Исповедь

 

Исповедь и говорит им: идите за Мною, и я сделаю вас ловцами человеков. Мф 4:19 Была уже поздняя ночь, и мы с Анькой дошли в своих возлияниях и излияниях до легкого опьянения то есть до тем

и говорит им: идите за Мною, и я сделаю вас ловцами человеков. Мф 4:19

Была уже поздняя ночь, и мы с Анькой дошли в своих возлияниях и излияниях до легкого опьянения то есть до тем философских.
— А что значит чего-то добиться разглагольствовала я. Что считать достижением Я вот раньше думала — это престижная работа, деньги там, то да се, а вот и нет. Чего бы ты материально не добивался, оно сегодня есть, а завтра нет. Сегодня есть у тебя деньги, а завтра рухнет какой-нибудь фондовый рынок, и нет цены твоим бумажкам. Сегодня есть у тебя дом, а завтра — цунами, тайфун или еще какая картонная революция и нет у тебя дома. Есть у тебя жена, а завтра раз, и не тебе она, собственно, жена. Есть у тебя дети, а погляди ж: обженились и что есть, что нет. Ты сам с собой, и что ж у тебя есть Ничего, даже если ты золотым самородком орех колешь. Помрешь с собой не заберешь, да и орех, к слову, в тебе ненадолго Короче, не в том достижение.
— Мать, тебя несет, хоть не наливай! рассмеялась Анька.
— А ты и не наливаешь, — сказала я.

Она разлила нам холодного пива по стеклянным кружкам и насмешливо-ехидно, но абсолютно беззлобно, спросила:
— А что тогда достижение
— Души, — очень честно ответила я.
— Чего
— Люди мясо, а надо в них душу рассмотреть, а за душой Бога. Вот достижение, незабываемое, неотделимое от тебя ни в этой, ни в следующей, ни в какой жизни.

Анька перестала улыбаться.
— Ты ли че ли до секты какой подалась
— Нет, меня в секты не пускают сказала я нарочно грустно, посмеиваясь в душе над Анькиным озабоченным видом. — Причем тут секты, Ань Я ни за каким гурой, плясая и плакая, в жисть ходить не буду, хотя и любопытно, что такого он с Богом в душе своей сделал, что всякая нелепица людей косит.

Мы замолчали. Я искала примеры в памяти, мне было весело, легко и хмельно. Ведь и в Анькиной душе я видела Бога, хоть она его и не пускает во внешний мир, держит для просьб и молитв, а все остальное по инструкциям делает, как все делали, как всегда делали Хотя инструкция такая вещь, которую читают только в тех местах, к которых про что-то сломавшееся написано, а в целом контекста никто не улавливает

Да.

— Хрен с ними, с достижениями, Аня. Мне что-то тоскливо.
— Это от недопития тут же отозвалась она.
— Может быть. Я тут подумала Когда все хорошо, ведь саму ж себя не помнишь. Тушишься в собственном соку. Хочешь премерзостную историю обо мне
— Премерзостную
— Угу. Про то, как я однажды захотела влезть в душу.
— Ну
— Это было в школе, классе в шестом, тогда у нас девочка появилась новенькая.

Да, в нашем классе появилась новенькая. Мальчишки из моего класса как-то сразу полюбили ее бить. Не знаю, почему я так думала, но видя, как они подкрадываются, дают со всей силы пинка ей под задницу, отбегают и ржут, как бешеные бабуины, больше никаких выводов не напрашивалось. А я до сих пор не могу забыть этот звук удара тупой пружинистый звук. Как по скотине

Новенькую звали Ася. Асия, вообще-то, но она сама столько гласных подряд не выговаривала, потому как-то Ася и прилепилось. Бесформенная фигура. Хотя, какая там в одиннадцать лет может быть фигура Но Аська была какая-то цилиндрическая. Большая голова с плоским лицом и мелкими чертами, короткая шея и длинные черные жирно-блестящие волосы. Ее били, а она неуклюже поворачивалась к обидчикам, бурчала что-то под нос, втягивала голову в плечи, но не предпринимала ничего: не бежала, не ругалась на мальчишек, не защищалась и не нападала. Как будто привыкла. Как корова к мухам.

А я решила, что буду с ней дружить. Никто не дружит, а я буду. Да, мальчишки пинают ее, плюют на спор ей на спину, резинку от бюстгальтера, проступающую под одеждой, оттягивают, чтоб ударило так, чтоб девчонка в дугу изогнулась. А я стану с ней дружить. И потому на математике я села к ней за парту.
— Привет!

— Можешь представить, как у нее глаза заблестели Маленькие такие, глубоко посаженные на широком пористом, как чертова губка, лице, черненькие, бусинками. И бровки у нее были такие тоненькие, маленькие, почти невидные и прямые, абсолютно прямые. И я бы сказала, что они в удивлении встали домиком да только между балками треть лица была

 

— Ты не думай, Ань. Я к ней не испытывала отвращения. По крайней мере, осознанного. Просто казалось несправедливым, что из-за того, что она такая некрасивая, над ней все издеваются. А я вот не такая как все, я, блин, другая. Я не издеваюсь

Она всегда молчала. И не потому, что, в основном, говорила я, нет. Нет, ты же знаешь, что я больше послушать люблю, немного разобраться в человеке, а потом уже говорить что-то. Нет, она просто молчала. Ей было трудно составлять слова в предложения. Мне в одиннадцать лет это было очень непонятно. Она смотрела на меня и молчала. Задашь вопрос — с готовностью, волнуясь, глотая гласные, ответит, но сама ничего никогда не спрашивает и не рассказывает. Ни благоговейности, ни интереса, если ты чего такое подумала нет. Только внимание и покорность.
Внимание, черт его дери, и покорность

Знаешь, Ань, мне было плевать, что надо мной смеются за глаза. Важно, что Аську на какое-то время бить и оплевывать перестали. Но что самое противное, ее, ведь, и взрослые не любили, учителя. Я же их брезгливость прямо кожей ощущала. Они даже домашку с Аськи не просили, словно брезговали прикоснуться к ее тетрадям не дай Бог она их сдаст. И тут я такая: спокойно, я с ней сяду, возьму, так сказать, шефство, по предметам подтяну и все такое На меня смотрели, как на героя, которого неимоверно жалко, будто я крест несу Словами ж сказать, унизить и поржать не могли спугнуть боялись и другим не давали. А меня по правде от нее тоже выворачивать начало. Потому что для дружбы какие-то ниточки нужны, близкое что-то, чтобы связывало, а я по сути ее пропуск в новый день без синяков и плевков И души в ней не видно, как в пустотелом пне.

Помолчав и посмотрев на Анькину пустую кружку, я почти за раз выпила свою.
— С одиннадцати лет хотела так сделать рассмеялась я, — Только я тогда этого не знала Но, если без шуток

— Знаешь, я к ней один раз в гости пришла. Они тогда в общаге жили. И у этой Аськи, оказывается, еще двое мелких сестер и братик. И она за ними смотрит, кормит, поит, моет. Как машина. Я б на месте сдохла. А еще Аська шить умела. Вот как златошвейка. Тонко, ювелирно, любой шов на любой машинке, да и руками тоже. И все. И ничего больше А дома ее бил отец. Если за малыми не успевала и если жрать не приготовила, или не подметено Все липкое, неряшливое — это я про мебель и обстановку. Все драное, дряхлое, клеенка на столе в милипизерной обшарпанной кухоньке, явно на помойке найдена но дома должно быть подметено. Хрен знает где, хоть к потолку будет прилеплен мусор, но только чтоб был не на полу

Так она жила. А, кстати, знаешь, зачем я у нее дома была Я ей домашнее задание принесла. А знаешь, чем она болела Чесоткой. А я смело так к ней пошла. Смело, мрачно и надменно, потому что никто не шел. И не пошел бы. А я же друг. Зато пришла, когда от нее
— Ты же помнишь, мы тогда в деревне жили Ноябрь кончался. Мокрый такой, грязный снег в тот год только к январю выпал. Так вот ноябрь, а я в сенях чуть ли не догола разделась, всю одежду на крыльцо вытолкала. Побежала руки мыть в умывальнике, чуть до крови не затерла. А в это время чайник на плите грелся, а потом я из чайника себе в тазике воды с мылом развела и мылась на холодной нетопленной кухне. И не спала потом ночь, почесаться боялась

А потом радовалась, что сильно простыла и ко мне никого не пускали, радовалась, что потом начались зимние каникулы, а потом весенние, а потом

А Ася передавала мне привет через родителей. Писала открытки. Из обрывков разноцветных обоев Не было тогда открыток, как сейчас в любом супермаркете и денег карманных у детей не было А еще она сшила на трудах за меня то ли фартук то ли юбку, и была мне за это пятерка в четверть

А потом она уехала. Насовсем и черт знает куда. Радости моей предела не было, облегчение такое — от всего сразу выздоровела аж!

И в течение нескольких лет потом, очень редко, она писала мне письма. Детским крупным и неряшливым почерком. На липковатых тетрадных разлинованных листах. Писала о том, что благодаря мне стала больше читать, что у нее все хорошо, что у нее теперь есть подруги, с которыми она ходит в клуб А я долго мыла руки после прочтения и никогда не отвечала. Хотя нет. Вроде послала тоже какую-то открытку. Ее мама выбирала. Но один раз. Вот

— Вот, — эхом отозвалась Анька. А поражение в чем
— Я хотела быть не как все, хотела быть защитником и другом. Хорошим человеком хотела быть Но не смогла.

Исповедь и говорит им: идите за Мною, и я сделаю вас ловцами человеков. Мф 4:19 Была уже поздняя ночь, и мы с Анькой дошли в своих возлияниях и излияниях до легкого опьянения то есть до тем

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *