Истории из жизни реальных людей
Вообще ее было довольно много. Куда ни плюнь — везде Марья Гавриловна. И если бы не простоватая забавность, она бы раздражала не только первый этаж, но и второй, на котором ежедневно наводила порядок. Марья Гавриловна работала уборщицей в нашем серьезном учреждении. И прозвище у нее было — «Гаврюша.»
Гаврюше было 68, но (редчайший случай!) она утверждала, что «семьдесят второй годок пошел.» Прибавляя себе возраст, Марья Гавриловна рассчитывала на восторг и удивление: «Да ладно! Вам больше 65 никак не дашь!» И, согласитесь, это существенная разница — в 68 выглядеть на 65 или на такой же возраст в 72 года! Одним словом, Гаврюша была еще та кокетка.
Она мыла наш, второй этаж, а на первом имелась своя уборщица, но между женщинами крепкого мира не было. Вечно спорили у кого «швабра длиннее да тряпка мокрее.» Техничке первого этажа казалось, что «Машка» меньше работает, а «плотют» им одинаково. Некоторая справедливость в этом присутствовала: первый этаж принимал посетителей, а мы, в основном, занимались «бумажками.»
Зато Марье Гавриловне выпала большая ответственность: именно на втором этаже располагался кабинет, нашего «самого главного начальника.» Невероятно харизматичный, 45-летний мужчина, в прошлом боевой офицер, привлекал внимание многих женщин. И сердце нашей Марьи Гавриловны билось к нему неровно. Для уборки его кабинета, она имела отдельное ведро, тряпки и особые средства для наведения чистоты. Говорила: «Не вашими же погаными мыть у такого человека!»
И хотя уборка происходила исключительно в отсутствие начальника, Марья Гавриловна непременно прихорашивалась у большого зеркала в туалете: выправляла кудерки из-под платочка и даже подводила губки помадой. У нее сам собою проступал прямо-таки девичий румянец.
Нам она признавалась: «Ох, как войду в кабинет Самого, руки-ноги отымаются, к сердцу колотье подступает. Хочется мне его, голубчика, чистотой порадовать, а вода из ведра рекой проливается, горшки с цветами от усердия сами собой падают. Беда! Зато он мне записки пишет.»
«Не может быть!»- открывали мы рты. Гаврюша победно вынимала откуда-то из грудей аккуратно сложенный листок бумаги. Четким почерком начальника там было написано: «Уважаемая, Марья Гавриловна. Убедительно запрещаю касаться любых предметов в кабинете. Довольствуйтесь полами, пожалуйста. Надеюсь хоть их вам порушить не удастся.» С юмором был у нас начальник.
Это он ей написал после того, как Марья Гавриловна, в который раз «разобрала на части» рамку с фотографией его любимой дочери. Мы подозревали, что не только «любовный восторг» подводил Марью Гавриловну, но и артритные пальцы. Сами мы ей через день кричали: «У нас мыть не надо. Не натоптали!»
Ее неравнодушие к начальнику не казалось нам чересчур смешным. Не выпало на долю Марьи ни жизни сытой, легкой, ни любви. А тут целый подполковник запаса — красивый, умный, обходительный! И пусть даже не он сам, а лишь его кабинет, но ведь попал в руки Марьи Гавриловны, и она себя, может впервые, женщиной чувствовала. Грустно и светло.
Собственный муж Марьи (а замуж она была взята в 17 лет) помер на ее счастье. От пьянства. «Бывало наработаюсь на огороде, подою корову, а он очнется от самогона и давай меня туды- сюды валтузить. А наутро протрезвеет и глаза на лоб: синяки откуда»
Мы поражались ее терпению. Женщина отвечала с некоторой гордостью за себя: «Перед людями, мамой с тятей стыдно было. Мы венчанные. Муж — государь, свекровь — государыня.» Но как только «государь» скопытился, вдова взяла сына в охапку и в город уехала. Работала уборщицей в школе и в ней же ей комнатку выделили. Родители Марьи поднатужились и собрали деньжат на домик с огородом для дочери и внука.
«Я себя королевишной почуяла. Бывало намою пол, сяду перед телевизиром и семки грызу, а кожурки прямо на пол выплевываю!» — обводила нас Гаврюша торжествующим взором. Мы не сразу поняли, что это был своего рода «гимн сладкой свободе.» В доме свекрови Марья ходила на цыпочках, жила с оглядкой. А в своем доме сидела хозяйкой и плевала на что желала. И никто ей был не указ.
Сын у Марьи Гавриловны не особенно удался. Ленив был. Молодой, а сутки через трое работал за грошики. Ему хватало, поскольку ел из маминого котла. И носки с кальсонами она ему покупала. Правда смирный был и ответку на материнский выговор не включал. «Я думала уважат, потому и молчит. Да вижу — ватки в ухи вкручиват, чтобы голоса моего не слышать. Паршивец!»
Ей хотелось, чтобы сын Федя женился на путной девахе: чтобы в руках все горело и в теле хлипкости не было. Такая встретилась. «Деваха» по имени Шура была крепкая и рослая. При желании Федю на руках могла носить. Может и носила. Но доподлинно известно, что одна огород весной и осенью вскапывала и куры с поросенком только на ней были. Ну и так, по мелочи — обед, постирушки, грядки.
Марья Гавриловна в тайне невесткой дорожила, но желала уважения и, чтобы все «по правилам» шло. «Ежели невестка свекровь бояться перестанет — земля перевернется! Знаю, что Федька без нее пропадет, но ей положено думать, что наоборот,»- облокотившись на швабру, философствовала Гаврюша. Нам лень было спорить до хрипоты, хотя мы все были рабынями собственных свекровок в той или иной степени.
А вообще Марья Гавриловна нашему этажу была очень полезна. Она обожала собирать информацию, подслушивая под кабинетами. Если в определенные часы пойти потихоньку по ее следу, непременно увидишь, как Гаврюша замерла, припав ухом к какой-то двери.
В руках алиби — тряпка. Если спалится — сразу начинает тереть ею во все стороны, изображая усердие. И ничего, что не на своем этаже. Бывало, что ее по лбу дверью стукали, но она не обижалась. Подслушивала Гаврюша и своих и чужих, но «великие секреты» второго (родного) этажа никому не сдавала, а с первого несла нам весточки-сплетни: «Танька Ив-на опять на диету села и в обед клизьму себе в тувалете ставит. А Андреевну полюбовник встречал после работы.»
В повседневной жизни Марья Гавриловна виделась нам такой чистенькой, слегка в теле женщиной, которую старухой назвать — язык потерять. Ранней весной она освежала неизменную «химешку.» Волосы мыла шампунем с добавлением синьки в особой пропорции (невестка ее этим заведовала). Седые кудерки получали легкое голубое сияние — синь неба сквозь густой иней.
Но я буквально ослепла, встретив Марью Гавриловну в выходной день после обеда. На ней было крепдешиновое платье одного цвета с глазами — ярко синее, в мелкий белый цветочек. С кружевным воротничком. С платьем очень гармонично смотрелись белоснежные носочки и туфельки с бантиком лишь с намеком на каблучок. В красноватых, натруженных руках женщины почему-то очень трогательно выглядела маленькая, синяя сумочка.
Завершал образ вязанный крючком белый, легкий беретик, украшенный аппликацией в виде нежной розы. И макияж был парадный — бровки подрисованы, щечки нарумянены, губки — ярким сердечком. Аж дыхание у меня сбилось от такой милоты. «А я на танцы иду,»- как-то по девичьи, очень застенчиво, выговорила Марьюшка, враз еще утратив несколько лет.
Оказалось, в нашем парке по выходным проводятся «взрослые танцы» и без Марьи Гавриловны не обходятся. Я поняла ее удовольствие и счастье и не стала задерживать, сказав от души: Вы просто ладушка, Марья Гавриловна!»
Прошло еще года два и начала наша Гаврюша прибаливать. То спина отнимется, то нога «отстегнется.» Ей даже уволиться советовали, но она заартачилась, честно «вспомнив» свой возраст: «Мне всего-то 70 исполнилось. Еще повоюю.» И именно в этот период пришла в наш кабинет за советом: «Послушайте-ка. Невестка Шурка говорит, что в моем возрасте пора спать ложиться в дорогом белье!»
«С кем» — тупо уточнили мы, сразу вообразив что-то кружевное и эротичное. Оказалось, речь не об интиме, а об успокоении, которое навсегда когда-нибудь наступает. Заалев лицом, Гаврюша позволила себе подробности: «Шурка моя болтат: «Помрете во сне, мама, в своих рейтузах на свободной резинке да без лифчика — то-то стыдоба!» Пора, гуторит спать ложиться подготовленной — в дорогом, приличном наборе, чтобы перед теми, кто обнаружит, не пришлось краснеть. Что подскажете»
Мм-мм. Ну, если с этой точки зрения… Честно говоря, мы растерялись. Я ляпнула, что и днем помереть можно. Тогда уж постоянно нужно в «приличном наборе» находиться. На всякий случай. Марья Гавриловна головой помотала: «Не. Днем не помру. Я ж шебутливая, не сдамся. Вот во сне может подкрасться, костлявая. Так что днем подойдут рейтузы, в них тело дышит.» Вскоре весь наш второй этаж узнал, что «перед моргом краснеть» Гаврюше не придется: комплект куплен.
… Марья Гавриловна до сих пор по земле бегает. Ладно, ходит с палочкой. Ей за восемьдесят. Надеюсь еще не один кружевной комплект успеет сносить наша Гаврюшенька…
Автор: