему так не знаю, но факт остается фактом: чтобы никто не смог пробраться сторонний, между двумя рядами забора из колючей проволоки ставились мины небольшой мощности.
Уж кто прохлопал в тот день, что одна из взведенных мин выпала из ящика не знаю, но лежала она себе в снегу, никем не видная и вполне боеспособная и почему-то не взорвалась. Ну, почему это понятно, мягкий снег и глубокий. Но солдаты не заметили этого дела и преспокойно отправились в часть, унося пустые ящики.
Солдат вечером уходил с Эльзой на периметр. Надо добавить, что часто путь к другим территориям проходил через некоторые периметры, чтобы сократить путь. Выдавались пароли для кинологов, чтобы часовые не пристрелили и вперёд
Как Эльза унюхала мину до сих так и осталось загадкой. Но она встала как вкопанная, рыча и не пуская солдата вперёд. Уже и часовой подходил, издалека спрашивая, в чём дело. Пароли названы, друг друга визуально узнали, а собака не пускает, хоть тресни. Солдат-то, в принципе, понял, что дело неладно и попытался остановить часового. Но тот пер как танк, инструкции нарушать не хотелось. Тогда Эльза решилась на отчаянный шаг. Она рывком свалила своего проводника, выдралась из рук и кинулась к мине.
Никто не погиб, кроме самой Эльзы, которую солдат, рыча от отчаяния, нёс на руках полтора километра в наш госпиталь. Где медики просто развели руками
Случай разбирался на очень высоком уровне. Виновные наказаны. Периметр проверяют тщательно, часовые инструктированы по полной программе.
А Эльзу опять предали
Похоронили без почестей в уголке военного кладбища и забыли. Те, ради кого она постаралась забыть неприятные минуты своей недолгой жизни.
С тем солдатом мы изредка общаемся.
Он до сих пор хранит потёртый старый ошейник, с еле заметными темными пятнышками. И показывает с гордостью фотографии прапраправнучки фрау Эльзы, занявшей первое место на международных соревнованиях и названной в честь своей прабабушки, волею судеб занесённой в военную машину времени
Их было немного, тех собак, которые были в моей судьбе. Кто-то дожил до глубокой старости. Кто-то погиб. Кого-то отдали в другие руки. Кого-то бросили.
Но собаки никогда не предавали. Никогда. Ни за кусочек еды, ни за ласку. Прощали людей и жили дальше. Но не предавали.
Мы ответственны за тех, кого приручаем.
Не предавайте и вы.
Они этого не заслужили
Автор:

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *