«Где этот сученок Где эта без мозговая башка А ну иди сюда Мишка, я тебе шкуру снимать буду до тех пор, пока до мозгов не достану, а ну иди ко мне,»- что было силы орал Пётр

 

«Где этот сученок Где эта без мозговая башка А ну иди сюда Мишка, я тебе шкуру снимать буду до тех пор, пока до мозгов не достану, а ну иди ко мне,»- что было силы орал Пётр «А ты чего его

«А ты чего его заслоняешь А ну отойди в сторону, пока тебя не отхлестал, заступница нашлась И до тебя очередь дойдёт. Эх вы продажные шкуры, эх вы», и Пётр неожиданно замолчал, присел на скамью обхватив голову руками и заплакал. В взгляде отца соединились просьба, мольба и слезы, Мишке стало его жалко до глубины души. Он сел рядом, обнял его за трясущиеся плечи и покорно приготовился выслушать нотации. «Сынок, ты хоть и ребёнком был, когда началась война, но, наверное, помнишь её проклятущую, наверное, помнишь, как немцы лютовали в селе выискивая партизан, помнишь Когда твою маму вместе с вами, с детишками Федор выгнал босиком на снег, даже не дал на скорую ногу валенки обуть, держали немцы до тех пор, пока кто-то из толпы не выкрикнул имена тех, кто имеет связь с партизанами.
Помнишь виселицы А помнишь Нюркину, Райкину, Полькину, эх, да разве мало таких сожженных хат, а помнишь, как последнюю свинью и кур забрали немцы То-то память у тебя есть, раз головой киваешь. А помнишь, кто вперёд немцев бежал для расправы Да, да, Фёдор нагайка, помнишь, как он детей своих кормил мясом, салом чужим, а вы от голода пухли Как он нагайкой бил, стараясь по лицу попасть, чтобы, потом глядя на шрамы его вспоминали Мы же с ним вместе бегали в детстве и что он стал полицаем, я не удивился, бывало кошек и собак на кол вешал, а поджог тогда сарай Нинкин, а спёр на Федота, так Федот от побоев заикаться стал, веру в людей потерял. Я помню, как Фёдор ненавидел попрошаек и вместо куска хлеба дал слепому камень, так, что не удивляюсь его продажной шкуре, но вот, что ты вакшаешься с его Ольгой Вот для меня это в само сердце удар ножом, как будто он нагайкой меня по лицу хлещет и лыбится при этом. Как ты представляешь меня с ним за одним столом Как представляешь нас вместе с внуками Когда мы в окопах сидели, вшей кормили, родину защищали, а он немцев водил по селу, пальцем показывал, кого застрелить, кого повесить. Жрал, пил, в бане им спинку тёр, а я ему должен руку подать Да пусть она тут же отсохнет, в уголь пусть превратится до самого плеча. Тебе, что мало девок из такого села Тебе то не противно к этому семейству подходить Что же ты делаешь падлюка Ты бы мать пожалел, она же и меня жалеет и тебя боится обидеть, она же всю жизнь прожила чужими глазами, другая бы вперёд людей мне сказала, а она нет, только хлюпает ходит, бормочет себе под нос, вместо того, чтобы дрын взять и тебя отходить. Как Фёдор тогда её нагайкой кожу со спины снял, всю злость выместил, что замуж за меня вышла, а не за него. Так, что Миша выбирать или отец родной фронтовик или дочь полицая, убийцы, предателя, христопродавца».
Михаил полюбил Ольгу за её красоту, скромность, уж больно она сторонилась парней, их насмешки травмировали её душу. Только Миши она доверяла и рассказала, как в войну её мама стояла на коленях перед мужем и уговаривала не идти в полицаи, только она знала, как мама ночью убедившись, что муж пьяный не проснётся до утра, несла хлеб, сало, соль Матрене, а Матрена партизанам. Только Мишка знал от Ольги, что мама вешалась от позора, от клейма, но её с петли отец её снял вовремя, и подвёл всех детей и велел смотреть им в глаза, её отец сам призирал зятя, но деточки при чем
«Да ты уйдёшь, а они с кем будут жить, и как Ты позор унесешь, но только свой, а их то останется», -так причитал её отец. Только Мишка знал, что после 10лет отсидки мама Ольги не хотела его возвращения и просила бога, что бы он сгинул, а раз пришёл, то куда его, все-таки отец 4 детей. «Куда уже деваться, видимо позор носить будем до конца дней своих», -так думала мама Ольги.
Миша пытался разубедить отца, но при первых же попытках понял, что фронтовику герою, легче понять немца, чем своего друга по детству, который продал родину, земляков, да и душу свою в придачу.
«Ты как представляешь сватовство, я приду к нему, на поклон, мол отдайте дочь за моего сына. Я должен с ним сесть и оговорить свадьбу, я должен выпить с ним за здоровье. А ты подумал, как я людям в глаза буду смотреть, ты подумал, как я буду на невесту смотреть, если в ней течёт его поганая продажная кровь А ну уйди с глаз долой, пока не пришиб, и ты выйти из моей хаты, заступница, если бы ты вовремя сказала, то огонь любви бы не разгорелся, ну я тебе ещё устрою, я тебе ещё бляшку от ремня покажу», -опять разошёлся Пётр, опять завыл от непонимания сына, опять все раны заныли.
Жена, видя его состояния быстро налила граненый стакан самогонки, который Пётр одним махом опорожнил, даже не закусывая. Михаил не находил себе места, решил посоветоваться с другом. Все рассказал, все объяснил, и друг говорит: «Слушай, я ведь сирота, моих то немцы расстреляли, а для меня что немцы, что нагайка Фёдор, я лично люблю свою родину, своих родных и я бы не за что не женился бы на дочке Иуды».
Наступил вечер, как всегда душа заметалась на встречу с Ольгой, то к окну, то к двери, вот уже рука толкает дверь, а разум твердит: «Закрой, не ходи, остынь, подожди, не спеши».
Так Миша и перестал ходить на хороводы, на пляски под гармонь, на свидания и видя, как отец радуется, как-то начал успокаиваться. «Переболею, угомонюсь рано или поздно, потерплю», -думал Миша.
Но однажды в совхозе вместе с Ольгой скирдовали стог. Румяная, статная, глаза как сливы, косу за пояс заткнула, Ольга орудовала вилами играючи. Все закипело внутри у Михаила, сердце выскочить норовило от бешеного стука, все забыл, все просьбы отца, все причитания матери и опять пошла голова кругом, и опять поцелуи, и обещания. Тут уже на чистоту он все рассказал отцу, и сказал, то, что Ольга отказывается от своего отца, что она уходит из дома, что ей жалко мать, и сестер с братом, но позор отца она носить больше не будет, нет у неё отца.
Пётр так и не смирился с выбором сына, свататься не пошёл, о свадьбе даже слышать не хотел. Решил так: «Живите как хотите, для вас двери открыты, а душа нет. Пришли, ушли, пришли, ушли, посмотрю, что сын дурак жив, и слава богу, я вас не благословляю, но и зла не желаю. Летите куда хотите, но знай сынок, когда прозреешь можешь меня уже и не будет Смотри потом волком не вой».
В душе Пётр понимал, что дети за родителей не в ответе, но он злился на сына за то, что тот не понимал отца: «Почему не понимает той ненависти, того призрения к роду Фёдора, не понимает сын отца как фронтовика» И эти не до понимания отнимало желание у Петра доказывать, объяснять Михаилу. Он принимал не послушание Михаила как не любовь к себе, как какое-то предательство.
Михаил, несмотря ни на что женился, был счастлив, любили они друг друга до безумия, но всегда в доме отца были не прошенными гостями, и чувствуя это, Ольга переживала. Со свекровью ладила, и в тайне от мужа мать сыночку передавала гостинцы, а иногда сама тайком приходила посмотреть внучка. Фёдор-Нагайка выходил из дома редко, а если и выходил, то поздно вечером, чтобы не видеть взгляды и не слышать упрёки от односельчан. Матрена давно уже всем рассказала, как помогала жена Фёдора партизанам, как рисковала своей жизнью. Пётр был этому рад, хотя сначала не верил, но дело то было не в матери Ольги, а в отце. Но все равно как-то мягче стал относиться к невестке, приветливее.
Очень сильно скучал Пётр по внуку, не хватало ему прежних отношений с сыном. По поведению жены, по людским разговорам Пётр знал, что сын счастлив в браке, но сам в гости не ходил и в душу с расспросами к ним не лез. Не выдержал Пётр и на день победы пригласил сына с женой, с годовалым внучком к себе, невестка одела самое лучшее платье, Михаил самую лучшую рубаху, полетели к родным от радости словно на крыльях.
Придя в родительский дом, они увидели впервые в жизни весёлого, радушного Петра, впервые почувствовали себя желанными. Пётр обнял всех, поцеловал, внука подбросил до потолка, расспросил о здоровье, о делах, о свахе. Сидя за столом сказал: «Да сынок, ты весь в меня, ты правильно поступил, что женился на дочери, можно сказать партизанки, не страшно, что у неё нет отца, зато мать какая, и спасибо вам, зато что вы не предали любовь, а боролись за неё, как я с немцами, за это надо выпить, ну а ты, что хлюпаешь мать Ох ни выпить с тобой, ни закусить. Ну давайте за победную любовь, за преданность, за силу любви, за верность. Ура!!!
Автор:

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *