Ода моей болезни

 

Ода моей болезни Руку будто пронзил разряд тока. Я отрешенно смотрел на осколки зеркала, покрывшие весь кафель в маленькой ванной. Ухмыльнулся и сел в позу лотоса. Боль, ещё чувствую, надо же.

Руку будто пронзил разряд тока. Я отрешенно смотрел на осколки зеркала, покрывшие весь кафель в маленькой ванной. Ухмыльнулся и сел в позу лотоса. Боль, ещё чувствую, надо же. Боль… Тело выгнулось дугой, сотни маленьких иголок начали прорываться сквозь кожу. Одежда стала похожа на сито. За что мне это Извратил всё, что мог, ничтожество.

Кажется, я кричал. В дверь лихорадочно застучали. О, нет. Тебя не должно быть здесь. Я почувствовал, как разум затуманивается.
– Уходи, Лина. Уходи!
– Макс, что с тобой! Что случилось! Открой, тебе больно! Что ты делаешь
Я собрал остатки сил и воли.
– Всё в порядке, милая. Я просто поскользнулся и очень неудачно упал. Ничего не повреждено, я испугался. Отправляйся спать. Уже поздно.
– Но ты кричал так словно тебе больно, – упрямо ответила Лина.
Я схватился за голову, боги, дайте сил. Я не смогу.
– Нет, нет. Всё хорошо! – я дотянулся до крана и включил воду. – Отдыхай, дорогая.
– Ты уверен, Макс
– Спокойной ночи, Лина.
– Ладно… Люблю тебя.

Я знал, что она ждёт ответа, но молчал. Спустя минуту скрипнули половицы, послышались удаляющиеся шаги. Моя нежная девочка. Меня залихорадило. По груди потекла слизь. Я потряс головой. Нельзя терять контроль. Зашептал молитву, но помогало слабо. Взгляд упал на крупный осколок зеркала.

Животные в нём сменялись один за другим. Тигр, белый кролик, персидская кошка. Кажется, я слышу треск позвонков, когда головы меняются. Они мелькают, мелькают, всё сильнее переплетаются их черты. Меня заело, как сломавшийся проигрыватель. В голове понеслись обрывки воспоминаний.

Вот я, пятилетний, на приёме у врача плачу, потому что вместо человеческой головы вижу рычащую тигриную. Родители не верили, я умолял их увести меня, ведь дяденька плохой, он не любит детей и злится. На меня накричали, сказав, что я просто придумываю и капризничаю.

Вот я в школе, закрываю лицо и часть головы тонкими ручками. А меня бьёт компания мальчиков разных возрастов. Я видел у них головы бешеных тигров с налитыми кровью глазами, пеной, стекающей по подбородкам. Пришло время, когда омерзительных белых кроликов с бегающими глазками и дергающимися носами съел гнев. Но я продолжал видеть страх везде, я отовсюду слышал: псих, шизофреник, больной, придурок.

Кошмары после этого начали преследовать меня везде, я не мог отделаться от тяжелого дыхания за спиной, казалось, за мной следят. Мелькали кроличьи уши, то там, то здесь. Пространство улиц заполнял ускоренный смех, как в мультфильмах. Они смеются, смеются… Издеваются.

Галлюцинации становились сильнее, я переставал осознавать себя в пространстве и времени. Меня иногда записывали на видео. Пересматривая всё в школьных беседах, я чувствовал только презрение к тому, что происходило на экране. Мечущийся, как раненое животное, я и казался себе животным. Я переставал помнить себя человеком. Какого цвета у меня глаза Волосы Кто я

От любых отражающих поверхностей шарахался как от огня. После ещё одного сильного приступа, когда я чуть не выбросился из окна от страха, меня повели к врачу. Это был чудесный мужчина. Он всегда улыбался, и правда был рад меня видеть. Я запомнил его как слегка седого чау-чау, но он оказался бессилен. А Лина, когда рада, становится золотистым ретривером.

Лина. Она появилась светом среди непроглядной тьмы. Лёгкая, хрупкая, яркая, красно-рыжая. Всё её существо дарило тепло. Она как будто смягчала всё вокруг себя. Мне казалось, она способна оживить засохший цветок. Но я видел её коалой. Печаль не уходила из её сердца, я не понимал, как человек, отдающий столько, несчастен. Неужели она выжимает себя до капли и не оставляет ничего для себя. Я спросил об этом, найдя в себе смелость подойти к ней.

 

Оказалось, она никогда не любила. И не была любимой. Всем нужно было её тепло, но от неё уходили быстрее, чем она успевала даже привязаться. Я, пытаясь поддержать, сказал: «Зато твоё сердце цело. Его не разбивали».

После этих слов Лина первый раз на моей памяти рассмеялась, и я увидел золотистого ретривера. Он как будто светился, его шерсть лоснилась. Это было так прекрасно, что я почувствовал странное ощущение полёта в груди. Мои руки стали похожи на крылья, какой-то маленькой пташки. Я понимал, что так выглядит влюбленность.

Лина искала общения со мной. Я пытался вразумить её. Что я изгой, объект насмешек, я болен. Я опасен. Но она упрямо следовала по пятам. И я начинал видеть в зеркале что-то кроме страха кролика или презрения персидской кошки. Я видел себя немецкой овчаркой. Я был рад и счастлив при мысли о Лине.

Однажды её переливающееся золото сменилось мерцающим серебром. Волчица. Она влюбилась, она полюбила меня. В этот же день призналась. Я, снова испугавшись, спровоцировал приступ, в котором видел себя птицей в мешке. Задыхался, чувствовал, как пыль оседает на горле, глазах. Я кричал, а затем отключился.

Самое последнее яркое воспоминание, это когда птица сменилась мерзким, скользким осьминогом. Я был похож на Кракена. Это отражение – мой самый главный кошмар, и это моя реальность. Сознание разрушалось, приступы случались всё чаще и сильнее. Я был на грани и мог причинить вред уже не только себе. Но она не уходила, терпела, заботилась. Любила, ждала.

Меня захлестнул гнев. Я почувствовал, как на пальцах деформируются ногти, а во рту становится тесно клыкам. Она сама виновата, что осталась. Это её вина! Так пусть теперь будет здесь навсегда! Где-то в глотке забулькало. Я впился когтями себе в ноги, чтобы не зарычать. В голове набатом раздалось одно единственное слово. Люблю. Щупальца вырвались из груди, руки покрылись слизью. Я будто в замедленной съемке наблюдаю, как дверь выбивается и ярко-красные, извивающиеся конечности ползут вглубь квартиры.

Я устал, устал бороться. Голова опустела, осталось только чувство, затапливающее меня полностью. Всё вот-вот должно было закончиться. Я чувствую её кончиками щупалец. Я знаю, что она уже крепко спала. Моя девочка. Родная.

Я глубоко задышал. Что же я делаю! Попытки осознать нереальность моих действий провалились. Мне стало страшно. Поистине страшно. Я схватил зеркало, скривившись от мелькнувшего отражения, и начал резать щупальца. Они чернели, с хлюпаньем падали на пол. И за пару секунд усыхали. Я, забывшись, резал и резал. Я не мог навредить Лине. Не мог. Нет, ни за что.

В один момент меня пронзила боль в руках, следом я почувствовал знакомые сотни иголочек, это меня выкинуло в реальность. Я опустил взгляд, все мои руки были в порезах, кровь текла, не в состоянии заткнуть безобразные раны. Это конец. Мне стало легче от осознания, я лёг на спину и закрыл глаза.

Прости, Лина. Я люблю тебя.
Но, к счастью, ты никогда не узнаешь об этом.

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *