Скряжническая гора

Скробы жили у моря и были похожи на полулюдей, а больше — на полуенотов. Они выскребали норки прямо в горе и ставили у входа скрипучие дверцы. И кажется, пока не родился на свете скроб, готовый спустить деньги на что-нибудь новенькое. Да уж, скробы — скряги, каких поискать, друзья!

В норках у них полно барахла: треногие стулья, диваны с клочками набивки (то тут, то там!), выцветшие игрушки, в серванте — сколотые тарелки… Только книжек у скробов нет, ведь неприлично знать что-то, чего не знает сосед, а как ни крути: если садишься читать, то непременно становишься неприличным.

Скробов никто не трогал, но никто и не жаловал. Жили они себе возле людей, а на их гору никогда не ходили, между собой называя её «Скряжническая».
В общем, это и был его дом — дом скроба по имени Дуб.

* * *
Если, конечно…

Дуб жил на этой горе уже сотню лет, но ещё не до конца состарился. У него по земле волочилось два толстых уса, поседевший до белизны неповоротливый хвост, а иногда — даже ноги, если Дуб утомился или вдруг приболел. А ведь когда-то и он любил совать нос в незакрытые дверцы! Но с возрастом переменился: теперь всё любопытное само нет-нет да заглядывало к нему.

Такова житейская мудрость скробов: «Не шевели понапрасну лапой». И старому Дубу оставалось лишь пить чай возле норки и ждать, когда приключения отыщут его. Если, конечно, они отыщут…

Звали Дуба в честь того дерева, что росло прямо над входом в его нору, и чем старше Дуб становился, тем сильнее он подсыхал и покрывался морщинами, скукоживался день ото дня и всё чаще собирался отдать кому-нибудь душу. Правда, такую мелкую никто и не брал.

Дуб выяснил это однажды, когда задремал на балконе под крики чаек и плеск невысоких волн.

Приснилась ему родная гора. Похожая на большого ежа, она нюхала море, а сосновые иглы пушила к лету. Ряд норок выходил балконами прямо на берег, и чем выше располагался балкон, тем ниже было у скроба сословие. У людей говорят: «пробиться наверх», а вот у скробов вся знать образуется, лишь скатившись.

Дуб увидел себя со стороны спящим на самом высоком балконе. Рядом на перилах примостилась ворона.
— Кыш! — попытался прогнать её Дуб.
Ворона возмущённо подняла крылья, и Дуб впервые заметил её косу. Лезвие – словно луна, а не солнце! Ворона каркнула недовольно:
— Да уж, да уж! — и попрыгала на одном месте в раздумьях. — Что ж, что ж!.. И не забрать ничего, если есть только что-нибудь!

Затем она ощупала Дуба с пяточек до ушей, но души не нашла.
— Кажется, она затерялась в карманце, — проворчал Дуб.
Ворона оглянулась и снова каркнула:
— На такую мелкую — не замахнусь!
В целом, она понапрасну тоже не шевелилась.

— Да уж, да уж! — полетела она от Дуба, держа в клюве свою косу. — Что ж, что ж!
И от её громкого карканья Дуб проснулся — весь в таких крупных каплях, словно море бросило в него свою просоленную волну…

С тех пор Дуб знал точно, из первых уст, что душа его ничего не стоит, а значит — жить ему ещё много лет. Если ничего, конечно же, не изменить.

* * *
Можжи

Был у старого Дуба такой же старый знакомый: ещё со школьной скамьи. Его полное имя было чересчур длинным, потому что норка ютилась под можжевеловым кустом, и Дуб привык звать его просто, по-дружески: Можжи.

У этого скроба с некоторых пор ехала крыша: он стал читать книги. Дуб увидел его однажды в креслице возле норы, в котором он качался с учебником литературы.

— Ужас! — воскликнул Дуб. — У всех на виду!
Дуб попытался выхватить книгу, но Можжи поправил очки и сказал:
— Мой друг.
— Что
— Я имею право свихнуться в моём-то возрасте.
— Свихнуться — это ещё мягко сказано, Можжи!

Но Можжи лишь отмахнулся от Дуба и предложил:
— Вот, послушай:
Ах, на милой луне
Будет весело мне
И порхать, и резвиться,
и петь!
О, когда бы скорей
До луны до моей,
До медовой луны
Долететь!

Дуб заткнул уши и с тех пор не пытался вразумить друга. В конце концов, Можжи был прав в одном: когда времени много, то хочется его куда-нибудь деть.

И всё же Дуб поворачивал обратно домой каждый раз, если видел Можжи в креслице у норы.

Бывало, что они выбирались на ярмарку к людям. Очень часто Можжи приносил оттуда под мышкой свёртки, но Дуб опасался спрашивать, что уж такое Можжи купил. Свёртки были прямоугольные, и Дуб, конечно, догадывался — и упорно не говорил. Пока не случилось однажды так, что друзья поругались. Можжи пришёл к Дубу на день рождения, как и все остальные, но если соседи надарили Дубу прекрасного барахла, то Можжи приволок новую книгу. Их-то он и скупал потихоньку на ярмарке.

Дуб рассвирепел:
— Даже Болотина не опустилась бы до такого! — закричал он, швыряя подарок на пол.
— Так она и без того на дне, — спокойно возразил ему Можжи.
И Дуб тут же вытолкал его из норки за дверь.

После этого — честное слово! — Дуб не разговаривал с Можжи месяц, и только тоска по дружбе свела их вместе опять. И всё равно каждый раз, когда они направлялись на ярмарку, Дуб сварливо напоминал:
— Надеюсь, сегодня мы обойдёмся без этих подарочков, Можжи!
А Можжи улыбался и говорил в ответ:
— Ну, как знать, милый друг. Как знать!

И таскал всё же в дом разные книги, полагая, что Дуб совсем не догадывается о них.
Такой уж он и был — этот мечтательный старый Можжи!

* * *
Русалки

Можжи порой выходил к морю. С собой он брал стульчик и широкополую шляпу.

— Что, опять пошёл думать — подтрунивал над ним Дуб.
— Мечтать, — откликался Можжи. — Мечтать!
И улыбался загадочной светлой улыбкой. «Чтение делает из него скроба, которого я не знаю», — печалился Дуб и приглядывал за Можжи с балкона, как бы чего не вышло.

— Смотри-ка! — крикнул Можжи однажды, когда солнце уже скрылось за горизонтом и выглянула луна. — Там косяк из русалок!
Дуб взял в лапы бинокль и пригляделся:
— Рыба какая-то, а не русалки!
— Они почти здесь! Спустись лучше и посмотри!

Можжи помахал косяку своей шляпой, но Дуб решил не спускаться (и не шевелить понапрасну лапой). «Даже если русалки, то и пускай — они здесь каждое лето резвятся!». И всё же он позавидовал, когда к Можжи подплыла стайка девиц. Их волосы и хвосты сияли, словно сделанные из луны…

Русалки похихикали, подарили Можжи колье из ракушек, почесали его за ухом. Он вернулся на гору довольный и даже принёс для Дуба волшебную чешую.
— Возьми, — сказал он, — загадай что-нибудь сокровенное.

Дуб вначале артачился, но после чешуйку взял:
— Хочу что-нибудь потяжелее в карманце! — сказал он, перемалывая её в чашку.
— Душу, мой друг
— Вот ещё: душу! Лучше интересного барахла!
И Дуб выпил всю чашку залпом, а Можжи вздохнул огорчённо — и не узнал, что Дуб его обманул.

«Душу побольше мне и поценнее, — загадал Дуб, пока проглатывал волшебную чешую. — И чтобы блестела, как хвосты у русалок и как луна!»

Ведь Дуб не терял надежды, а значит, оставалось одно — набраться терпения и подождать хорошенько!

* * *
Болотина

— Слушай, Дуб, — позвал как-то Можжи. — Ты не получал весточку от Болотины
— Не получал с самого дня рождения!
Тут-то они и решили, что стоит сходить на болото и проверить, не засосало ли Болотину опять на дно.

Обычно они собирали корзину в дорогу (туда они клали фруктовый пирог, варенье и шоколад — всё то, что любила поесть Болотина), затем спускались с горы и шли тропинкой между берёз. Здесь, посреди маленького болотца, окружённая морошкой и голубикой, лежала Болотина. Она была вся зелёная, патлатая, и рука её упиралась в щёку — скробы решили давно, что она, пожалуй, туда вросла.

— Здравствуй, подружка! — махал ей Можжи издалека. Болотина вздыхала громко в ответ. Иногда она говорила, что ей надоело болото, что ей по душе тайм-менеджмент, оптимизм и здоровый образ жизни, но она так к нему приросла, что уже и забыла, где кончалась она, а где начиналось болото.
— Но ты не сдавайся, — утешал её Можжи по старой дружбе.
— И не шевели понапрасну лапой, — советовал Дуб.
— Хорошо, — вздыхала опять Болотина, и ряска текла у неё из носа. — Шевелиться для меня — это только быстрее сдохнуть!

И всё же Болотина опускалась на дно — с каждым годом всё чаще и чаще.
— Что там нового — интересовался Можжи, когда они приходили.
— Только пиявки, — отвечала Болотина, заглатывая пирог.

И потом они разговаривали о пустяках, в основном — о прочитанных книгах, так что Дуб отворачивался и разглядывал небо, а Можжи и Болотина обсуждали своё. «Это Можжи её заразил… или наоборот».

А когда наступал момент расставания, Болотина говорила уныло:
— Спасибо.
И даже:
— Приходите ещё.
Но всё же понапрасну не шевелилась — только допивала остывший чай.

Возвращаясь с пустой корзиной, Дуб зачастую грустил:
— А ведь когда-то её болото помещалось в карманчик!
Можжи вытаскивал репейник из большого хвоста:
— Все мы растём: кто-то вверх, а кто-то и вниз.
— Или вглубь.
— А может, и вглубь, мой друг.

И они шли обратно на гору, думая о своём…

Так случилось и в этот раз.

Источник