Последняя печаль

 

Последняя печаль Я вышел из доков, выковыривая из-под ногтей чешую: русалки постоянно линяли. Завскладом воровал русалочьи капсулы с кальцием, а ловить рыбу было негде — в акватории давно всю

Я вышел из доков, выковыривая из-под ногтей чешую: русалки постоянно линяли. Завскладом воровал русалочьи капсулы с кальцием, а ловить рыбу было негде — в акватории давно всю переловили. Экран браслета молчал. Я собирался свериться с ним позже — сегодня печалей вышло три, но одна из них тянула на все десять: Зое грозила беда.

Я уселся за привычный стол в углу «Рыбёшки». Кожу на запястьях стягивало сухостью, лицо жгло от соли, но идти к умывальнику не было сил. Зажмурился. Услышав шаги подавальщицы, буркнул:
— Воблу с крупной солью.
— Что будете пить
— Аранчату.

Я всё-таки открыл глаза. На мгновение показалось, что у подавальщицы лицо моей русалки.

Когда на стол с грохотом опустились две миски, я дёрнул рукой, активируя браслет. Перед тем, как взглянуть на цифру, сделал глоток из запотевшей кружки. Аранчата обожгла горло и полилась через нос. Кашляя, брызгая ледяными каплями, я смотрел на экран браслета. Один.
Быть такого не может. Сбой. Показалось.

Один! Да, счётчики печалей сбиваются, но такое бывает раз на миллион! Это всё за мой план. Но ведь я не успел ничего сделать! Я даже не рассказал ей ничего! «Но ты хотел сделать…»

Я закусил костяшки пальцев и снова посмотрел на браслет. Проклятая единица. Ещё вчера было за тысячу… Это могло значить только одно. Ещё одно печальное событие — и мне конец.

Дождавшись ночи, я погасил свет и покинул дом. По каменистым приморским улочкам раскатывалось эхо; где-то играли бродячие музыканты, тонко и шумно звенел прибой. Я шёл, думая, как ловко ступают ноги; как аккуратно и ладно лежат вдоль тела руки, как цепко держат папиросу пальцы. Воздух был сладким, а в мелких лужицах искрились огни. Из ночного кафе тянуло жареной на гриле чукой. Я трусливо улыбался, прося, чтобы последняя печаль не дотянулась до меня прежде, чем я успею выпустить Зою. Что это будет Сердечный приступ, нападение, авария И почему, почему же сбился счётчик.. Я был уверен, что впереди ещё столько лет… Хотя бы пять. Хотя бы год!

***
Я жалел Зою — она маялась редкой русалочьей хворью. Она была слаба, плохо плавала и не могла очищать жабрами столько кубометров воды, сколько предписывал норматив. Каждый квартал я подделывал цифры и выписывал ей надбавки кальция. Другое дело, что они никогда не доходили — ни до Зои, ни до других русалок нашей акватории. Но моя подопечная получала кальций иначе: я приносил ей семена кунжута, миндаль и салат, и она лакомилась, выбравшись на гладкие доски. На её коже блестели капли, а волосы, даже мокрые, были светлыми, такими же прозрачными, как пальцы, ресницы и глаза. Я смотрел, как преломлённый волной луч играет на русалочьих ключицах, и думал, что когда-нибудь наберусь смелости отпустить её.

Зоя, смеясь, звенела ракушками с городского пляжа и полировала перламутрово-серый хвост щёткой из ближайшего хозяйственного магазина. По уставу русалкам каждый квартал выдавали средства личной гигиены: щётки, полироль, фильтры для жабр. Но не в нашей акватории…

— Как ты сюда попала — спросил я однажды, глядя, как она раскладывает ракушки по ямкам в песке. Зоя вскинула голову и сощурилась от брызнувшего через решётки солнца. Волосы в лучах засверкали золотисто-рыжим.
— Как и все. Поймали в Средних водах.
— Что ж ты там делала-то, так далеко от дома..
— А что делают ваши дети, когда убегают за гаражи и в заброшенные посёлки

Немудрено, что она знала об этом: по общему коридору, куда выходили ворота аквариумов, сновали техники, портовики, практиканты и ветеринары со всего Ривберга. Конечно, вся эта публика не упускала случая посплетничать, так что Зоя, как и другие русалки, знала обо всех делах «ногоходящих».

«Ногоходящие». Косноязычно, но для добрых, наивных, глуповатых русалок чем проще — тем лучше. Как-то Зоя спросила, что за браслеты носят все служащие доков.
— Не только доков. Их носят все лю… ногоходящие. Цифры на браслетах показывают, сколько печалей каждому осталось в жизни.

Русалка задумалась. Намотала на палец белёсую прядь — в тени её волосы напоминали пену из крохотных пузырьков.
— И откуда же браслет знает, сколько печалей тебе осталось
— Не браслет. Чип. Вот тут, — я дотронулся пальцем до её плеча, Зоя вздрогнула и отодвинулась. На досках осталось несколько серых чешуек.

Той ночью я всё думал, что кожа у неё холодная и очень гладкая — такой не бывает у земных женщин. Машинально обхватил руками плечи; все в мурашках. Подтянул одеяло и, барабаня пальцами по левому предплечью, впервые задумался: а что, если вытащить чип Наверняка это будет больно; может быть, даже смертельно. Но что, если..

Крамольная мысль отпустила к рассвету, но уже следующей ночью вернулась вновь. Я выбил пропуск (повезло — всё ещё числился научным сотрудником), поднял статьи в городском архиве. Выяснил, что таких случаев — чтобы кто-то вынул чип и жил без печалей — история не знала. Но сведений о том, как всё устроено, я почерпнул достаточно, и по-прежнему не верил, что догадался об этом первым. Наверняка кто-то уже пытался… Наверняка кто-то даже освободился от этого чёрного каучукового ремешка, облегающего запястье…

Чуть позже, в разделе не прошедших защиту кандидатских я нашёл ответ: лимитирующий фактор. Ни раздробить, ни расплавить, ни как-либо ещё уничтожить чип или сердцевину браслета не представлялось возможным. Но можно было разорвать их связь — правда, для этого требовалось забросить то либо другое в ближний космос или в Глубинные воды. Вряд ли у кого-то на Земле была возможность сделать это…

Но у меня-то была. Я мог выковырять из плеча этот датчик. Отдать Зое. Отпустить её, попросить уплыть далеко-далеко. А мог просто незаметно прицепить чип к хвосту, а потом открыть шлюз в море. Я знал, она поплывёт домой…

— …Я принёс тебе кое-что. Надеюсь, понравится.
Русалка, плеснув, подплыла к самым доскам. Я опустился на корточки, протянул ей полотенце и толстую цветную книгу. Зоя вытерла руки, осторожно взяла том, стараясь, чтобы капли с волос не намочили глянцевые страницы.
— Оби-татели глу-бин, — по складам прочла она. — Что это
— Морская энциклопедия. Я подумал, тебе будет любопытно…

Зоя раскрыла книгу посередине. Несколько секунд вглядывалась в бирюзовую панораму подводного царства, а потом вдруг расплакалась.
— Ты чего — растерялся я. — Зой..

Она помотала головой — капли всё-таки упали на страницу, и бумага вспухла мелкими бугорками. Зоя провела пальцем по извилистому хвосту морского конька.
— Мне подарили такого в детстве. Звали Жужетта… Когда он был маленьким, мама разрешала брать с собой в постель…
— Питомец, что ли — казня себя за бестактность, пробормотал я. Зоя не ответила. Касалась то одного, то другого морского существа, ласково гладила серебристый песок и завитки водорослей.
— А вот таких бабушка разводила, — шепнула она, тронув ногтем красную морскую звезду и тут же отдёрнув руку. — Целая колония была у стены… Жгутся…

Когда я хотел забрать у неё книгу, Зоя впилась пальцами в обложку и умоляюще попросила:
— Оставь! Оставь, пожалуйста!

Я ушёл, а наутро энциклопедия ждала меня на досках — расплывшаяся, разбухшая от воды. Зоя плескалась где-то у самого шлюза. Она долго не откликалась на зов, а когда приплыла, равнодушно посмотрела на пакет с кунжутными семенами и сунула мне в руки кулёк свежей чешуи. Чешуек было мало и с каждым днём становилось всё меньше — это видели мы оба. Но я по-прежнему приписывал цифры в отчётах, и имя Зои ещё ни разу не попало в списки на утилизацию.

Всё так же молча она позволила поменять жабровые фильтры и выпила выписанную ветеринаром болтушку. Я пытался её разговорить — напрасно. Только скользнув обратно в воду и почти скрывшись под мутной, в серебристых разводах плёнкой, Зоя шепнула:
— Спасибо за книгу. Как будто побывала дома…

…Я был уверен: если отпустить её, она поплывёт домой. А дом у русалок один: Глубинные воды. Там, куда человеку не добраться. Там, где толща воды перекрывает сигнал печального чипа.

Единственное, что удерживало меня от задуманного, — страх. Я боялся, что не просто скину свои печали, но передам их Зое.

Я не хотел, чтобы моей русалке было плохо, но всё-таки тихой, беспечальной жизни хотел больше. Может быть, я был наказан именно за это греховное желание; может быть, чип уловил мои мысли и сбил счёт, вплотную приблизив конец.

 

***
О проверке шептались все. Говорили, что новый Морской комиссар настроен решительно, что он положит конец рабскому труду русалок, кражам и дутым отчётам. Это было хорошей новостью для тех, кто мог производить достаточно чешуи и очищать жабрами достаточно воды. И плохой — для тех, кто не мог. Для таких, как я.

Я знала, что Рыбак врёт другим, чтобы защитить меня. Он часто дремал на досках в моём аквариуме, и я могла украсть ключ от шлюза в любой из таких дней. Но здесь, в акватории, у меня было вволю еды, здесь не было каракатиц и чернильных тварей, сетей и гарпунов, целившихся в хвост. А там, в море, меня ждала смерть; мне не доплыть до Глубинных вод. Но эта проверка и Морской комиссар… Я знала, что наступают последние тихие дни, и хотела хоть чем-то отблагодарить Рыбака. Он говорил, что печали кроются в браслете и чипе. Что ж, достать чип я не могу. А вот забрать и далеко-далеко спрятать браслет…

Когда Рыбак уснул, скрючившись на досках, я стянула с его руки плотный чёрный ремешок. Было больно — ногоходящие очень горячие, их кожа жжёт. Достать из кармана ключ оказалось легче, хотя даже сквозь штанину от тела Рыбака шло слабое тепло.

После осталось самое сложное: надеть на него другой браслет, чтобы он не догадался обо всём слишком рано, и я успела уплыть… Я прятала чёрный жгутик с металлическим кругляшком экрана с тех пор, как в моём аквариуме умер старый техник — захлебнулся, упав в воду, а я не сумела вытащить. Его экран показывал единицу. Видимо, тот, кто создавал эти браслеты, считал, что смерть — последняя, бесконечная печаль. Как наивны эти ногоходящие…

Я бы хотела попрощаться с Рыбаком, но если рассказать ему обо всём, он, наверное, заберёт ключ и вернёт свой браслет. Однажды всё равно придёт день прощаться — так пусть это будет сегодня. Хотела бы я заранее исчерпать и другие горести…

***
Я стоял перед входом в доки и перебирал в голове: что позабыл Что ещё могу сделать Почти все деньги я отослал Майке; очень хотел позвонить по видеосвязи, но знал, что вместо неё увижу на экране Зою. Это было бы страшно: увидеть русалку в своей дочери…

Остатки сбережений завернул в записку знакомому из соседних доков. Может быть, он согласится позаботиться о Зое — сколько она протянет. С учётом будущей комиссии, конец придёт совсем скоро…
…Кажется, всё.

В акватории плескали волны, по стенам вились белёсые перламутровые блики. Свет не горел, и я никак не мог различить в мрачном, глубоком аквариуме мою русалку.

Пахло хлоркой и прелой чешуей; разувшись, я подошёл к воде. Ворота шлюза терялись в густой мгле — как будто кто-то затушевал всё вокруг свежими чернилами.

— Зоя!
Аквариум ответил мягким, пустым плеском — как смотрит умалишённый.

— Зоя..
Волны плескались о доски бессмысленно и ласково. Я сел, опустив ноги в воду и изо всех сил вглядываясь во тьму.

— Зоя…
Я испугался жалости, прозвучавшей в этом коротком зове. Так вот какая она, последняя печаль. За русалкой пришли, пока меня не было. Решили подчистить перед комиссией все хвосты.
Значит, конец наступит вот-вот.

Чтобы не испугаться, не растерять решимости, я бросился в воду прямо так: в рабочих штанах, в куртке, которая сразу же надулась, мешая грести. Я отталкивал волны, прорываясь к шлюзу. Почему он открыт.. Ах да, после того, как русалку утилизируют, аквариум подлежит дезинфекции, а для этого сливают воду…

Оказавшись в море, я на миг опьянел от безбрежной красоты: надо мной раскинулось небо, бархатное, густое, усыпанное жемчугом. Позади сиял Ривберг. Мелькали, переливались, огни трамваев, мигали веера маяков и вышек. Шум почти не долетал, а когда я отплыл на несколько сот метров, город скрылся за гребнем доков. Осталось только небо, звёзды и мерный, обволакивающий плеск волн.

Когда руки начали неметь, я перевернулся на спину и лежал так минуту-другую, отдыхая, глядя ввысь. Русалки наивны — Зоя так ничего и не поняла; считала, что все печали спрятаны в браслете. Впрочем, люди наивны не менее: я ведь тоже уверен, что печали спрятаны в чипе… Что, если это не так
Впрочем, какая разница — теперь.

Я погладил левое плечо. В глазах рябило от усталости и мерного блеска волн. Я увидел рядом Зою — совсем как наяву: светлокудрую, задумчивую и лёгкую, как сама вода…
А потом — надвинулась тьма.

Так начинается смерть.. Нет. Всего лишь высокий борт поискового траулера.

…Я пришёл в себя на палубе, под тем же звёздным небом. С усилием выплюнул соль; тело казалось резиновым, как будто вытащили все кости. Я рывком подтащил руку к глазам и посмотрел на браслет. По-прежнему единица…
Почему..

— Вот и снова на этом свете, голубчик, — улыбнулся склонившийся надо мной мужчина.
— Гд… гх… — прокашлялся, проглотил солёную слюну, выговорил: — Где я
— На борту «Марибозы».

Я вытаращил глаза. «Марибоза» Здесь С каких пор суда Океании заплывают в наши воды
— Если на вас наткнутся корабли Ривберга, вам конец, — прохрипел я.
— Корабль экранирован, — ответил мужчина. — А вам не следует так волноваться.
— Зачем вы тут
Я приподнялся на локте; голова слегка закружилась.

— Ну, ну, без резких движений, голубчик! Поступил сигнал, что из здешних доков пропала русалка. Этот сегмент Средних вод смежен с акваторией Океании, а «Марибоза» — самое маневренное поисковое судно… Вы наверняка слышали, что в Океании дефицит русалок. Мы решили не пренебрегать удачным случаем.
— Пропала… русалка..

Мужчина нетерпеливо кивнул.
— Мы, к сожалению, не можем вернуться в порт сейчас же. Вам придётся пробыть на борту до тех пор, пока мы её не отыщем…
— А что потом
— Высадим вас в Океании, а там обратитесь в мигрантскую службу, и…
— Да не со мной! С русалкой!
— А-а. Русалка поступит в океанариум, конечно.

Я откинулся на холодные доски палубы и закрыл глаза. В голове всё ещё гудело — наверное, наглотался воды, — но через минуту я уже знал, что делать.
На востоке занималась заря.

Как только на океан вновь опустилась ночь, я пробрался на нижний уровень и разблокировал упоры шлюпки. Она скользнула в воду почти без всплеска. Зябко, свежо пахнуло озоном и йодом. Я вскочил на борт; качнулось деревянное дно.

С километр отплывал на вёслах, чтобы не привлечь вахтенных рокотом мотора. Когда огни «Марибозы» скрылись за поднимавшимися выше и выше валами, я включил фонарь и направил его прямо в глубину.

На браслете по-прежнему стояла единица. Но я точно знал, что последняя печаль уже случилась — а я так и не погиб. Это значит, больше горестей не осталось. И, значит, Зоя обязательно приплывёт на свет.

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *