На далёких планетах

 

На далёких планетах На далёких планетах люди строят плотины и железные дороги, смотрят фильмы про летучие корабли и мечтают покорить космические просторы. Наше Солнце кажется им мутной

«На далёких планетах люди строят плотины и железные дороги, смотрят фильмы про летучие корабли и мечтают покорить космические просторы. Наше Солнце кажется им мутной звездочкой на небе. Наша Земля — местом, куда можно будет долететь через двести-триста лет».

В детстве я зачитывался фантастикой. Каждый второй писатель соловьём заливался о том, что внеземные формы жизни только и хотят выйти с нами на контакт.

Я вырос и начал думать, что наши писатели-фантасты врут, а на далёких планетах нет ничего, кроме странных ржавых построек и бесконечного песка. И может быть, там ещё остались киоски, где продают творожные сырки и невкусные «морские камешки». Просто потому, что должны же они были сохраниться где-то.

Есть одна странность, которую у меня до сих пор не получилось объяснить. Дело в том, что на далёкой планете всё ещё живу маленький я.

***
Я проснулся на заре. Стоял май — мой четвёртый май. Моя весна, четвёртая по счёту.
— Ау! — я свесил с дивана босые ноги. — Где вы все
— Тут! — из коридора появилась бабушка в марлевой маске. — Наконец-то поднялся, соня. Завтрак стынет.

Я сидел на кухне и ел оладьи с чаем. Радио гудело на одной ноте, громче чем наш старый холодильник по ночам. Бабушка стояла у плиты и напевала что-то себе под нос.
— Баб, — сказал я. — А где папа
— Ушёл твой папа, — бабушка потрепала меня по макушке. — И мамка ушла. Будем мы с тобой вдвоём радио слушать, кино смотреть. Да, Анчик-зайчик

Я нахмурился, потому что это было чужое имя. Аником звали бабушкиного сына с чёрно-белых фотографий, под которыми стояли цифры в ряд.

— Один… — прочитал я когда-то эти цифры вслух. — Девять, семь, девять. Один, девять, восемь, три. Правильно, баб
— Правильно! — бабушка провела ладонью по фотографии этого Аника и выпроводила меня из комнаты. Но это было давно, прошлой осенью — а теперь стояла весна. Четвёртая по счёту.

Родители так и не пришли. Они не появились к полудню, не появились к вечеру. Я ждал их до ночи, а потом уснул на ковре.

Весь следующий день я сидел на табуретке, жевал пряники всухомятку и смотрел телевизор. Сначала шли мультфильмы, потом — реклама колбасы и продуктов «Рыжий ап». Я вдруг понял, что просидел дома целые сутки, и мне стало невыносимо скучно.

— Баб, — сказал я, толкнув задремавшую бабушку под локоть. — Пойдём на площадку
— Куда! — бабушка вздохнула. — Ты посмотри, что там творится. Глаза-то разуй.
Я смотрел в окно и видел только густой белый дым. На подоконнике лежал слой странного сероватого песка и валялись дохлые мухи. Я не очень понимал, что произошло, но мне это не нравилось.

Так прошла неделя. От скуки я разобрал заводной танк, который мама купила мне в газетном киоске. Из танка посыпались шестерёнки и колёсики, и я так и не смог собрать его снова.

Иногда с кухни до меня доносилось однообразное гудение радио. Я слышал, как в коридоре ходит бабушка и тоже гудит, как шмель.
— Баб, — спросил я перед сном. — Ты чего жужжишь
— Это я пою, зайчонок, — старый диван скрипнул под бабушкиным весом. — Молодость вспомнилась.

И, помолчав, старушка добавила:
— А знаешь, планеты тоже поют.
Я представил, как где-то там, в темноте, вращаются и гудят планеты. Стало страшно, и я попросил бабушку не уходить из комнаты, пока я не засну.
— Спутники на Марс летают… — негромко рассказывала бабушка. — Однажды и люди полетят. И ты полетишь, если захочешь.

Я вздохнул.
— Правда
— Правда. Аник у меня так хотел стать космонавтом. А потом улетел, бросил меня, старую. Только ты у бабки последняя отдушина.

Я сидел на кровати и слушал глухой стук сердца. Где-то на кухне гудел холодильник.
— Куда улетел, бабушка
— В небо, сынок. Ночью это было, в Кыз-Ышике. Я была молодая, как мамка твоя. Встаю среди ночи ребёнка проведать, а кровать пустая. Я потом из Кыз-Ышика ушла. Одна-а-а…

Бабушка клевала носом, а я лежал без сна до рассвета. В комнате, где больше не было мамы с папой, мерно тикали часы.

***
Белая пелена за окном становилась всё толще изо дня в день, а звуки вокруг стали напоминать гудок электрички. Гудело всё: лампа, говорящий мягкий медведь, машины за окном, которые неизвестно как ездили в этом густом тумане. Я забросил свои игрушки, потому что внутри у них что-то двигалось и гудело. Телевизор показывал только белый шум, и я нашёл ему замену: под кроватью у папы стояла коробка со старой плёнкой для диафильмов. Я рассматривал плёнку на свету и видел тёмные перевёрнутые картинки. Картинки молчали, и я был доволен — хоть что-то в этом мире не издавало монотонный гудящий звук.

Скоро я начал бояться спать один. По ночам мне снилась полная тётка, которая качала на руках двух одинаковых закутанных детей.
— Старший пришёл! — говорила она. — Анчик-зайчик.
Я просыпался в мокрой насквозь пижаме и понимал, что ещё не утро. По потолку ползли тени от фар машин. Где-то у соседей работал телевизор. Я прятался под одеялом, надеясь, что больше не проснусь в потёмках. Незнакомая тётка снилась мне снова, я и слышал, как она поёт печальным басом:
«Солнца по небу идут,
мою деточку ведут.
Аник, Аник, Аничка,
дам тебе я пряничка».

Так продолжалось до тех пор, пока однажды на рассвете меня не разбудило хлопанье дверцы. Бабушка открывала шкафы и бросала в сумку всё, что попадалось под руку.
— Ты куда — спросил я.
— Куд-куда, кудах-кудах! — передразнила меня старушка. — Я на покой, а ты в летний лагерь. Собирайся, а то все билеты разберут.

Я решил, что бабушка шутит, и остался сидеть на диване. Но она не шутила.
— Респиратор надень! — скомандовала бабушка. — Там дышать нечем. Торфяники горят.

Я представил, как где-то за городом горят высокие, до неба, хвощи и плауны. Про эти растения я читал в детской книжке, и знал, что они как-то связаны с торфяниками. О том, что они давно вымерли, я как-то позабыл.

Бабушка долго искала по ящикам респиратор. В конце концов она отчаялась и замотала меня в платок — только глаза наружу.
— Так-то лучше! — довольно сказала бабушка. — И халат надень с рукавами, а то на солнце обгоришь.

Мы вышли из подъезда на рассвете. В белом мареве я в последний раз увидел качели и лебедя из покрышек.
— Идём, идём! — бабушка потянула меня за рукав, а потом взвалила на плечи. Я не сопротивлялся.

 

Всю дорогу я почти ничего не видел из-за платка. Бабушка несла меня, как мешок, и рассказывала о том, как я буду жить в лагере. Как я буду просыпаться по утрам и идти на зарядку, а потом на кружок плетения. Как мы поедем на экскурсию, увидим верблюдов и кустарник саксаул.
Я не знал, что такое плетение. И что такое саксаул.

«Тень, тень, потетень, — думал я, мотаясь у бабушки за плечами. — Села галка на плетень».
Тогда маленький я почему-то решил, что лагерь весь огорожен плетнём. «Это, наверное, чтобы никто не сбежал», — подумал я, стаскивая платок с глаз.

На улице было жарко, невыносимо жарко. Под одежду забивался песок и какая-то мелкая пыль.
— Ненавижу песок! — сказал я шепотом. — Летает тут, лезет везде. Надоел.
— Почти пришли уже, — бабушка поставила меня на зыбкую землю. — Давай, топай.

На вокзале не было ни души. Касса стояла ржавая, и на первый взгляд мне показалось, что там внутри никого нет.
— Один до Кыз-Ышика! — бабушка протянула деньги в черноту окошка. — Внук маленький, без билета поедет. Он у нас зайчик.

Из окошка высунулась полная белая рука и протянула мне пакетик сладких «морских камешков». Я сначала не хотел его брать, но потом набрался храбрости и взял.
— Р-р-руки! — прохрипело из окошка.
— Точно, руки! — спохватилась бабушка. — Руки-то я и забыла.

Она выудила из сумки бинт и стала заматывать мне руки. Получалось что-то вроде перчаток, и мне было смешно — зачем мне бинт, если на мне ни одной ссадины
— Вот! — довольно сказала бабушка. — Теперь точно не обгоришь.

Я сидел на клетчатой сумке и смотрел на жучка, который полз по щербатому асфальту. Жучок был медного цвета и поблёскивал на солнце. Я засмотрелся и не заметил, как появилась электричка. Она подъехала бесшумно, с открытыми дверями, и остановилась напротив нас.
— Быстрее! — крикнула бабушка. — Запрыгивай!

Мы садимся у окна, и вокзал исчезает. Исчезает даже касса. Я вижу только грузовой поезд и горючие пески до горизонта. Грузовой поезд всё тянется и тянется, и на его вагонах написаны непонятные слова — «пропан-бутан».
— Пропан — от слова пропадать — спрашиваю я. Бабушка смотрит на меня, как на дурачка, и говорит: «Шшш!» Маленький я не люблю букву Ш, она есть в слове «кыш» и в слове «кашель», и поэтому я замолкаю, чтобы не услышать эту букву ещё раз. Я пытаюсь думать о чём-то ещё, но в голову приходят одни стихи.

«Но плохо, если много
песка лежит кругом».

Я не знаю, почему именно плохо, но колёса электрички без конца повторяют это слово — плохо, плохо. Это владения буквы Ш, она повсюду — в высохших колючках, в чувстве жажды, в непонятном слове Кыз-Ышик.

Электричка тяжело преодолевает километры песчаной пустоты. Маленький я сижу у окна и болтаю ногами. Рядом сидит моя бабушка и следит, чтобы я ничего не сломал.
— Баб, — говорю я. — Повтори, куда мы едем
— В пионерский лагерь! — отвечает бабушка. — На всё лето.

Я сижу у окна и думаю, долго ли длиться всё лето. Три месяца Три оборота солнца вокруг земли Три недели
Я отворачиваюсь к окну и считаю, загибая пальцы. Окно покрывается белой испариной от моего дыхания, и я оставляю там отпечаток ладони.

Мне скучно. Я начинаю вспоминать стихи, которые нам когда-то читала воспитательница:
«Вот желтая страница —
Пустынная страна.
Песок по ней кружится,
Несется, как волна».

Маленький я смотрю сквозь прозрачный отпечаток ладони, потому что мне жалко его стирать. За окном люди в халатах то ли ставят палатку, то ли вешают тент.
— Баб, — спрашиваю я. — Кто это
— Кочевники, — не глядя, отвечает бабушка.

По пескам тяжело идёт мохнатое животное, которое я раньше никогда нигде не видел. «Это овцебаран, — решаю я. — Есть овцебык, а это овцебаран.»
Верхом на овцебаране сидит человек и держит в руках изогнутую палку. «Это гнутое копьё!» — думаю я. Про то, что такое копьё, я читал в книжке. Человек останавливается и долго смотрит вслед электричке, наклонив голову вбок.

Пролетела птица с четырьмя крыльями, промелькнули грязные навесы от солнца и какие-то перевёрнутые коробки. Электричка всё едет, и неизвестное животное остаётся где-то далеко позади. Я устал ехать: меня укачало. Бабушка суёт мне липкий леденец, который я прячу в карман: мне хочется пить, а не есть.

Поезд остановился напротив пустой бетонной платформы. Я выглядываю в окно и вижу, что наш вагон какой-то слишком, слишком длинный. Я не очень понимаю в электричках, но знаю, что обычный вагон не должен тянуться до горизонта. Наверное.

— Пошли, — бабушка убрала в сумку пакетик леденцов и «морские камешки». — В лагере попьёшь. Чай, компот, суп. Что захочешь.
— Суп не пьют, — возразил я. — И мне не надо чаю. Я хочу воды. Простой воды, баб, понимаешь
— А воды тут нет, — сказала бабушка. — Кочевники колодец разломали. Видел их, пока мы ехали Вот они и разломали.

Я начинаю хныкать и проситься домой. В горло мне словно песка насыпали. Становится трудно дышать из-за платка на лице и странного запаха мазута. Этот запах повсюду, и мои руки и халат тоже пропахли мазутом.
— Я к кочевникам уйду, — хнычу я. — Они дадут воды. Буду с ними жить, а в лагерь не пойду.
— А ты смышлёный мальчик, — старушка погладила меня по голове чересчур мягкой рукой. — Умный внук.

Лицо бабушки поплыло вниз, и я понял, что это была не бабушка. Когда её глаза оказались на подбородке, а рот растёкся до самой груди, я отвернулся к окну и натянул повыше платок.
— Аник! — сказало существо, дёргая меня за воротник. Но я не обернулся, потому что меня звали не Аник.

Птицы с четырьмя крыльями летели над песками и растворялись в раскалённом воздухе, потому что это были не птицы. Люди брели по пескам и у них не было лиц, потому что это были не люди. А в красном небе, над песками, над странной полукруглой постройкой, всходило второе солнце.

***
Маленький я так и не вернулся из лагеря. Всё потому, что никакого лагеря там просто не было.

Мне всё ещё снится это место.
И до сих пор я думаю, что этого не заслужил.

На далёких планетах На далёких планетах люди строят плотины и железные дороги, смотрят фильмы про летучие корабли и мечтают покорить космические просторы. Наше Солнце кажется им мутной

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *