Алекс

 

Алекс У меня нехорошее предчувствие. Оно появилось как только я подошла к двери. Будто что-то не так. Но... Датчик сигнализации мигает. Запаха гари нет. На всякий случай проверяю пистолет на

У меня нехорошее предчувствие. Оно появилось как только я подошла к двери. Будто что-то не так. Но…
Датчик сигнализации мигает. Запаха гари нет.

На всякий случай проверяю пистолет на поясе. Рука скользит по кобуре вверх и замирает на рукоятке. Медленно достаю пистолет. Как можно тише передергиваю затвор.

Возвращаю пистолет на место. Не умею пока как в кино, что-то делать одной рукой, держа в другой оружие. Надеюсь, что успею выхватить. Достаю из кармана ключи. Они предательски звенят, ударяясь друг о друга. Нахожу нужный ключ, вставляю и три раза поворачиваю его в замке. Достаю пистолет. Левой рукой нажимаю на дверную ручку. Дверь приоткрылась и раздался противный писк сигнализации. У меня есть сорок пять секунд на то чтобы ввести код.

Готово. В квартире тишина. Щелкаю выключателем. Загорается тёплый уютный свет. Всё в порядке. Но, черт возьми, как-то не спокойно.

Не раздеваясь, держа пистолет наготове, прохожу сначала в одну комнату. Щелчок выключателя. Свет. Чисто.

Успокойся, говорю себе, здесь никого нет. На сигнализации датчики движения, она бы сработала в случае проникновения.

Во вторую. Щелчок. Свет. Тоже чисто.

Иду в кухню. Щелчок. Свет.

Прямо передо мной на стуле за обеденным столом, спиной к окну сидит человек. Лет сорока пяти. Лицо грубое, будто выточенное из гранита. Бледное. Волосы почти все седые. На нем чёрная куртка, под ней такая же черная рубашка из какой-то грубой ткани. Из-под куртки видна оперативная кобура с пистолетом ПМ. Пистолет Макарова. Наверняка, без буквы «Т», то есть «травматический», в маркировке.

Принимаю фронтальную стойку. Ноги слегка согнуты в коленях, на одной линии, руки выпрямлены в локтях. Ствол ПМ-Т направлен чётко в грудь человека.
— Стреляй, — равнодушно говорит мужчина. — Только шума наделаешь. Соседи вызовут полицию. Протокол, изъятие… Оно тебе надо
— Я выстрелю, — мой голос звучит неуверенно и тихо. Палец скользит с рамки на спусковой крючок и слегка продавливает его.
— Стреляй, — так же отрешенно продолжает он. — Мне ты хуже уже не сделаешь. По крайней мере, ты не сможешь причинить мне какой-либо вред своим оружием. Убери палец со спуска и отведи ствол в сторону — нарушаешь технику безопасности.

Мужчина тяжело вздыхает и продолжает.
— Если хочешь убить меня, то стреляй себе в голову, — протягивает правую руку к оперативной кобуре, висевшей подмышкой, и достает пистолет. — На вот. Возьми.
— А-а-а-лекс — заикаясь, спрашиваю я, опустив оружие.
— Ну. Сильно изменился
Я отрицательно качаю головой. Ни слова не могу сказать. Не то от волнения, не то от страха.
— Что ты здесь делаешь И… И… Как ты вошел Ведь…
— Мне не нужны двери, — мягко отвечает он.

Перехватило дыхание. Закружилась голова. Подхожу к столу и опираюсь на него руками.
— Присядь, поговорим. Как тогда, в апреле. Помнишь
Киваю головой. Убираю пистолет в кобуру. Сажусь напротив.

 

— Почему ты один — спрашиваю немного успокоившись. — Где остальные
— Ты действительно хочешь это знать — насмешливо спросил Алекс. Я снова киваю.
— Анна в просторной, светло-голубой комнате с кафельными стенами. Там очень холодно. Она ходит от стены к стене, от двери к окну. И медленно сходит с ума. От страха. От неведения. От бездействия. И ничего больше не может сделать. Она там как в камере. Выйти не может. Ее дальнейшие действия не прописаны. Не придуманы. Смекаешь
Качаю головой.

Он тяжело встаёт и, сильно хромая, делает несколько шагов в сторону окна. На его левой ноге поверх грязных штанов цвета хаки, выше колена кое-как наложена повязка. Наложена давно. Грязная. В запекшейся крови.
— Перевязать бы, — почти прошептала я, подавив приступ тошноты. Он промолчал.

Встаю. Иду к угловому шкафу и достаю оттуда тактическую санитарную сумку. Достаю из неё бинты, стерильную марлю, перекись водорода, ножницы. Раскладываю на столе.
— Что ты делаешь
— Собираюсь перевязать тебе рану.
— Это не поможет.
— Этой повязки дня три…- я подхожу к нему с намерением усадить и заняться его раной.
— Два.
— Какая разница Все равно перевязать надо.
— Два месяца.
— Два месяца Да быть того не может. Ты бы умер от сепсиса. Ты бы…
— Что Что — я — его бледное лицо стало почти серым. Он отходит от окна и приближается ко мне, морщась от боли при каждом шаге. — Убери это к чёртовой матери! — кричит он и сметает со стола и перевязочный материал и сумку.
-Я хотела помочь!
Отступаю от него на три шага и упираюсь спиной в прикрытую дверь, которая окончательно теперь захлопнулась.

Он приближается. Я чувствую его запах. Пота, крови и… Типографской краски. Отвратительный газетный запах, который я ненавижу со времен работы в редакции. Закрываю лицо руками. Пытаюсь вжаться в стену. Сравняться с ней.

Его холодная, как лёд, грубая рука хватает меня за плечо и, будто отклеив, от стены швыряет на стул.
— Когда ты научишься отвечать за свои слова Когда поймешь, что каждое слово имеет смысл Не важно какое: сказанное или написанное. Даже то, которое еще только в голове. Ты ведь весь этот чертов текст в своей голове создаёшь при помощи слов. Наши образы тоже созданы словами. Словами, которые ты ещё не оформила на бумаге, но они есть. Не раз проговоренные. Шёпотом. Не раз зачеркнутые и проговоренные снова. Я весь из слов. Из букв…
Он засунул руку в карман куртки и тут же достал ее обратно. Разжал кулак и на пол посыпались буквы. Упав, они сложились в имя: Алекс. Затем он взялся большим и указательным пальцами правой руки за мизинец левой и, сжав фалангу, согнул его. Что-то хрустнуло — и вот уже на его ладони черные буквы, а фаланги пальца просто нет.

До меня с трудом стал доходить весь ужас происходящего. Не малых усилий стоило подавить в себе нарастающую панику и истерику.
— Так ты реален — мой голос прозвучал настолько тихо, что казалось, будто я и не говорила ничего.
— Для тебя — да. Больше меня никто не видит. Как не видит и Анну, и полковника, и тех, что появляются всего на нескольких страницах, а то и строчках. Марк… Он тоже реален. И…
— Что с Марком
— Для тебя он наиболее важен, не так ли Ты чаще всего обдумываешь его образ в свой голове. Так
Кивнула.

— Ты до сих пор не определилась с его судьбой: оставить его в живых или убить…
— Что с ним
— В заброшенном госпитале ждёт своей участи. Где же ему еще быть Именно туда ты его в последний раз отправила. Избит до полусмерти. Я его узнал по…
— Татуировке на запястье. Он…
— Он — человек самой благородной профессии, спасший не один десяток жизней, в данный момент умирает только потому…
Он снова осекся. Скривился от боли. Повязка на ноге почернела от свежей крови. Отшатнулся к стене. Прижимается к ней. Молчит.

— Его расстреливают каждый день. Каждый раз пуля ложится в сантиметре от его головы, только потому, что ты ещё не решила, жить ему или нет. Потом он снова погружается во тьму, где нет ничего, кроме боли и воспоминаний. Есть ещё сны. Кошмары. Но они — ерунда, по сравнению с тем, на что ты его обрекла. Он каждый день молит всех мыслимых и немыслимых богов о том, чтобы пуля попала в цель…
— Хватит! Пожалуйста, не продолжай! — я зажала уши ладонями.
— Вот как Почему же Тебе неприятно это слышать
— Что Что я должна сделать
— Хм, — усмехнулся Алекс. — Ответь мне на один вопрос… Я задавал тебе его тогда, в апреле. Для тебя специально повторю. Зачем ты заставляешь нас подыхать в твоей голове Напиши один раз. Пусть плохо. Но напиши. Мы обретем оболочку. Пусть и я, и он сдохнем, но… Это лучше, чем то, как мы сейчас существуем. Мне повезло. Ты забыла меня. Я отправлен куда-то. Знаешь куда Я просто иду по дороге. Широкое такое шоссе. Совершенно пустое. На десятки, а может, и на сотни километров нет никого. И я иду. И конец моего маршрута этот долбанный госпиталь, где я нахожу Марка. Где

Он устал. Казалось, что израсходовал последние силы. Если бы не стоял возле стены, то непременно упал.
— Я не могу. Не могу это написать. Мне не пишется.

Он смотрит на меня. Сколько ненависти в его взгляде. Сколько презрения!
— У меня вдохновения нет.
— Я сейчас расплачусь, — через силу усмехается он. — Вдохновения нет. Расскажу Марку про вдохновение. Если он к тому времени не умрёт. Так и скажу: ты знаешь, друг, вся эта хрень — из-за того, что у нее нет вдохновения. Мы живём где-то между мирами, без прошлого, без будущего, потому что у нее нет вдохновения! Знаешь, что я тебе скажу Вдохновение придумали для оправдания лени. Ты просто ленивая задница. Признайся уже. Впрочем, кому я объясняю! Давай покончим с этим

Алекс достал пистолет и направил его на меня. Он не в состоянии держать стойку, поэтому стоит, с трудом опираясь на стол. Рука с оружием дрожит.
— Давай! — тихо соглашаюсь, безразлично смотря в черноту дульного среза ПМ. Я не верю, что он выстрелит. Не верю, что пуля, вылетевшая из ствола, будет реальной. Не верю. Выстрел.

Выстрел. И со скоростью пули мне в голову впиваются тысячи слов

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *